Закат

Солнце медленно спускается за горизонт.

— Там ничего нет.

— Все совсем не так, заяц. Ты боишься, это абсолютно нормально, но…

(…оброе-утр-шпшпшшшшшшш-гноз-шпшшшпш-годы-шпшпшшшшшшшш…)

Ветер гонит рябь по реке внизу.

— Я точно знаю. Там ничего нет.

— Шансы действительно очень малы, но (шпшш-раскаж-шпшш) они все-таки есть. Я верю в это-уника-шпш-яв-шпш-ние-зарегь-шпшшш) Все, о чем я прошу, это чтобы и ты продолжае-шпшпшш-выпуск-шпш-остей-шш-огоды)

Его силуэт растворяется в алом воздухе…

— Там ничего нет… шпшпшпшшшш Я точно знаю…

(…ожидается ясная погода, до 52 градусов Цельсия в тени…)

Свет и звук вытягивают Симу в реальность. Вместо теплого сияния заходящих лучей и зеленого ветра остаются (белая) электрическая лампа в режиме низкой производительности и бормотание телевизора. Они царапают, раздражают, тормошат. Приходится проснуться. Открыть блеклые глаза. Обвести взглядом комнату с заложенным окном. Закрыть глаза. Вернуться на «Закат»…

(…не прогнозируют скачков уровня ультрафиолетового излучения в ближайшие…)

Конечно, идиоты, он же растет плавно! Сима забирается под одеяло с головой, надеясь сбежать из сумрачной квартиры в грустный, но чудесный сон… Наивная. Сон — слишком хрупкая материя, чтобы дожидаться кого-то с той стороны.

(…спонсор показа компания «Сандаун»…)

— Сандаун! Брось вызов солнцу! — передразнивает Сима, рывком встает с кровати и нажатием кнопки прогоняет с экрана (белую) ведущую. Как же осточертели эти подставные крашеные куклы и бессмысленные прогнозы безынициативной погоды!

— Доброе утро, Серафима, — мама называет Симу полным именем, значит, планируется некий Разговор…

Родители сидят за (белым) столом и смотрят телевизор. Сима садится на свое место. Она внимательно изучает кофе в чашке, чтобы не дай бог не наткнуться взглядом на пустующий стул напротив, или плотно зашторенное окно, или очередного манекена на экране. Хоть бы небо, что ли, показали, а не эту (белую) студию.

(…NASA продолжает набор добровольцев…)

Сволочи. Идиоты и сволочи.

— Серафима. Нам написал Майкл.

О, господи. У Симы темнеет в глазах при звуке его имени.

— Он волнуется за тебя. И мы тоже. Мы все переживаем из-за его отлета, но нужно жить дальше.

Сима зажимает уши. Мама выразительно смотрит на папу, но он только качает головой.

(— Мы понимаем, тебе тяжело сидеть дома, обходиться без прогулок, —) без заката цвета волос (Майкла) папы (— А теперь еще и он улетел… —) умер. (— Но Майкл —) был (— герой. Он может найти для нас здоровую планету.

— Там ничего нет.

Мама вздыхает так тяжело, как только мамы умеют. Папа сдерживает неодобрительный смешок.

— Не бойся за Майкла, милая, и…

— Я не боюсь! Я! Точно! Знаю! Там ничего нет!

Глаза обжигает соль. И это почти так же больно, как смотреть на солнце.

— Вы его убили.

Как он мог повестись

(…якобы Иисус Христос был первым на Земле альбиносом…)

на этот телебред!

— Это наш долг, — жестко говорит папа, — сделать все, что в наших силах. Твой брат… решил отправиться в рискованное путешествие и не нам его останавливать. Мы можем лишь восхищаться им и верить в него. Вот так.

Папа встает из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Мама тоже поднимается и начинает мыть посуду. Бытовые, лишенные смысла и будущего, действия.

Они не найдут вторую голубую планету. Не восстановят озоновый слой. Не излечат Синдром Одиннадцатой Хромосомы.

Они прокляты самим солнцем.

И нет им спасения. Сами виноваты.

(…всплесков ультрафиолетового и рентгеновского излучения не предвидится…)

Сима как во сне подходит к окну и приподнимает штору. В щель врывается яркая, до невыносимой боли в бесцветных глазах, полоса света. Сима пытается ухватить ее, как воспоминание о любимом сне, но свет просачивается сквозь пальцы. Он будто проходит сквозь белесую кожу, не видя в ней ни малейшего препятствия. Ладонь сливается со светом. У Симы больше нет руки. Ее рука стала лучом.

— Сима! Сима, ты что творишь! — папа отталкивает Симу от окна и опускает штору. Перед глазами плывут разноцветные круги, и папины очертания исходят радугой. — С ума сошла? Ты меня видишь?

Папа оттягивает ее веки, так что Симе приходится запрокинуть голову, и просвечивает ей зрачки инфракрасным фонариком. Сима трясет головой и стряхивает его руки.

— Все в порядке, пап…

— Нет, не в порядке! А если ты ослепнешь? А если подцепишь рак?

— Сам говорил, стекло не пропускает ультрафиолет!

У Симы немного кружится голова, но это даже приятное ощущение. У нее на сетчатке отпечаталась световая полоса, и теперь, хотя бы какое-то время, солнце будет с ней.

— Стекло, — папа усаживает ее на диван, — не пропускает большую часть ультрафиолета. А для таких-как-ты

— Альбиносов, пап.

даже процента достаточно. Мне что, нужно еще раз обсудить с тобой мутацию одиннадцатой хромосомы? Вроде взрослая барышня, а ведешь себя как дитя несмышленое!

— Не надо…

Папа набирает в шприц препарат. Сима почти не морщится от укола. Куда неприятнее физически ощутимый, материальный негодующий взгляд мамы.

— Ну вот и все. Мне пора на работу, а ты отдыхай. И больше не пугай нас так, — папа целует Симу в лоб.

От лекарства начинает мгновенно клонить в сон.

Глаза слипаются. Под веками все еще сияет лезвие, выглядывающее из-под шторы. Магнетический, желанный смертоносный луч.

Где-то на задворках сознания папа натягивает кислородную маску, накидывает защитный плащ, надевает темные очки…

Сима завидует ему. Несмотря ни на что, он все еще верит в свою глупую науку. День за днем препарирует гены и ждет чуда, которого не будет. Но у него есть, чем заняться, чтобы убедительно притвориться, будто существует выход.

Но нет, это конец. Люди довели солнце до белого каления. Ему надоело давать нам жизнь, греть нас, создавать для нас кислород в листьях растений и получать взамен лишь бесконечную отраву…

«И сказало солнце: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворило, ибо я раскаиваюсь, что создало их…»

Мы прокляты самим солнцем.

И нет нам спасения.

Всплесков ультрафиолетового изучения не предвидится.

— Пап.

Сима берет отца за рукав.

— Что такое, Сима? Говори быстрее, я опаздываю.

— Останься.

Папа гладит ее по (белой) голове и посмеивается.

— Я тоже тебя люблю, Сима, но меня ждет незаконченный эксперимент. Он может подсказать нам, как снять блокировку меланина у таких-как-ты, поэтому я должен идти.

Папа хочет открыть дверь, но Сима обнимает его и не отпускает.

— Останься.

— Сима… — он присаживается на корточки. — Как бы ты ни была расстроенна, все мы должны быть сильными. Мы должны всех спасти, понимаешь?

— Останься.

Папа целует ее в (белую) макушку, разжимает руки и уходит. Растворяется во враждебном, залитом солнцем мире.

Останься.

Останься…

Оста…

— Не могу. Мы порядком напортачили на этой планете, но я найду другую. А ты жди меня. Будешь ждать, и я точно справлюсь, заяц.

— Вернись ко мне.

— Не могу. Мы уже очень далеко от Земли.

Майкл с Симой стоят на обрыве. Внизу течет огненная река. Воздух пронизан закатным светом. Настоящим светом. Светом, который греет. И который убивает.

— Двуличный свет.

В ее словах сквозит разочарование, но Майкл как будто не слышит ее. Его взгляд прикован к западу. И от выражения его зеленых глаз на Симу накатывает тоска, но тоска сладкая, как клюква с сахаром…

— Заяц, ты знаешь, что влюбилась в солнце?

Майкл посмеивается, и ветер ласково шевелит его рыжие волосы. Сима презрительно хмыкает в ответ.

— Я тебе не жертва стокгольмского синдрома.

Только Синдрома Одиннадцатой Хромосомы…

(…Срочное сообщение! Ученые зарегистрировали мощную вспышку на солнце класса X4, просим вас быть осторожными и не выходить на улицу! Повторяю, оставайтесь в здании, чтобы не подвергнуться воздействию мощного излучения! Срочное сообщение…)

Сима приходит в себя и не сразу понимает, что происходит. Сколько времени она проспала. Почему мамино смуглое лицо так побледнело (побелело). Почему она с таким странным выражением смотрит на экран. Что значат эти слова, вылетающие из уст (белой) ведущей.

Вспышка на солнце.

Срочное сообщение.

Оставайтесь в здании.

Оставайтесь.

Сима каменеет. Живот скручивает, как от удара под дых. Кулаки сами собой сжимаются, и ногти впиваются в ладони, оставляя на (белой) коже алые полумесяцы. Зрачки расширяются, съедая полупрозрачную радужку.

На солнце вспышка, мощный выброс излучения…

Она же говорила ему остаться! Говорила же, говорила! Она же знала, что что-то случится, она точно знала, а он смеялся и не верил!

Оно забрало и его. Оно всех забирает. Оно гневается на человеческую жадность и неблагодарность и убивает! Убивает! Убивает! Оно полно ненависти и в нем нет ни капли любви!

Люди убили его любовь. А теперь должны умереть сами. Потому что оно так немилосердно, так прекрасно, так жестоко, что своей вины перед ним не умалить и не искупить, а можно лишь гореть в его лучах и смотреть, как сгорают другие…

А если так, не все ли равно, рано — или поздно?

Сима хватает с полки ключи и, не слыша окриков мамы, выбегает за дверь.

Листья и трава отливают красным. Интересно, они выживут после сегодняшней вспышки или для растений конец уже наступил? Сквозь призму испаряющихся глаз каждая травинка выглядит маленьким красным осколком солнца. Раскаленная земля жжет ступни — Сима даже не успела обуться и карабкается по склону босиком. Жарко. Жара такая, будто весь воздух — это пламя. Но дышится, как ни странно, легко. Хотя, судя по красным деревьям, кислород должен стремительно иссякать.

Сима преодолевает последний участок подъема. Кожа раскраснелась и саднит. Глаза болят и слезятся. Очень хочется просто заплакать и больше ничего никогда не делать…

— Это я, я вернулась, — шепчет Сима, без сил падая на колени у обрыва.

Она подставляет белое лицо полуденному солнцу. Теплые лучи ощупывают Симу, как пальцы слепого, и в конце концов узнают. И радуются. Счастливо полыхают, совсем не задумываясь, что могут спалить ее в пламени всепоглощающего ликования. Сима набирает воздуха в легкие.

— Я люблю тебя, солнце, — говорит она, глядя ему в глаза. — Я жить без тебя не могу, но и жить с тобой тоже не могу. Так что прости меня. И прими.

К Майклу. И папе. И тогда все будет правильно. Сима откидывается на красную траву и раскидывает руки. Она улыбается. Ее полупрозрачные глаза наливаются кровью, но она не чувствует. Она не видит ничего, кроме света. Ей уже даже не больно. Ей просто очень хорошо лежать здесь под убийственным взглядом любимого солнца. Так хорошо, что, кажется, именно этого чувства она ждала всю жизнь. Блаженства, которого не найти ни на другой планете, ни под микроскопом — и вообще не найти, если искать.

— Спасибо тебе, солнце.

Там ничего нет, заяц.

Все уже в нас.

(…Доктор биологических наук Андрей Смирнов совершает прорыв в изучении альбинизма!

Лаборатория; люди в защитных костюмах снуют вокруг Серафимы Смирновой, берут кровь из вены под поалевшей кожей, светят фонариками в кроваво-красные зрачки, впускают закатный свет в окно…

Мутация 11-ой хромосомы при облучении ультрафиолетом приводит к новой мутации, то есть вызывает рак кожи. Верно ли это утверждение?

Доктор Звездовский выходит из лаборатории, где вокруг его дочери суетятся ученые, и снимает защитный шлем.

— Мы столкнулись с удивительным феноменом, — говорит доктор. — Благодаря эволюции и особенностям мутагенных факторов, в результате мутации развиваются не раковые клетки, а совершенно новые, неизвестные науке образования, позволяющие организму поглощать ультрафиолетовое излучение и жить за его счет.

Доктор, означает ли это, что для выживания все человечество должно превратиться в мутантов?

На лицо доктора набегает тень.

— Ничего нельзя сказать наверняка. Одно ясно: альбинизм, который мы опрометчиво сочли болезнью, оказался, скорее, благословением для всех нас.

Доктор надевает шлем и удаляется за стеклянные двери.

Какие последствия повлечет за собой это открытие? Чудесное спасение земной цивилизации или же геноцид нормальных людей? Мы вернемся в студию сразу после рекламы! Не переключайтесь!..)