Душа аристократа

Когда

Текинец Ты
Чей взор глубок
Как будто помнит Митридата
Чья шея трепетный поток
Живого серебра и злата
Чей ровен шаг, слегка звеня
Камнями древнего убранства
Коня! Полцарства за коня!...
Но где достойные полцарства?!

“Текинец”, И.Хиенкина

Со стороны Каспийского моря дул колючий ветер, поднимая вихри песка и разбрасывая по песчаным барханам. Одинокий беркут парил над хребтом западного Копетдага, замирая над

кремовым ландшафтом Лунных гор. Звонкий крик орла нарушил тишину.

—Миро, просыпайся! — тревожный голос помощника прервал сон пастуха. — С лошадью беда.

Парень взволнованно продолжал:

— Кобыла, кажется, взбесилась! Головой машет и пена изо рта.

Миро стряхнул остатки сна, поднялся и пошел к загону. Старая кобыла стояла вдалеке от остальных лошадей, возбужденно дышала и хаотично качала головой из стороны в сторону; пенистая слюна обильно выделялась изо рта и хлопьями стекала вниз.

Миро подошел к кобыле и ласково погладил голову. «Что грустишь, красавица?», — шепнул он и заглянул во влажные, наполненные болью и страхом глаза. « Успокойся милая», - тихо сказал он и положил руку на спину больной лошади, пока та покорно не опустилась на землю. Миро погладил рыжий бок, внимательно осмотрел круп и ноги и, наконец, заметил как сильно отекла правая нога. Судорога прокатилась по телу животного. Лошадь пронзительно заржала.

—Плохо дело, — угрюмо сказал Миро, — похоже, гюрза.

Он быстро достал из кибитки аптечку, погладил гриву животного и вколол сыворотку в шею. Кобыла нервно зафыркала.

—Слишком поздно заметил, — с укором сказал Миро парню, — если к обеду не оклемается — не выживет.

Рассветало. Миро оседлал коня и погнал отару овец на пастбище. Верный алабай по кличке Аийк , что в переводе означало “медведь”, бойко бежал рядом, состязаясь с молодым конем в скорости, но вскоре безнадежно отстал и лег отдыхать в тени огромного чинара. Старость давала о себе знать.

Овцы беспорядочно разбрелись по склонам холмов, то и дело исчезая в котловинах с травами. К полудню пастух собрал их воедино и повел к колодцу.

Старая лошадь лежала на свежих опилках, завалившись на бок и вытянув ноги.Судороги сотрясали ее тело; в глазах застыло страдание. Миро погладил кобылу по голове, прилег рядом и положил голову умирающему животному на грудь. Лошадь успокоилась, закрыла глаза и затихла. Сердце животного сделало последний удар и остановилось.

Хозяину конюшни Зарипову повезло. Он купил чистокровную ахалтекинскую лошадь за бесценок. Продавец утверждал, что жеребец по имени Беркут - потомок знаменитого скакуна Ветра, о котором ходили легенды, как о непобедимом текинце, непревзойденном на скачках и в производстве потомства. Мужчина добавил, что хозяин лошади - бывший богатый банкир, который в одночасье разорился и скоропостижно скончался. Дети продавали имущество с молотка, чтобы хоть как-то оплатить задолженности отца.

Жеребец был великолепен. Редкий изабелловый окрас дополнялся характерной для породы, грациозной шеей и высокой холкой. Величественная посадка головы и удлиненные линии придавали Беркуту аристократичность.

И только скверный нрав портил благородную красоту текинца.

Беркут яростно метался в стойле, напряженно фыркал, бил копытами о железные стены и с ненавистью смотрел на собравшихся вокруг людей.

—Это не лошадь, а исчадие ада — неодобрительно сказал директор конюшни.—Зря вы его взяли, хоть и за бесценок, а он нам и даром не нужен. Толку с него, как с козла молока, — зло добавил он, потирая ушибленную руку. — Он бешеный — посмотрите какие глаза.

Зарипов смотрел на буйствовавшее животное, вздыхал и обреченно соглашался — он и сам знал, что выбросил деньги на ветер.

На следующий день Беркут укусил старого конюха, когда тот пытался почистить стойло. На коня надели намордник и вызвали специалиста по обучению лошадей из Ашхабада.

—Случай тяжелый, — сказал тренер наблюдая как нервно мечется Беркут в деннике. Конь бился о железные прутья, стучал копытами и громко фыркал.— Но я попробую. Сделаю, что смогу, но ничего не обещаю.

Время шло. Тренер усердно занимался с конем, но тот по-прежнему не слушался и не подпускал людей. Зарипов давил — хотел видеть результаты, цена не имела значение. Специалист по лошадям сопротивлялся, говорил — насилие, особенно у таких сложных лошадей, к добру не приведут, но, в конце концов, согласился и сменил тактику. Однажды он зашел в денник с уздечкой и хлыстом. Беркут, грязный и испуганный нервно носился вперёд-назад в дальнем углу стойла. Увидев мужчину, он зафыркал и заметался сильнее, словно пытался предупредить.Тренер подошёл ближе и резко набросил уздечку. От неожиданности Беркут встал на дыбы. Мужчина ударил хлыстом, пытаясь вернуть жеребца в исходное положение, но конь не удержался и опрокинулся на бок, задевая его ногами. Беркут чудом уцелел и отделался небольшими повреждениями. Тренера увозила скорая. Напоследок, он признался Запипову, что лошадь — ему не по зубам и он ничего сделать не может. Увидев отчаяние на лице хозяина, мужчина добавил, что знает человека, который усмиряет таких лошадей. Особым способом.

Первого коня Миро усмирил в шестнадцать лет, и с тех пор о нем пошла молва, как о целителе лошадиных душ.

Зарипов сидел напротив Миро и рассказывал о судьбе Беркута. Миро слушал и думал о том, что лошади - лучше людей: честнее и не знают лицемерия. Двуличность выдумал человек для человека, чтобы скрывать искренние чувства. С лошадьми такие вещи не проходили. Животные чувствовали фальшь за версту, как и он, Миро. Вот и Зарипов сидел напротив и кривил душой. Пастух знал таких людей — богатых, бездушных, пресыщенных. Они покупали лошадей для бахвальства, а когда те надоедали — меняли на других. Кони являлись для них дорогими, бездушными игрушками. Таким людям Миро не помогал.

—Я не возьмусь, - прервал он Зарипова, — и в голосе его звучала сталь. — Эту лошадь не спасти.

—Проси, что хочешь, — повторил Зарипов обреченно, — только помоги. Иначе усыплю его к чёртовой матери!

Миро угрюмо посмотрел на мужчину и вышел. Зарипов продолжал сидеть, уставившись в одну точку. Злился. На себя — что погнался за дешевизной , на Беркута — что не подчинялся, но больше всего он злился на Миро. С отказом пастуха умирала последней надежда.

Миро долго не мог уснуть — думал о лошади. Все сделано правильно: приговор коню подписан, решение принято, вот только непонятная тревога сидела в сердце занозой. Ночью ему опять снился беркут. На этот раз он кружил над домом и звал Миро за собой.

Наутро Зарипов опешил от удивления, когда увидел высокую, сутулую фигуру пастуха в белой папахе и традиционном халате возле ворот конюшни.

—Где конь? — сухо спросил Миро, прерывая приветственную речь хозяина.

Зарипов испуганно замолчал и повел Миро к стойлам. Пастух кивком указал хозяину на дверь и закрыл за ним дверь. Миро не терпел присутствия людей, когда заглядывал в душу животному.

Пастух медленно приближался, давая коню время понять с кем он имел дело.

Беркут бешено бился в стойле и не находил места в душном, загаженном пятачке замкнутого пространства. И вдруг конь внезапно напрягся, как струна, и затих.

Миро увидел жеребца.

Потомок «небесных скакунов» Ферганской долины, чистокровный ахалтекинский конь предстал перед ним в наморднике, грязный, исцарапанный и испуганный.

Миро подошёл к Беркуту.

Снял намордник.

Их глаза встретились.

Всё вокруг было размытое, серое и холодное, пока он не увидел его. Друга. Его силу Беркут почувствовал раньше, чем увидел его белую, меховую голову и когда Друг захотел его выслушать, Беркут стал рассказывать.

Он показал Другу, как он

плавно плывёт по безграничной, зелёной глади, не касаясь ногами, — так, как делали все его предки.

Он рассказал, каким удачным был их союз с человеком — тем, который потом его бросил. Человек дарил ему свободу, а он отвечал верностью.

Беркут показал и тот день, когда их союз распался. Навсегда.

Миро увидел привязанного к дереву жеребца, а поблизости человека с ружьём. На лице его читались отчаяние и решимость уйти от проблем. Раздался громкий выстрел. Беркут испуганно вздрогнул и жалобно заржал.

В миг, когда оборвалась связь с человеком, мир стал размытым, серым и холодным. Казалось, навсегда.

Миро разделил с ним переживание страшного момента и боль утраты человека.

Но потом он сказал Беркуту, что время тосковать прошло и пришло время новой жизни. Миро стал глазами горного орла, того самого, из снов. И теперь израненная душа Беркута парила над холмами и склонами, на которых паслись отары овец. Он видел как жеребёнок семенит вслед за бурой кобылицей, на ходу пытаясь сосать молоко, видел собаку, похожую на медведя, которая безуспешно пыталась догнать всадника, и устало прилегла отдохнуть в тени густого чинара. Старость давала о себе знать.

Беркут не получал еще такого наслаждения от скорости, с которой летал, — скорости, быстрее ветра. Это исцелило искалеченную лошадиную душу и зажгло новый огонь жизни.

Мир Беркута опять расцвел красками.