Коммерческий скиталец
Прежде я много ездил по своей работе. Можно сказать, я совершил путешествие длиной в жизнь. Почти.
В очень давние времена в моей Америке я ездил из города в город, покидая один и прибывая в другой, предлагая образцы новых зонтиков. Новых и старых. Модерн и старьё. Если вы думаете, что люди стремятся к новому, вы ошибаетесь.
Люди ищут своё. И в прошлом, и будущем. Но только своё. Не сэконд хэнд.
Я изучал и запоминал метеосводку каждый день. Дождь – часть моей работы. Даже не так. Продажа зонтиков – часть. Ждать дождь и стоять под ним – вот была моя работа.
Я ждал дождя.
И дождавшись, стучался или звонил в дверь. Дверь открывалась. И я жизнерадостно улыбался под новым открытым зонтом, я был сухой и чудесный под проливным или моросящим дождём. Под самым холодным, самым стылым в мире дождём. Над тем домом, над моей головой, над полями вокруг нас.
Кто там? – спрашивали из-за двери. Я был чужой.
И сверху, сверху вниз, сквозь меня лилась огромная холодная вода.
Кто там? – спрашивали они. Я был за дверью, я был вне их мира.
Но вот дверь открывалась, и я восклицал – Привееееет!.. Ну как ваши дела?. А как вы думаете, отчего мне так весело?..
Я ненавидел дождь. Он был моей должностью.
Я ненавидел свою работу.
Она не приносила достаточно средств, чтобы накопить на собственный дом. Где всегда было бы сухо. Где не надо будет раскрывать над головой новый проклятый зонт.
Где навсегда можно было бы забыть про дождь.
Моего заработка хватало только на еду, бензин и мотели. Ничего сверху. Не хватало даже на то, чтобы купить календарь для поездок, где нужно помечать города, из какого ты выехал, и в какой направляешься на следующий день. Этот календарь, самый дешёвый, покупала мне администрация моей фирмы.
Я работал на них продавцом зонтиков.
Я шёл от двери до двери.
Я был бродячим торговцем, мелким коммивояжёром.
Я был скитальцем.
…Сейчас мне под шестьдесят.
Я живу в небольшой рыбачьей деревушке, в Швеции, на берегу огромной холодной воды. У меня крохотный коттедж, сухой и тёплый, и очень уютный.
И я точно помню день, когда, наконец, начал копить на него. В старом перекидном календаре он обведён красным карандашом. Календарь висит на стене у входной двери.
Каждый раз, как я собираюсь выйти, я смотрю на календарный лист, на маленький красный кружок. Он раскрыт на одном месяце. Этот месяц давно в прошлом. Этот год давно в прошлом. Я никогда не переворачиваю лист. И не выбрасываю этот календарь. Пока он висит, я знаю, Она со мной, Она где–то рядом, совсем близко отсюда.
В тот день, 17 лет, 4 месяца и 5 дней назад я вёл мою машину по глухой сельской дороге, штат Алабама.
Дождя не было несколько недель. Было душно и жарко. Машина была пыльной и грязной. Кондиционер отказался делать свою работу три дня назад. Моё мнение по этому поводу естественно никого не интересовало, включая кондиционер.
Чемодан с зонтами всех типов и размеров, громадный и тяжеленный, как сейф, невозмутимо проминал всё заднее сиденье.
Я ненавидел штат Алабаму, его дикие земли, его жителей и обитателей, двуногих в первую очередь.
Я ненавидел свою машину.
Я ненавидел зонты и зонтики. Большие, средние и маленькие. Складные дважды и трижды.
Я ненавидел зонты-трости. Они никому не были нужны.
Я никому не был нужен. Моя жизнь никому не была нужна.
Мне было уже больше сорока, и моя жизнь никому не была нужна.
Но в моей никому ненужной жизни надо было помыть машину, чтобы не отпугивать потенциальных покупателей. Их не водилось в природе Алабамы, но машину надо было помыть.
Платить за мойку придётся из своего тощего кармана. Машину мог вымыть дождь. Тем более, что местный комментатор горячо и ежедневно уверял все Соединённые Штаты, что страшный ливень накроет всю Алабаму не позднее завтра.
Но, несмотря на его клятвы, дождь откладывался каждый день в течение трёх последних недель. Комментатор был родом из Алабамы. И он был самой большой сволочью в Алабаме, я в этом не сомневался.
Бензин был почти на нуле, когда я въехал в маленький городок, такой же сухой и пыльный, как и дорога к нему, как и вся Алабама. На тротуаре почти сразу я увидел девушку.
Она шла навстречу мне с поднятой рукой. Вернее, она шла из города, но в тот момент я не придал этому значения.
Я притормозил.
Здесь почти все ходят в комбинезонах, в лучшем случае – в джинсах, но эта была в широкой тёмно–синей юбке и лёгкой белой блузке.
Через плечо, наискосок, крошечная дамская сумочка, старомодная, диковинная.. Мелькнуло что-то..
..То, что я видел, наверное, каждый день. Давно? Или нет.. Путаю?.. Нет!
Я вспомнил, что так одевались девушки, ровесницы моей матери. Невероятный наряд для этих мест!.. Я родом из Филадельфии, я вам не говорил? Океанский бриз, синий и белый, вошёл в мою кровь.
В такой сухой, жаркий день (а что, в Алабаме бывают другие?..) ей, этой девушке, очень подошёл бы зонтик от солнца. Кружевной, белый.. Такой у меня тоже был, в моём проклятом чемодане. - Пока весь не продашь, можешь не возвращаться, - ласково напутствовал меня босс.
..Всего один такой зонтик, страшно дорогущий. Верх выполнен из кружевного льна. Буковая витая трость. Гордость моей коллекции. Здешним домохозяйкам он, как корове седло. Итальянцы их называют парасолинно. Зонтики, разумеется, не домохозяек.
Зонты – единственная в этом мире штука, в которой я разбираюсь.
..я притормозил…
– Добрый день, сэр, – приветливо сказала она. – Вы не подвезёте меня на ближайшую бензоколонку? Я собираюсь в путешествие, и мне надо было купить кое-что в дорогу. И ещё дорожную аптечку.. Но так случилось, что в местном супермаркете я её не нашла.
– С удовольствием, мэм! – откликнулся я, – я как раз туда направляюсь туда. Вы просто угадали мои намерения.. Как вы это сделали? – весело добавил я.
– Это не так трудно, – негромко ответила она и улыбнулась. У неё была чудесная улыбка. Ещё у неё были бело–золотистые волосы. Не седые, не травленные перекисью, не крашеная платина, а именно белые. Как молоко. Как её кожа. Как белый платок, прошитый золотыми нитками. И спокойные тёмно-серые глаза. Очень красивые. И очень спокойные.
Никакой косметики. Точно не домохозяйка.
В своей неприкаянной жизни я перевидал домохозяек больше, чем вы деревьев. И она явно была не из Алабамы. Туристка? Пешая? Откуда–нибудь с севера? Из Канады, что ли?.. Что делать иностранцу в середине лета в Алабаме? Восторгаться фермерскими угодьями?
…Мы подъехали к бензоколонке, при каждой есть магазинчик, в котором есть всё. Но в тутошнем аптечки не продавались. Невероятное, фантастическое везение!..
Я очень не хотел расставаться с моей попутчицей и предложил доехать до другой бензоколонки.
Я знал этот проклятый городок наизусть. В нём было 2500 жителей, и столько же собак и кошек. И ещё 3 супермаркета, 12 кинотеатров и баров. И одна закрытая церковь.
Никто не работал в этой жизни, кроме меня. Сверху вниз лил раскалённый полдень. Снизу лежал досуха выжатый городок. Все смотрели фильмы в тёмных залах с кондиционером, и пили в барах прохладные коктейли, холодное пиво и ледяной виски.
И ещё в этом городке было 2 бензоколонки. Одна на южной окраине городка. Вторая - на северной. Чтобы достигнуть второй, нужно было проехать городок насквозь. По осевой, центральной улице это заняло бы 5 минут. Я поехал по дуге, вокруг. На это уйдёт 13-15 минут, но я не хотел расставаться с моей попутчицей. Да и куда мне было торопиться?..
Всю дорогу мы могли бы промолчать. Что такое четверть часа?
Мне, по крайней мере, говорить не хотелось. Совсем. Я чертовски устал и мечтал только о том, как принять душ в мотеле. Мне не хотелось разговаривать, и не хотелось с ней расставаться. Такие вещи случаются.
Городок действительно невелик.
Прямо впереди я уже увидал бензоколонку, как вдруг она спросила.
– Вы пилигрим?
– Мэм.. простите?..
– Вы странник, скиталец?
– Вполне можно так сказать, мэм. Вполне можно, – я глубоко вздохнул.
– А что вы продаёте? – помолчав, тихо спросила она.
– Зонтики, мэм!.. – бодро отрапортовал я, и попытался улыбнуться. У меня не получилось.
Она надолго замолчала. Но я видел, что это не просто вежливое молчание.
– В вашей работе нужен хороший дождь, – мягко заметила она со своей чудесной улыбкой.
– Вы, несомненно, правы, мэм. – грустно кивнул я. – Но дождя, к сожалению, недостаточно. Для моей работы нужны покупатели. Они мне нужны, мэм, очень нужны, но..
Она рассмеялась. У неё был чудесный тихий смех. Как будто капли дождя летят по ветру и бьются в серебряные колокольчики. Неплохо? Поэтому я и продаю зонтики. Потому что больше ничего не умею. Только довольно складно подбирать слова, разговаривая с покупателями, предлагая им зонтики, о которых знаю всё. И зонтиках, разумеется. Не о покупателях.
Вообще, позже вспоминая детали той встречи, я постиг, что она всё время говорила тихо. Очень тихо.. Но её голос был отчётливо слышен в моих ушах, несмотря на шум мотора, как будто я слушал радиопередачу в наушниках, а она только открывала рот.
И ещё у неё был необычный говор. Или акцент, что ли. Она непостижно растягивала слова. Каждое слово. Плавно, едва-едва. Непостижно, вместо непостижимо. Так говорила моя мать, у неё были больные лёгкие и каждое слово она сокращала. После школы я мыл машины, развозил почту, подрабатывал официантом. Что может сделать подросток для больной матери? Филадельфия удлинила ей жизнь на 11 лет. Но они тоже прошли. Похоронив мать, я уехал в Нью-Йорк, который пережевав меня наполовину, выплюнул на дорогу. Но Алабама убила бы её мать за год. Вы извините, что я отвлёкся… Я бродячий торговец, и покончим на этом.
…Бензоколонка неотвратимо приблизилась. Я затормозил. Мы приехали.
– Вы могли бы подождать меня минутку, пожалуйста? – спросила моя попутчица.
– Разумеется!.. – обрадовался я.
Она кивнула мне с чуть виноватой улыбкой, вышла из машины, и направилась к магазинчику.
Я с ненавистью посмотрел в сторону мойки. Ворота раскрыты. Около них красовалась вывеска. Там было написано, сколько стоит помыть машину, почистить коврики, заменить масло, протереть стёкла, проверить неисправный кондиционер. И так до бесконечности. Зачем его проверять, если он неисправен? Идиоты! Кто так пишет? Законченные идиоты со своим бесконечным списком идиотско-алабамских услуг!..
Если я за это всё заплачу, моих оставшихся денег не хватит на мотель и ужин. Если я только помою машину, мне не хватит на ужин. А если мне ещё починят кондиционер – вообще ни на что не хватит! И я буду ночевать голодным в машине.
И тогда… я выбрал мотель и ужин!
Провались эта проклятая Алабама вместе со своим проклятым климатом.
Я выбрал!!!
Я решил купить колбасок в супермаркете, много вкусных колбасок и упаковку холодного пива, сложить костёр из зонтиков на заднем дворе мотеля и приготовить лучший ужин в своей жизни. Вот что я решил! Упаковка? Ха! Две упаковки самого холодного в мире пива! Чёрт меня подери. И банку Гиннеса в придачу в качестве бонуса!..
Я ВЫБРАЛ!!!
И только в этот момент я заметил, что она стоит возле машины. Когда она успела всё это купить и подойти?!! Но этому я удивился не в тот момент, а потом, уже на дороге, когда догонял её... Двумя руками в обнимку она держала большой пакет.
Я торопливо вышел из машины, обошёл её и открыл ей правую дверцу. Она благодарно кивнула, и положила пакет на сиденье. Но садиться не стала. Открыла свою диковинную сумочку и начала в ней что–то искать.
– Вы не поедете, мэм? – огорчённо спросил я. – Но что Вы ищете? Пожалуйста, не надо денег. Поверьте, я с большим удовольствием Вас подвёз.
– Вот. – Сказала она и протянула мне синюю карточку. – Я владею сетью мобильных авто–моек по всему побережью. И на всём континенте. Владею и управляю. Работа сложная, ответственная, приходится делать всё самой. Если Вы позвоните по этому телефону, вам помоют машину в любом месте, где вам это будет нужно. Не беспокойтесь, это будет бесплатно. Возьмите. Пожалуйста!..
И она протянула мне карточку.
– Бесплатно? Но почему?!! – удивился я.
– Потому что Вы ВЫБРАЛИ, – тихо улыбнулась она.
Я взял карточку. Синяя, с белым ободком. И на секунду коснулся её руки. Стоял треклятый алабамский полдень. Солнце палило, как костёр в трёх футах от тебя. Её рука была тонка и прохладна.
Я осторожно пожал плечами.
– Мобильные авто–мойки? Никогда не слышал о таких, мэм.
Честно говоря, я ей не поверил, но в тот момент это было неважно. Я не хотел её обижать, вот что было важно. Я был благодарен ей за тёплые, приветливые слова, хотя она и не купила у меня ни одного зонта.
Она прощально подняла руку. И пошла от машины.
– Мэм!.. – крикнул я. – Вы забыли пакет!
Она обернулась, и последний раз в своей жизни я услышал её тихий серебристый смех в своих ушах.
– Это ваш ужин, – крикнула она. Тихо и отчётливо. Если вообще можно крикнуть тихо. Как она это делала?
Я наклонился к сиденью и открыл пакет. Там были свёрток с колбасками, хлеб и две упаковки пива. Шотландский Гиннес. Моё любимое. Страшно дорогое. Я не могу себе это позволить. Я пью его раз в год.
И что–то плоское, завернутое в тонко шуршащую подарочную бумагу, белую в тонкую синюю полоску. Я развернул.
Роскошный перекидной календарь с береговыми видами Швеции. Я знал, что Швеция где–то в Европе. Календарь был на этот год и раскрыт на листе этого месяца. Сегодняшний день был обведён красным кружком. Над числами был пустынный, обрывистый берег. Я вгляделся в фотографию. Рваные облака, на белом, волнистом песке от них быстрые пятнистые тени. Ветрено. Обломки огромных мокрых коряг, кучки водорослей, белая ноздреватая пена, синяя живая вода. Ветер шевелит кучки водорослей и рябит воду в прозрачных лужицах с песчаным волнистым дном. Из кучки водорослей вдруг выполз маленький крабик и быстро заковылял к воде.
Что тут сказать?..
Я выпрямился, и оглянулся. Её нигде не было видно. Я сел в машину и погнал из города. На север. Я знал, что ехать нужно из города. Ей не был нужен город. Я что–то смутно начал понимать. Нет, это не было постижение того, кто она. Или кто я.
Или что такое Алабама. И зачем её разместили в Америке. Нет!
Просто в залобье непреложно сверкало. То, что происходит сейчас – происходит первый и последний раз в жизни.
Я увидал её уже в миле от города. Он быстро шла по противоположному краю дороги. Я резко затормозил.
– Мэм!.. – отчаянно крикнул я. И не услышал себя, голос пропал, я охрип.
Она оглянулась, продолжая идти. И приветливо помахала мне рукой.
– Не стоило меня догонять! – весело крикнула она у меня в ушах.
Я вылез из машины и торопливо пошёл за ней. И догнал.
– Мэм!.. – хрипло прошептал я. – Можно предложить Вам зонтик от солнца?
– Но мне не жарко, – мягко возразила она, продолжая идти.
– Это подарок, мэм. – Я сглотнул. Слюны не было. Горло было, как наждак. – Примите.. ПОЖАЛУЙСТА…
Я смотрел на неё. С надеждой, с отчаянием? Это не совсем те слова. Совсем не те. Не каждый день можно изменить жизнь. Она не отвечала. Молчит. Почему? Решает? Мою жизнь?.. Палило солнце. Мне было холодно, меня била дрожь.. Но я знал. Если она примет зонтик, моя жизнь переменится. Знал это непреложно.
..Молчит… Почему?!.. Господи!.. если ты есть..
– Хорошо, – весело кивнула она и остановилась, – тащите эту.. гордость вашей коллекции. Только побыстрее. Пожалуйста. У меня крайне мало времени, я опаздываю, простите..
Я бросился к машине, рванул заднюю дверцу. По моей шее на спину стекал ледяной пот.. Происходило что-то непостижное в моей жизни. Что-то неимоверное. Самое, важное. САМОЕ. Единственный раз! В единственной жизни!!!
Лихорадочно я перевернул и вывалил из этого треклятого, тяжеленного чемодана всё его содержимое на сиденье машины. Солидные английские зонты–трости тяжело покатились на пол. За ними запрыгали дамские складные модели..
Он должен быть на самом дне, в плотной плоской бархатной картонке.
..ВОТ ОН!..
Крышку долой!
Красиво, аккуратно обёрнутый в шуршащую бумагу, белую с тонкими золотисто–синими полосками. Я торопливо её развернул. Скорее!.. СКОРЕЙ!!!...
Я схватил зонтик и выбрался из машины.. Она смотрела на часы.
– Вот!.. – выдохнул я, и протянул ей зонтик.
Она приняла и осторожно его раскрыла. Лёгкая невесомая тень упала её на лицо. Сколько детского изумления было в её серьёзных серых глазах!..
– А коробка!.. – спохватился я и бросился назад, к машине. Цапнул коробку, выпрямился, оглянулся.
Её на дороге не было. Никого не было. Тишина объяла меня. Столб тишины от дорожной грязи до невесомого неба. Я не подозревал, что небо начинается у земли. Теперь я это знал.
Я стоял в центре этого столба, на самом его дне. И, не мигая, смотрел верх. Там сгущались и темнели облака. На моё лицо наползла серая, прохладная тень. Не могу передать, что я ощутил. Там, на безлюдной дороге, посреди безбрежных полей Алабамы.
Что мне оставалось? Я погнал в город, на бензоколонку.
Подбежал к телефону и позвонил по номеру, указанному на карточке. Думаете, я хотел помыть машину? Чёрта с два!.. Я хотел узнать её имя, увидеть её ещё. Снова!
ХОТЯ БЫ РАЗ!..
Щёлкнул и провалился никель. Девушка с мягким говором, таким же, как у моей попутчицы, чуть растягивая слова, спросила, где именно я бы хотел помыть машину.
– Где угодно! – закричал я. Думая, что кричу. На самом деле, я хрипел. Но девушка поняла.
– Ваш заказ принят, - услышал я.
..И сверху обрушился ливень. Громыхнуло. Ещё!.. Вспышка ближе. Ближе. Вокруг стемнело, всё стало серым. И серое почернело, словно выключили над Алабамой свет. Снова сверкнула молния, ещё!.. Сверху, там, где должно быть небо, сверкало, как в дискотеке. Белое, чёрное, синее! Удары крушили и оглушали землю, кто-то швырял тысячи жестяных вёдер, и те катились по земле, и громыхали, лилась небесная вода, дрожали дома…
..Я отошёл от телефона на открытое место и распахнул руки. Дрожала и пела моя душа.. Я пил этот ливень, пока этот мир хлопали по плечу.
..Гроза утихала.. И вдруг выглянуло солнце. Над Алабамой включили свет. Городок вспыхнул промытыми окнами. Моя машина сверкала. Что я могу ещё рассказать?.. Я даже не спросил, как её зовут.
Через пару дней я бросил свою работу. Открыл метео-агентство "Парасоль". Агентство исследует дождевые осадки.
Так написано в уставных документах. Если кто-то захочет их посмотреть. Потом связался с киношниками. Если нужны осадки в нужном месте в нужный съёмочный день, обращаются в "Парасоль". Например, в час дня в Большом Колорадском Каньоне, где один дождь выпадает раз в 17 лет.
Заказы я беру не часто. Не стоит каждый день поливать пустыню. Я не шикую, никаких особняков, лимузинов, рекламы... я осторожен, я знаю, что такое жить в грязной машине.
Потом я понял, что пора. И продал "Парасоль" киностудии, где за мной оставили должность главного консультанта. Когда им где-то нужен дождь, звонят прямо сюда, в Швецию, в эту деревушку. На всю деревушку один телефон. В местном баре. Она же гостиница. Она же почта.
Прибегает соседский мальчишка и зовёт меня. Его зовут Линн. Иногда мы вместе рыбачим. Мы здорово с ним ладим, на него можно положиться. Они живут вдвоём с матерью, живут дружно. Он единственный ей помощник. Её надежда и гордость. А я учу его понемногу английскому языку. Толковый мальчишка, надёжный, опрятный.
Иногда в ясные дни я хожу на берег. Сажусь на корягу, и гляжу на рваные облака, на белый, мокрый, плотный, волнистый песок. И вспоминаю прокалённый полднем городок посреди Алабамы, и нездешнюю девушку на его окраине в белой блузке и синей юбке, с поднятой рукой.
Потом темнеет, становится прохладно, потом совсем холодно, значит пора домой..
Прибежал Линн. Звонят из Калифорнии, снова киношникам где-то нужен дождь. Где именно, Линн?.. Ты всё верно записал? По-английски? Молодчина!
Я прихожу в бар, и достаю ту синюю карточку. И набираю номер. Мне почти шестьдесят, но вся та же девушка, чуть растягивая слова, вежливо спрашивает, где бы я сегодня хотел помыть машину.
И я отвечаю ей, где.
Да!.. На карточке номер густо зачёркнут.. Я зачеркнул его чёрным маркером, когда продал "Парасоль" киностудии. Чтобы не попал в чужие руки. Никогда. Номер я помню наизусть. Буду помирать, скажу Линну.
Я знаю, она бы это одобрила. Я знаю, она где-то рядом.
