Шкаф, август и немного дождя

— В ванной всю сантехнику менять надо. Я уже говорил с подрядчиком за евроремонт. Так что, если хочешь итальянский кафель — нет проблем. На кухне положим мрамор или, еще лучше, кварц. Ты меня вообще слушаешь?

— А шкаф, шкаф они оставляют? — вдруг спросила Тоня.

Это, похоже, был единственный вопрос который её волновал. Причём здесь шкаф? Кухня, плита, санузел — понятно. Но шкаф?

— Я узнаю, если тебе так важно, — ответил Дима, бросив беглый взгляд на жену.

Она выдохнула "спасибо" и провела рукой по дубовым дверцам. О, Господи, лишь бы только не стала их открывать.

Дима достал телефон и набрал маклерскую контору.

Там объяснили, что хозяева продают квартиру, доставшуюся от родственников, а мебель, скорее всего, пойдёт с аукциона. По-хорошему, эту рухлядь следовало выкинуть на помойку.

— Сдался он тебе, давай вместо него через салон гарнитур закажем? — Дима хотел, чтоб было красиво и современно. Но Тоня хотела шкаф.

— Это хороший славянский шкаф. Он здесь стоял много лет и ещё простоит.

— А никелированную кровать с тумбочкой тебе не надо? — усмехнулся Дима, не скрывая раздражения.

Тоня не ответила. Она смотрела в открытое окно, и ветер шевелил ей волосы. На солнце Тоня казалась ещё более тусклой и выцветшей. Даже её платье, купленное в дорогом бутике, выглядело так, будто его, вместо рекомендованной ручной стирки, пропустили через стиральную машину вместе с грязным бельём.

Жалость царапнула где-то под ребром. Так жалеют котёнка, которого ненароком сбила машина. И смотреть больно, и трогать страшно, и взгляд отвести невозможно. А главное — ничем не поможешь. Дима хотел положить жене руку на плечо, прижать к себе, но представил, как она вся сожмётся, дёрнется, оттолкнёт его, словно он — источник мирового зла. А потом начнёт извиняться, захлебываться словами, сказанными уже много раз, пока, наконец, не скатится в истерику, уродливую бабскую истерику, которая завершится хлопаньем дверьми и надрывным плачем, терзающим слух. Жалость сменилась досадой, а досада — очередной порцией раздражения.

Диме казалось, что переезд, если не вернёт утраченное старое, то хотя бы внесёт в их отношения что-то новое, то, что разбавит затянувшийся кошмар свежими красками, перекроит, пределает, починит безвозвратно сломанное, и наконец-то можно будет пожить нормально, как все люди.

Солнце нырнуло за серое облако — первое облако за целый день. Всю неделю стояла невозможная жара, от которой в воздухе витал запах расплавленного асфальта.

Дима закрыл окно и взял жену за руку.

— Хоть бы дождь пошёл, — сказала Тоня, — если нельзя шкаф, то пусть дождь идёт вечно.

— Причём здесь дождь? Тебе квартира нравится? Что мне маклеру сказать?

— Скажи, чтоб оставили шкаф. Я повешу в него свои платья и буду одевать их, когда закончится дождь.

— Глупости какие-то, — выдохнул Дима.

— Я в одной книге читала, — продолжала Тоня, — про женщину, которая смотрела на дождь за окном — и у нее не было ни детей, ни дома, ни новых платьев, ни даже кошки.

— Хорошо, заведём кошку, — согласился Дима. — А теперь идём. Я отвезу тебя домой, а потом заскочу в офис — надо кое-что подписать.

Тоня кивнула. Затем подошла к шкафу и открыла его. Пустые полки пахли нафталином.

***

Дима слушал, как в душе льётся вода. Похоже на ливень — также монотонно и бесконечно. В бледно-желтых стенах гостиничного номера было что-то болезненное, больничное.

Вода умолкла. Наташа легла рядом, скинув мокрое полотенце на пол. Кожа ее пахла кокосовым мылом.

— Может останемся ещё? Ужин в номер закажем...

— Увы, — Дима включил экран телефона, — уже пора.

Дима любил смотреть, как Наташа одевается. Её движения были быстрыми и плавными одновременно. Казалось, будто пуговицы самостоятельно застегиваются на блузке, а волосы сами собой укладываются в прическу. Пара минут — и Наташа, словно солдат, поднятый по тревоге, готова держать оборону административного фронта.

Девушка захлопнула пудренницу и критически осмотрела свое отражение в зеркале.

— Кстати, я нашла другую работу.

— В смысле?

— В том смысле, что я, помимо всего вот этого, ещё и высококвалифицированный бухгалтер. Ты не переживай, не к конкурентам. Думаю, за месяц твоя фирма найдет мне замену.

— Зачем ты так? — Дима встал рядом и провел ладонью по прямой Наташиной спине. Теперь они отражались в зеркале вдвоем — красивые, стройные, чем-то похожие друг на друга, — тебе разве со мной плохо?

— Ну почему же. Мне хорошо и замечательно. Два раза в неделю по вторникам и четвергам минус праздники.

— Ты же знаешь, я Тоню не брошу. Особенно сейчас. Ты же знаешь...

— Знаю, — кивнула Наташа.

Она развернулась и теперь смотрела Диме прямо в глаза.

— Ты не виноват, что у вас так вышло. Но сейчас у тебя есть выбор. Я бы тоже могла родить тебе ребенка. Нормального. Здорового. И...и живого.

Последнее слово прозвучало тихо и гулко, словно эхо от падающего в пустой колодец камня.

***

Дима двигался по комнате осторожно, стараясь не разбудить жену. Тоня спала на диване, укрывшись пледом, веки её чуть подрагивали. Вдруг она открыла глаза, встретилась с мужем взглядом и улыбнулась уголками губ.

— Извини, задержался, — Дима виновато улыбнулся в ответ.

— Много работы?

— Да. Не хотел тебя будить.

— Я не сплю, — Тоня сидела на краю дивана и смотрела прямо перед собой.

Вечернее небо за окном озарилось вспышкой молнии. Где-то вдалеке громыхнуло. По стеклу застучали редкие капли.

— Ты думаешь, дождь надолго? — спросила Тоня.

— Не знаю. Нет, наверное, — Дима сел рядом. — До осени ещё далеко. Тут вот в чем дело...

Тоня завернулась в плед и поджала колени, опуская голову.

— В чём?

— Я договорился. Они оставляют шкаф.

Дождь за окном постепенно превращался в ливень. Через какое-то время вода поглотила все звуки, оставив лишь шум ударяющихся о стекло капель.