​Воин и Берегиня

Было это давно, кто припомнит — правду признает, а кто ложью сочтёт — хоть позабавится. Верь не верь, а быль оттого небылицей не бывает.

Жила-была деревня, большая да зажиточная. Кормились люди честным трудом с полей, рек, озёр да и Леса.

Лес тот звали заповедным, и был он всегда. Всегда под широкими лапами елей в прохладном и влажном мху вырастала к осени клюква, да какая ещё — не клюква, а с целое яблоко. Стояли прямо стройные сосны и берёзы, под которыми носились взапуски зайцы, рыли берлоги свои медведи сильномогучие, бродили грозные вепри с выводками полосатых поросят. И всегда, если случалась большая беда, Лес помогал — не только древками для копий и жилами для луков, нет — была в нём сила волшебная. Не успевала ещё долететь чёрная весть, а из лесу, беду почуяв, выходили могучий тур и при нём нежная косуля. Грива турья густая серебром сияла, а рожки косули перевиты были душистыми травами. И избирали они двоих — парня и девушку, и чтобы обязательно не родичи меж собой они были. Проводила девичья рука по гриве турьей — и серебро её падало в руки кольчугой, а парень снимал с косульих рожек волшебные травы. И вели молодых тур с косулей навстречу. Отдавали молодые друг другу дары Лесные, в глаза взглядывая. Тут тур клал парню на плечи рога, а косуля ложилась у ног девушки, делясь своей волшебной силой и пряла воедино нити двух, до того, отдельных жизней. Так появлялись на земле Воин и Берегиня, священный союз, сила, превосходящая любую силу врагов рода зверского и человеческого. Играли свадьбу, собирались да и шли врага бить, землю свою защищать. И всегда возвращались живы оба, рука об руку, хоть и не целые, а жили потом мирно да счастливо. А долго ли коротко — вот то — по-разному.

Так и велось испокон веку, да вдруг однажды принесли из дальнего края злую весть — мол, идёт вражье войско, уже землю родную топчет, недалёк час, когда и сюда дойдёт. Взволновались старые волхвы — что же это, уже и люди сказали, что битва близка, а тура с косулей, защитников чудесных, как не было, так и нет! Разожгли костры, принесли жертвы, вышли парни да девки на священный хоровод — испрашивать воли Сил, помощи в беде испрашивать... Только зря прогорели ароматные можжевеловые угли, зря осталось стыть пиршественное печево — молчали и духи, и Лес, словно мёртвые.

Страшно всем стало. Засыпали и просыпались люди во страхе, и жили в нём в же. Войско ли теперь собирать, князя ждать ли нового, дом свой обжитый бросить, уходя неведомо куда?.. Каждый думал одну и ту же тяжкую думу, а выхода всё не было.

И Жданка-веснушка, дочь старосты, тоже думала, на полатях ворочаясь. И Храбреня, сиротка, мысль из головы не выпускал, в душистом сене этак-то полёживая. Какая бы беда ни была, а молодая кровь кипит, бурлит, своё говорит дельное — вот и решили парень с девкой порознь друг от друга, что надо самим в Лес идти, тура с косулей искать. Пропаду, мол, — не жаль, на большое дело иду, а коли справлюсь — людей хоть спасу. Порознь ушли, отдельно от друга зашли в Лес, ничего ещё толком не видя.

И вот идёт Храбреня, всё глубже забирается, светлый березняк прошёл, по медному бору продвигается. Скоро уж ельники, там и луна так не будет каждую хвоиночку под ногами высвечивать, тяжелей придётся. Идёт Жданка, подол подбирая, косу светлую распустив — может, веточка какая потянет, заставит свернуть да выйти куда надо. И нет-нет, да казалось, что перебирают копытца, мелькают рожки, нос любопытный ветки раздвигает — не волшебная ли то косуля?..

Расступились деревья перед Жданкой, продрался сквозь кусты Храбреня, ступили голые ноги вместо хвойного ковра на шёлковую траву. Отразился последний лунный луч в глазах ясных нечеловечьих, и увидели парень с девкой ту самую косулю, о которой раньше только слыхом сказочным слыхивали. Посмотрела косуля на них обоих, да пошла по полянке. Копытцами перебрала этак и встала у бока огромного, широкогрудого, длиннорогого тура. Прежде могучий, а теперь будто израненный насмерть тур разомкнул веки, и словно сам Лес глянул на людей. Устало смертельно, да слегка, вроде как, и виновато.

— Батька тур, — повалился на колени Храбреня, — беда большая к нам идёт! Пошёл я искать вас, чтобы силы просить, какой вы нас всегда одаряли.

— Матушка косуля, — Жданка в траву, как подрубили ей ноженьки, опустилась, — враг землю топчет. Твоей мудрости искать пошла, от предков завещанной, чтоб мир сохранить.

Поднял тяжёлую голову тур, приподнялся на одном копыте, оглядел гостей своих отчаянных, нежданных.

— Люди забыли законы, — заговорил он медленно, и голос его тоже был голосом Леса — голосом шумящих ветвей, и кличем певчих птиц, и воем воющих волков, и тихим разговором что-то шепчущих цветиков-первоцветов. — Они бьют всякого зверя, которого только увидят, топчут заповедные поляны, ягоду берут без счёта, ни зверям, ни птицам ничего не оставляя. Рубят деревья, куска съедобного не оставляя взамен. Пращуров чтить позабыли. Сытая жизнь заставила их не слышать то, что предки завещали, из лесу вышедшие. Лес ослаб, и мы не можем помочь вам.

— Что же нам делать, где силу искать, чтобы землю свою уберечь?! — разом взмолились парень и девушка. Прижалась косуля к плечу шире неё самой, словно силой делясь, хотя куда там изящная косуля против могучего тура... Ан нет, снова зажглись погасшие было глаза, снова поднялась голова в венце тяжёлых рогов:

— Нет у нас силы, чтобы вас оделить. Нет силы шепнуть земле, чтобы она сама с себя врагов сживала, не пускала ни вглубь, ни вширь. Самим вам придётся силу взять, Воином да Берегиней стать.

— Где та сила находится, батюшка тур?

— Три испытания хранит Лес. Перво-наперво нужно одолеть чёрного вепря, что под раздвоенным дубом живёт. От него вдохнёте первый глоток. Дальше найдёте травинку-былинку, дивный цвет, в ней исцеление волшебное. А уж после встретите Сухатку. Сделать всё нужно за одну ночь, пока свет солнечный землю не позолотит, и сюда вернуться.

Тур снова лёг наземь, и косуля, прижавшись к его боку, посмотрела на Храбреню со Жданкой. Только тут посмотрели парень с девкой увидали друг друга, и залились румянцем — оба босые, верхние рубахи в спешке не надели, волосы растрёпаны... протянул Храбреня руку, вложила Жданка свою ладонь в его, и пошли они к раздвоенному дубу чёрного вепря искать.

Велик был вепрь — не увидали бы они сначала тура волшебного, решили б, что он — самый набольший зверь во всём лесу. Шерсть черная, прочная, как железо, глаза алым цветом горят, копыта камни разбивают. Ринулся вепрь на парня с девкой, шагнул вперёд Храбреня, Жданку закрывая, а та его как толкнёт — и бежать. Полетел кувырком Храбреня, а пока летел, понял, чего хотела она, и с кувырка тоже припустил — быстрей ног своих понёсся. Догнал Жданку, бегут они рядом, вепрь уж недалеко храпит, пену с клыков роняет. И тут снова как толкнёт девка парня вбок! Но тут уж Храбреня и сам сообразил, прыгнул в другую сторону. Силён вепрь, могуч, только тур его бы и одолел, да небыстр он, свинюка чёрная. Успели легконогие и юные дуб обогнуть с двух сторон, а вепрь ничего не успел — так и влетел в развилку дуба, грудью застрял, клыками зацепился. Девичьей лентой связали ему задние ноги, а передние тесёмкой со лба. Присмирел зверь, и решилась Жданка его погладить, провести ладонью по жёсткой чёрной шерсти, как железо прочной. Провела и покачнулась, будто ударило её. Молча взяла девка крепкую мозолистую руку да к чёрной шкуре и приложила. Тут и парень вдохнул силы вепревой. Будто водой живой, родниковой окатились с утра — голова ясная, тело свежее, будто сладко выспались на перине да на заре встали. Теперь и травку-былинку, дивный цвет, искать легче будет, высматривать на полянах.

Так они подумали, да только оба ошиблись — даже волшебной силы не хватало, чтоб найти траву ту заповедную. А ещё и ветка, отпущенная неловко, по глазам Жданке хлестанула — открыть не может покрасневшие веки. В четыре глаза не могли найти, нешто Храбреня в два сумеет? Поднял он девичье тело лёгкое на руки, да понёс в тысячный раз поляну приметную осматривать. Хмур Храбреня, а Жданка улыбается чему-то хорошему.

— Ты, Храбренюшка, ступай тихо-тихо и иди, куда укажу.

— Ты же не видишь? — удивился он.

— Не вижу. Травинку-былинку, дивный цвет, не глазами ищут. Поёт она тихо-тихо...

Как ни вслушивался парень, только шелест мышиный и мог услышать. Видать, без глаз надо остаться, чтобы такое постичь. Пошёл он тихонько, куда его девушка направила, и под валуном нащупала лёгкая Жданкина рука травинку-былинку, дивный цвет — как есть подснежник, только на длинной тоненькой ножке, с нежными переливчатыми лепесточками. Прикоснулись пальцы тонкие к лепесткам, и сразу стало голове легко и ясно. Открыла Жданка глаза. Теперь они оба с Храбреней и без луны видели каждую травинку, каждую чешуйку коры. Увязала она дивный цвет в платок, спрятал парень его на груди, к Сухатке неведомой пошли.

Искать её не пришлось — ждала уже на самой границе топи. Уж вела она речи вельми прелестные, богатства сулила немереные за один дивный цвет. И платок свой бабий размотала, да ликом прекрасным Храбреню сманивала. И рукой вдруг удлинившейся ударила — а Храбреня грудью вбок встал, лапу сухую ножом ударил, искры высек. Пугала Сухатка лихорадками и Леса страшной местью — так то всё Жданка оборвала, словом обережным прикрыла. А когда выросла Сухня эта выше самых высоких деревьев, не забоялись парень с девкой. Встал он впереди, она сзади, руки на плечи его положила, и почуяли они такую силу, какой никогда у них не было — хоть всех врагов вдвоём можно встретить.

— Вижу я, вы вдвоём уж и Смерти не боитесь, — усмехнулась Сухатка, да и приняла своё истинное обличье: почернела одежда, истаяла плоть, обнажая скелет. — Ступайте, Воин и Берегиня.

Рука об руку вернулись они к туру и косуле, и было то под бледными ночными звёздами. Выпоили из дивного цвета серебряную каплю в турью пасть, а тот глотать не стал, на языке передал своей косуле, и сам будто оттого сил получил. Помогла Жданка надеть Храбрене кольчугу серебряную, а он ей отдал травы душистые, от веку целебные.

Свадьбу сыграли кровавую: на мечах да саблях, под крик людской и конский. Не каравай ломали — шлемы с латами раскалывали. Не на перину ложились — к земле приникали. Не золочёной соломой будто дышали — кровь вдыхали, сладкую да солёную, землю по локоть пропитавшую. Только всё одно выстояли, друг друга заслоняя. Муж жену от врага защитит, жена мужа у Смерти отберёт.

И всё-то у них спорилось, и все их слушали. Лесу снова рыбу люди возвращать стали, ягоду считать бережно, да и зверя бить далеко не всякого. И пока живы были Берегиня с Воином, да дети их, да и внуки, может, будет стоять и Лес, людей укрывая от всякой беды. И от напасти прочей всяческой.