Честная Настя
Воровали, конечно. Как и везде.
Сама посуди, в месяц по две-три сотни посылок приходит. В основном, мелочь в пакетах. Из Китая с любовью.
Девчонки из сортировочного – королевы бала. Девственно нетронутые пакетики щупают жадными пальцами. Что там, что?.. Колечко? На палец или неприличное? Проверим… фи, безвкусица. Дешёвая реплика Кольца Всевластья. Вон, дешевый лак, «якобы позолота», на ободке треснул.
Никакой фантазии. Лучше бы неприличное.
Брось в дальний угол, вечером вынесем. А это что, коробка? Прямоугольная, твёрдая. И упакована тщательно, в тройную пупырчатую пленку. Ну, как-там-тебя… Фиг тебе, а не новый смартфон. У Галки из бухгалтерии юбилей – сойдет как подарок от коллектива.
Я-то, конечно, к чужому добру не притрагиваюсь. Совестно? Да что ты, брось. В таком месте поработаешь – остатки совести растеряешь.
Лилия Владленовна ее звали. Имя гордое и девица ему под стать: от всякого нос воротила. Ей, конечно, самое лучшее подавай. Потому и ходила в девках, это в её-то годы!.. На тридцать второй день рождения захотела себе бижутерию импортную. Сортировщицы замучились пакеты прощупывать, но нашли-таки. Рубиновая парюра. Каменья – кровавые брызги, позолота как настоящая… Увидела Лилия такую красоту, да и не сумела себе отказать.
А через два месяца пришли полицейские с понятыми и при всем честном народе Лилию Владленовну повязали. Та, что подарки свои китайские не получила, заявление накатала. Папа у нее видный деятель оказался. То ли народный председатель, то ли активист в общественной организации, из «Правдоимцев», в общем. И поехала Лилия Владленовна по самому что ни на есть лучшему этапу срок отбывать… за кражу.
*
Наталья Семёновна хриплым карканьем изображает смех. На широкой груди лиловеет бейдж начальницы отдела. На толстых пальцах – некрасивый и далеко не свежий маникюр.
- Видишь ли, Настенька, каждому – свое. Лильке вон, цацки дороже свободы оказались. За двадцать лет сколько таких Лилек было, как думаешь? А я что? Всех пересидела. Теперь заправляю тут.
Настя внимательно слушает, прихлебывая сладкий, чуть теплый чай. На кружке – зеленое клыкастое рыло, какие-то гротескные топоры-булавы, надпись на незнакомом языке. Что бы значил этот «Заг-Заг»? Город производства? Название фабрики? Прозвище владельца?
Да и чья это может быть кружка? Точно не женская. Вон морда какая злющая.
В маленьком почтовом отделении, где на трех сотрудниц – один сисадмин, да и тот приходящий… Настя с сомнением косится на кружку, затем переводит взгляд на полки с посылками.
- Хорошо, когда у начальника принципы, - задумчиво говорит она.
- Мне еще отец говорил: совесть и ж… руки всегда должны быть чисты.
- Значит, на почте больше не воруют? При ваших-то взглядах?
- Воруют, Настенька.
- Да как же так? Ведь вы сами говорите…
- Свою голову на чужую шею не посадишь, - назидательно изрекает Наталья Семёновна. – Каждую сотрудницу я предупреждаю дважды. Первый раз – в день приема на работу. Вторично, когда попадется.
- А дальше что?
- Если не дура – больше не попадается.
*
- Заполните, пожалуйста, бланк выдачи.
- Чиво?
Настя терпеливо повторяет, повысив голос:
- Бланк выдачи заполните, пожалуйста! Имя, фамилию. Дату рождения.
- Не вижу!
- Да вот тут же галочки стоят…
Наталья Семёновна, весело мигая выцветшими очами, всовывается в дверь:
- Настенька! Закроешься сегодня без меня?
- Без проблем, Наталья Семёновна. Как обычно.
Блеснув желтоватой от кофе улыбкой, начальница выпархивает из отделения через дверь для посетителей. В открытое окно врывается торопливый перестук громоздких каблуков. Настя тихо вздыхает, окидывает взглядом очередь. Ей бы тоже сейчас бежать по мокрому от весеннего дождя асфальту навстречу своей судьбе. Хотя куда бежать? Домой если только. Дома ждёт Мишка, недавний, в общем-то, сожитель, невесть какими неправдами просочившийся на восемнадцать метров единственной Настиной собственности. Что он там натворит в гордом уединении? Впечатление Мишка, конечно, производит мирное, но можно ли судить по двухмесячному знакомству о чужом характере?
Надо бы домой вовремя попасть. Но как Наталье Семёновне откажешь?
В маленькие офисы вечер приходит незаметно. Подкрадывается сзади, как пылающий страстью насильник. Хватает за плечи и сжимает в объятиях. Дышит в ухо:
- Здравствуй, Настя. Мы совсем одни…
Но нужно ещё разложить векселя в алфавитном порядке, поправить посылки на полках и рассортировать привоз. На это уходят последние силы. Когда часы показывают четверть девятого, Настя в изнеможении опускается на крутящийся стул и выдыхает. Прочь, обрыдлые цифры, прочь, километры фамилий – неважных, незнакомых! С воздухом заодно выходит из тела скопившееся раздражение. Исчезает обида на высокомерную девицу, облаявшую персонал за нерасторопность и бросившую перед уходом Насте обидное «прислуга». Забывается старик, битый час скандаливший из-за оплаты пересылки. Что такое, в сущности, пятьдесят рублей в наши дни?
«Зарплата за полчаса моей жизни», думает Настя и скорбно вздыхает. Сожалеть поздно: уже выложила из своего кармана и заплатила. Жалко старика стало и себя тоже жаль. Пусть где-нибудь в другом месте скандалит.
Всё проверить, нажать кнопку сигнализации и дверь закрыть. Дома – самозабвенная тишина, только и звуков, что Мишкин заливистый храп. Умиляется Настя, по голове его гладя: до чего все-таки хорош! Другой бы на его месте накуролесил так, что до полуночи прибираться бы пришлось, а этот спит, как младенец.
*
- Смотри, что у меня для тебя есть.
- Ой, прелесть! Спасибо, Наталья Семёновна.
- Как раз Мишке твоему по размеру пойдет, правда же?
Со смесью удивления и радости Настя вертит в руках дорогую, на вид, безделицу. Лакированная черная кожа хорошо сочетается с серебристыми пряжками и брутальными заклепками. Сама бы она, конечно, такого никогда не купила, но раз дарят…
Вечером, на прогулке, Мишка – гордый своей обновкой, Настя – со сдержанной счастливой улыбкой, прогуливаются в сквере. На душе у обоих светло. Впрочем, Мишка не был замечен еще за угрюмостью: у собак, как правило, не бывает дурного настроения.
А ошейник блестит в ржавом свете ночных фонарей, привлекает восхищенные взгляды прохожих-собачников. Знакомые притормаживают для обмена приветствиями, разглядывают Мишкино сокровище. Туманно интересуются:
- Где покупали?
- Подарок, - довольная, отвечает Настя.
В ответ – удивленные свисты.
- Дорогой подарочек…
Дважды пролетало мимо ушей; на третий раз Настя призадумалась. Дома сняла с Мишкиной шеи безделицу, пощупала, пригляделась внимательно. Нет, не ширпотреб. Швы ровные, сталь качественная, кожа скрипит, как натуральная.
Похолодела Настя, а пальцы уже вбивают в поисковике название известной торговой платформы.
- Боже мой…
*
Наталья Семёновна глядит с неодобрением. И на Настю, и на сверток перед собой.
- Что же, не подошел ошейник?
Надо бы соврать, но Настя врать не умеет.
- Подошел, Наталья Семёновна. Только не по карману он мне.
- Так то ж задаром, - смеется начальница. Но, видя Настино расстройство, серьезнеет. – Что не так с ошейником? Говори. Я пойму.
Настя тяжко вздыхает. В последние дни слишком многое вырывает из неё тяжелые вздохи.
- Я на сайте посмотрела, - тихо говорит она, а сама понемножку пятится назад, к стулу.
- На сайте?
- Да, на том, китайском…
- И что там, на сайте?
Чувствуя приближающееся падение, Настя хватается за стол.
- Ошейник… - едва слышно шепчет она.
Падают на пол большие горячие слезы.
Наталья Семёновна смотрит на Настю с насмешливым пониманием. В её взгляде – совсем немного! – улавливается презрение могущественного владыки к мелкой, но праведной сошке.
- Хорошо, - говорит она. Сочувствие в голосе начальницы смешивается с благосклонным пренебрежением в единый коктейль похвалы. Насте сразу вспомнился тренер в собачьей школе, куда ей с Мишкой заповедано было ездить каждое воскресенье: именно таким тоном он велел поощрять собаку за примерное поведение.
Тошно стало Насте. И страшно.
Наталья Семёновна всё говорит и говорит... О повышении для Насти, о переводе на склад, заведующей. О том, что отныне будет Настя как сыр в масле кататься. Чуть ли не протекцию ей сулит.
Настя слушает, кивает, но в голове – не голос начальницы, а сухие строки заявления, которое этим вечером ляжет к ней на стол.
«Прошу уволить по собственному желанию».
СССР нет, а традиции живы. Честность — наше всё ))
Первый фрагмент — путаный. Что там происходит? Начальница рассказывает Насте про порядки на почте? Или Настя наблюдает за происходящим и выслушивает откровения Натальи Семёновны?
Ошейник для «борзого щенка» это хорошо. Это психология, однако! Начальница — ушлая.
Да, людей с маленькой зарплатой труднее совратить. Аппетита у них нет.
И смысл есть, хоть и довольно-таки простецкий. Совок — он совок и есть, все высказано в первом же предложении. Мне честно понравилось.
UPD: После прочтения всех остальных отдаю ГОЛОС сюда.
Думаю, из-за цены.
И что ж там за ошейник такой — автор хоть бы цену сочинил))
Это ж надо, как почта наша всех достала!
Просочившийся Мишка сожитель это конечно смешно, но все же лучше намекнуть, что Мишка это не человек сразу, а не во время прогулки с ошейником.
Да, еще смутила «парюра». Может я не в теме, но это довольно специфический термин для описания этой среды и людей. Если бы речь шла бедных графинях работающих на почте, то может быть.
Ой, забыла еще упомянуть о вечере, как «пылающем страстью насильнике». Какой-то странный — то ли насильник, то ли вечер.
Автору удачи!
Создалось ощущение, что рассказ состоит из отдельных частей никак не связанных между собой.
Для чего дед, с которым так долго заполняли бланк? Только для того, чтобы раскрыть образ Насти? Я бы сделала деда бывшим следователем и он бы в благодарность за хорошее к нему отношение вывел всех на чистую воду. И Настин Мишка взял бы след преступницы, убегающей от справедливого возмездия.
С ошейником как-то вообще все мутно.
И как-то очень неправдоподобно все что ли.
Как-то быстро начальница стала задабривать Настю подарками, за то что та остается сверхурочно.
А в целом рассказ замечательный, с посылом, что надо иметь хоть какое-то уважение к себе и невпадать в искушение.
Или это какая-то проверка была? Что хотела Наталя Семеновна добиться? Короче, на месте Насти я б тоже тоже ушла — от греха подальше — мутно всё слишком…