Кровь жизни

Впоследствии, когда Габриэль вспоминал, где же была та точка, когда он ещё мог повернуть назад, ему являлся тот странный психологический эффект, некое раздвоение, которое он пережил на набережной Сан-Себастьян: он увидел себя со стороны, сидящего, раскинув руки по спинке, на скамейке, повёрнутой в сторону от моря, лицом к площади. При взгляде на трамвайные рельсы, которые начинались в паре метров от его башмаков, бесконечно тянущиеся вправо и влево, он испытал чувство непереносимой тоски от их идеальности, словно ему предстояло идти по этой ровной безукоризненной дороге, которая никогда ни во что не упрётся и будет тянуться без конца и без смысла вечно.

Потом он будет ругать себя, что не позвонил Грао, а решил съездить сам, как делал всегда. Хотя и будет понимать, что то чувство безнадёжности, ощущение пустоты существования, которое продолжало преследовать его, пока он выключал планшет, выходил с набережной, чтобы сесть в сине-серый «Вольво», и ехал по городским улицам, никогда бы не остановило его от поездки. Чувство было сильным, сильнее, чем обычно, но не было новым. Оно было только знакомым углом зрения, которое вырывалось временами на свободу, отрицало обычный мир, преломлялось, заставляя его видеть людей, как случайное скопление атомов, образующих микроорганизмы, которые затем складываются в человеческие фигуры, занимающиеся бессмысленной деятельностью, бесконечной коммуникаций и, вместо мыслей о выживании, совершающих массу дурацких действий, среди которых срубленные деревья, переработанные на бумагу, чтобы заполнить их краской, представлялась самой дикой из всех затей странных организмов, чьи нейроны производят такой бесполезный феномен как сознание.

За городом стало полегче. Габриэль ехал, открыв окна, и морской воздух врывался в салон, поднимая маленькие смерчи и прилагая усилия разметать по заднему сиденью бумаги, чему сопротивлялись скрепки, крепче сводя свои скобки, чтобы противостоять натиску.

Эусебио Грао уже не первый раз бросал всё, уезжая в свою глушь. Причиной могло послужить всё, что угодно: критическая статья в какой-то богом забытой газете (даже рецензия от читателя на каком-нибудь литературном ресурсе), ссора с очередной любовницей или боязнь чистого листа (что в наше время следовало бы заменить на «страх перед незаполненным файлом Word»). Грао вёл себя как истеричная примадонна. Он рассылал электронные письма в издательство и агенту, многословно сетуя на то, что он осознал собственную бездарность и теперь возвращается в края детства, чтобы стать… тут письма раз от раза варьировались. Иногда Грао хотел стать продавцом, иногда обещал все свои гонорары пустить на покупку виноградников, порой он обещал уехать в Голландию, чтобы сделать себе добровольную лоботомию (Габриэль сомневался, что даже в толерантных голландских клиниках есть подобные операции). Все эти письма, разумеется, были не конечной точкой, которую он ставил в своей карьере, это были вопли о помощи, желание услышать похвалу, осознать свою власть над людьми, понять, что кто-то от него зависит.

Эусебио Грао не был самым читаемым испаноязычным писателем. Но он умел производить впечатление. Его воображение словно кровоточило. Как-то Габриэль видел сказку, которую Грао написал в молодости и забраковал просто потому, что счёл её недостаточно интересной. Там крот, вдруг разучившийся копать, бегал по прорытым до того тоннелям, всё сильнее впадая в ужас от подступившей темноты, начиная страдать клаустрофобией. Внезапно появлявшиеся второстепенные персонажи не были детально описаны, они появлялись резко, но при этом и абсолютно закономерно, в рамках правил, заданных произведением, словно продолжая давно начатый разговор. Это и было секретом успеха Грао. При всей креативной насыщенности, его миры не были переполнены, все существа, казалось, были тут изначально и только направленный свет писательского интереса к тому, кто общается с героем, внезапно выхватывал какие-то их черты, заставляя снова уйти в забвение, как только они становились не интересны. Грао не создавал миры по частям, они возникали в его сознании целыми, интенсивно поражая подробностями и теми элементами, которые он не удосужился прописать и которые потом по лёгким намёкам с кропотливостью археологов восстанавливали его фанаты.

Первая же книга Грао «Замороженное сердце», чьё действие происходило в его родном городке Сангре дель Мар, была переведена на двенадцать языков. Грао сравнивали с Лавкрафтом, по крайней мере, фанаты ставили Грао намного выше. Габриэль тоже считал, что книги Грао значительно лучше, но при всей своей нервности, истеричности и эксцентричных поступках, Грао обладал, вернее, не обладал одним грехом – он не был шизофреником. Он не мог передать ужаса человека, который считает, что вся вселенная против него, что все другие народы занимаются тёмной магией и служат тёмным богам и лишь он один и маленькая группка соотечественников являются носителя света. Сравнение с Лавкрафтом задело Грао и он бесконечно доказывал Габриэлю, что логика гласит: если вся вселенная против тебя, значит это ты – зло и противостоишь вселенной, которая пытается уничтожить тебя, как раковую опухоль. Габриэль соглашался, но факт оставался фактом, поклонники Грао были преданней, но книги мёртвого американского безумца всё равно лучше раскупались.

Когда первая книга стала обретать призрачные черты денежного успеха, Габриэль пожалел, что не посоветовал Грао сменить на обложках имя Эусебио на какое-то, более знакомое англоязычной публике, вроде Пабло или Мигель. Теперь же, видя сложные испанские имя-фамилию, но почему-то стоящие по английскому образцу, то есть без матронима (т.н. «материнской фамилии», которую испанцы принимают от матери и от которой (Сильва) Грао упорно отказывался из-за плохих отношений с матерью), они считали книги «чтивом для интеллектуалов», оставляя их на полках для тех, кто знает разницу между Маркесом и Варгасом. Оскорблённый тем, что его ужасы не стали суперхитом, Грао написал детектив «Тени в кафе незнакомцев» (сочинение названий не было его сильной стороной, но и менять их он отказывался). Габриэль только вздохнул, когда понял, какое сложное дело ему предстоит: уговаривать издательства, не терпящие, когда автор, деньги на раскрутку которого уже потрачены, внезапно меняет жанровое амплуа.

Но «Тени» стали именно тем, к чему стремится любой европейский литератор – они стали классикой нового стиля. Грао-стиля, как стали его называть. Книги Грао ещё не могли соперничать тиражами с книгами Сафона или Перес-Реверте, но они стали образцом, которому стали подражать. Это умение ввести сотни героев, которые не отвлекают на себя интригу повествования, мистическое ожидание будущего ужаса, и незнакомцы, чья роль никогда не будет объяснена – это одновременно и напоминало что-то уже прочитанное, но в то же время обладало нужной степенью оригинальности, чтобы публика смогла выстроить новый интерес на основе каких-то полузабытых клише. А кроме того книга обладала кинематографичностью и Габриэль вёл переговоры не с одной, а с двумя американскими кинокомпаниями, готовыми выкупить права, причём из-за соперничества каждая временами повышала сумму контракта, увеличивая тем самым будущий доход Грао (и комиссионные Габриэля).

Третья книга снова была ужасами и снова её действие, как и прежних двух, происходило в Сангре дель Мар. Должно быть, Грао не просто нравилось представлять ужасы для своих соседей, но он посчитал, что родной город дарит ему удачу. По всем классическим канонам, очередной кризис у Грао должен был случиться, когда книга ещё не была бы написана, что ставило бы под удар и издателей, и Габриэля как литературного агента писателя-звезды. Но книга уже была готова, она была у издателей, претерпевая редакторскую и корректорскую правку, на которую Грао должен был дать согласие. Но и очередной кризис Грао проявил себя по-иному. Он довольно сухо поинтересовался у издателей может ли он остановить публикацию новой книги и когда ему сказали, что это невозможно, казалось, облегчённо вздохнул (так передал Габриэлю Дельгадо – глава издательства «Эстрейя де Павор»). Письмо, которое Грао послал Габриэлю, было вежливым и полным прощания. Грао благодарил Габриэля за дружбу, за всё, что он сделал для него, и указывал, что больше не хочет писать книг. По стилю письмо так сильно отличалось от прежних нервических эскапад, что поездка в родной город Грао для Габриэля становилась необходимостью.

Этот город Габриэль знал лучше, чем обстановку своей квартиры. После каждого истерического загула Эусебио, он приезжал сюда, поначалу сам вкладывая нервы в обдумывание предстоящего разговора, затем просто наслаждаясь медленным движением по неторопливым узким улочкам, припоминая уже ставшие рутиной доводы, призванные убедить Эусебио, что ему ещё предстоит стать величайшим писателем Испании. Когда Габриэль скинул скорость, ему захотелось закрыть окна, чтобы не терять прохладного воздуха от кондиционера в машине, но при этом ему не хотелось лишаться звуков, запахов, врывавшихся к нему из города, который он уже успел полюбить. При иных обстоятельств, думал Габриэль, направляя машину от белого, изнывающего от зноя, пляжа в сторону горы, увенчанной развалинами крепости, где, по преданию, жила ведьма, правящая городом, можно было бы купить здесь квартиру. Но с другой стороны жить по соседству с Грао – такого он не пожелал бы даже врагу.

У Габриэля было два предположения странного поведения своего подопечного: брак или самоубийство. С женщинами Эусебио не везло, каждые отношения так или иначе маршировали в зону взаимных упрёков и оскорблений. Практичный ум Габриэля, не терпящий дискомфорта, сразу стал предлагать варианты: покупная любовь или же отношения не с женщинами. Но намёки Грао волне сознательно пропускал мимо ушей, пока до Габриэля не дошло, что это не писателю не везёт с женщинами, это им не везёт с Грао. Это Грао доводил ситуацию до крупных скандалов, получая тем самым необходимую эмоциональную разрядку. Иногда в баре с друзьями Габриэль шутил, что когда одна из этих оскорблённых любовниц наконец пристрелит писателя, сам Габриэль придёт на суд, свидетельствовать в её защиту. Но Грао мог найти и ту, которая сумела бы сыграть на его слабых сторонах и теперь эмоциональному наркоману требовалось бросить под ноги возлюбленной достойную её жертву. Это был простой вариант. Всего лишь подождать, пока Грао перестанет красоваться перед женщиной и вспомнит удовлетворение от вида своих напечатанных книг. Самоубийство у такого эгоцентрика как Грао, который находился на вершине возможного успеха, могло произойти из-за эмоциональных потерь. Смерть матери или отца (те были давно разведены и ненависть, которую сын испытывал к ним, лишний раз свидетельствовала о той сильной эмоциональной связи, которой они по-прежнему его связывали), собственное смертельное заболевание. Тут было сложнее и Габриэль быстро обдумывал доводы, которыми можно убедить, что жизнь всё равно слишком ценная штука, чтобы разбрасываться ей просто так.

Он оставил машина на стоянке, которая втиснулась на место снесённого дома, и дошёл до городской площади, на которую выходили окна Грао. Сел за столик уличного кафе, достал телефон, размышляя, стоит ли включить блокировку определения номера и как быстрее ответит Грао – зная, что это Габриэль снова приехал его подбодрить, или наоборот, надеясь, что это звонит кто угодно, кроме него, готового пристыдить за всё, что писатель натворил.

- Он вернётся сегодня вечером.

Габриэль, вздрогнув, поднял голову и посмотрел на стоящую рядом женщину. Она была растрёпанной, тёмно-лиловое платье сидело как-то криво, а по лицу блуждала странная улыбка. Покопавшись в памяти, Габриэль даже выудил имя – Клаудия. Именно она заправляла кафе.

- Вы имеете в виду Эусебио? Он куда-то ушёл?

- Хоакин вернётся сегодня. Мой муж. Вы ведь помните моего мужа? – она выговаривала слова тщательно, словно боясь, что Габриэль чего-то не расслышит.

Габриэль помнил Хоакина. Это был усач, с чёрными волосами и лёгким акцентом. Он любил повторять, что его мать была итальянкой и потому у него настоящий вкус к прекрасному вину. У Хоакина были красные щёки. И синие губы. Как у всех сердечников. Как-то в очередной приезд, года два назад, Габриэль успокаивал эту женщину, так совпало, что он приехал как раз в тот момент, как она вернулась с кладбища. Она распахивала двери кафе, уверяя, что Хоакин хотел бы именно этого: чтобы на его поминках весь город сидел в их кафе. А потом она плакала на плече не то родственницы, не то соседки, а мужчины, исполняя последнюю волю хозяина, сидели за столиками в кафе и прятали глаза друг от друга, не желая сознаваться, как задело их это трогательное и в то же время жалкое зрелище.

Волосы у Клаудии сильно поседели с того дня. Когда не часто видишь человека, изменения с ним сильнее бросаются в глаза. Габриэль присмотрелся к её улыбке, надеясь увидеть, что женщина просто пьяна. Но её лицо носило не отпечаток алкогольных паров, оно всё светилось религиозным экстазом. Габриэль почувствовал то, что называется холодом, прошедшим по спине, как будто кто-то прикоснулся холодными ключами к его позвоночнику. Когда ты сталкиваешься с безумием, то не можешь в это поверить. В отличие от киношных, настоящие безумцы не пучат глаза, не скрежещут зубами.

- Я помню Хоакина, - осторожно сказал он.

- Он вернётся сегодня, - Клаудиа положила руку ему на плечо, чуть сжала, а потом развернулась и пошла внутрь кафе.

Более он не мучился сомнения, быстро нажал автодозвон, не включая блокировки номера. Ему хотелось уйти отсюда. Это был жуткий призрак разрушения, вечное напоминание о смерти, разваливающийся мозг, не могущий выплыть из иллюзий. Грао ответил быстро, но от его тона Габиэль испытал волну настоящего страха. Так в кино говорят люди, на которых направили пистолет. Голос Грао был напряжён. «Ты приехал? Не стоило. Заходи. Сейчас нажму кнопку автоматического открытия дверей». Это не было напряжение, которое возникает само по себе, так говорят люди, надеющиеся, что их собеседник должен о чём-то догадаться. И странное упоминание кнопки, хотя проще было бы сказать «сейчас отопру». Нет, Грао подчёркивал, что он не может спуститься и отпереть самостоятельно, его передвижение ограничено вторым этажом.

Габриэль посмотрел на телефон. Позвонить в полицию? Страх современного человека заключён не в бандитах, не в пришельцах их космоса, для современного человека легче встретиться с фантастической тварью, чем выставить себя на посмешище. Грао не мог находиться в заложниках, которые теперь заманивали Габриэля в квартиру, не мог по той же причине, по которой хозяйка кафе Клаудия не могла быть безумной – такие вещи не происходят в повседневной жизни. «С чего вы решили, что ваш приятель находится в заложниках? У него был напряжённый голос? Напомните: он говорил вам, чтобы вы не приезжали, но вы всё равно приехали?»

Оружия у Габриэля не было. Был перцовый баллончик, который он переложил из нагрудного кармана пиджака в боковой, порадовавшись, что не оставил пиджак в такую жару в машине. Снял пиджак со сгиба локтя, натянул его. Потом направился к дому Грао.

Дверь и, как и обещано, не была заперта. Грао занимал весь второй этаж, а вход был с улицы, потому Габриэль некоторое время поднимался по лестнице, прислушиваясь, что происходит в самой квартире. На пороге он замер. Грао в самом деле был не один, рядом с ним стоял парень лет тридцати. Небольшие стильные борода и усы, курчавые волосы, голубые глаза, спортивен, симпатичен. Высок. Довольно развитые мышцы груди. Если он кинется на Габриэля, то вполне сумеет скрутить, даже если не вооружён. Сам Грао выглядел довольно непрезентабельно на фоне своего гостя – чуть за сорок, но уже начал лысеть, посеревшие волосы, посеревшее лицо, когда-то он был очень худым, а с возрастом начал крайне некрасиво полнеть: вес, который вовсе не был лишним, обвисал на нетренированных мышцах, создавая ощущения нездоровья. Он был одет в довольно дорогие летние рубашку-поло и джинсы, видимо, желая произвести впечатления. Но ему это удавалось плохо, так как его лицо было серым и от страха.

- Это мой агент Габриэль Бенитес, я же говорил, что он не бросит меня, когда я откажусь от писательской карьеры.

Грао глупо и не к месту хихикнул. Габриэль старался поймать его взгляд, быть может, мольбу о помощи, но тот старательно смотрел куда угодно, но не на Габриэля.

- А это мой друг из Америки…

Грао сделал паузу и Габриэль чётко осознал, что Грао не знает имени курчавого парня, либо же считает, что тот захочет представиться не настоящим.

- Марк. Марк Коллинз.

Курчавый протянул правую руку и в энергичном пожатии встряхнул ладонь Габриэля, который в этот момент мысленно ругался, что ему пришлось отпустить спасительный баллончик. В какой-то момент взгляды Габриэля и Эусебио всё-таки встретились и оба каким-то наитием сообразили, что сейчас им надо отыграть свои реплики. Едва Габриэль собирался выдавить «Так почему ты не хочешь больше писать, Эусебио?», осознавая, что мышцы горла свело, будто он ими давно не пользовалось, и ему придётся просипеть обязательный вопрос, как Грао заговорил сам.

- Я больше не буду писать. Поначалу это было не совсем моё решение, но теперь и моё в том числе. Господи, Габриэль, ты не представляешь, что я видел!

Нервы Грао, которые и в лучшие годы не отличались надёжностью, сдали внезапно и быстро. Последнюю фразу он просто прокричал, а потом зарылся лицом в сложенные ладони. Габриэль старался не коситься в проём за своей спиной. Если входная дверь не заперта, он сумеет кубарем скатиться с лестницы и вылететь на улицу прежде, чем этот «Марк», кем бы он ни был, успеет даже пошевелиться. Вместо дежурного «Ну-ну, приятель, не раскисай», Габриэль, глядя не на Грао, а на загадочного Марка, произнёс-прошипел:

- Мы сумеем тебя защитить, Эусебио. От кого бы то ни было и от чего бы ты ни видел.

Грао оторвал ладони от лица и уставился на Марка.

- Я должен ему рассказать. Я должен хоть кому-то рассказать.

Марк пожал плечами.

- Если вам это так необходимо, синьор. Кто-то должен объяснить людям, почему вы не будете больше писателем.

Габриэль заворожённо вслушивался в английский акцент незнакомца, а потом перевёл взгляд на Грао, ощущая себя кинокамерой, фиксировавшей игру актёров. Но тут «актёр» Грао дал сбой. Он попытался что-то сказать. Потом второй раз. Потом махнул рукой.

- Я не могу. В голове каша. Пойду умоюсь, должен прийти в себя. Встретимся через пару часов, в «Лаберинто».

«Лаберинто» был рестораном, довольно дорогим, на набережной, где располагались отели и все самые шикарные заведения для туристов. Габриэль хотел сказать, что это хороший выбор, так как хозяйка кафе под окнами сошла с ума, но внезапно опасность положения, которая почему-то отошла на задний план, вдруг снова взорвалась в его сознании.

- Ты уверен, что сумеешь прийти?

Марк сделал полшага вперёд и остановился, когда увидел, как Габриэль испуганно отшатнулся от него на лестницу.

- Вы немного не верно поняли, синьор Бенитес. Синьор Грао не пленник, он может ехать куда угодно. Решение оставить карьеру его собственное.

Эусебио уже поднялся с кресла и чуть пошатываясь направился в ванную комнату. Казалось, жалость к себе вернула ему потерянные было силы и уверенность. Он остановился и бросил взгляд назад.

- Ты слышал, Габриэль? Я не пленник. Всё объясню, когда приду. Приду один. Мне есть, что рассказать.

Эусебио поплёлся дальше в ванную, Габриэль перевёл взгляд на Марка, который словно дал ему разрешение уйти, и скатился вниз по лестнице, не особенно задумываясь о том, насколько нелепо выглядит. Пока он шагал к стоянке и перегонял машину поближе к набережной на случай, если из «Лаберинто» придётся спасаться бегством, он не успевал что-то думать. Жизнь превратилась в цепочку действий, которые надо совершить, чтобы повысить свои шансы на выживание. Потом, когда он сел в прохладе и темноте «Лаберинто», где стены представляли собой громадные аквариумы, он наконец дал себе осознать, что же именно происходит. Его нервные попытки позвонить в полицию, он сам же прерывал несколько раз. Если Грао похитили, то это одно из самых странных похищений на планете, когда жертва убеждает свидетеля подождать пару часиков, чтобы дать скрыться преступнику. С планшета Габриэль подробно описал состоявший разговор и как выглядел Марк, затем отослал описание себе на рабочий адрес. Если с ним что-то произойдёт, он достаточно сделал, чтобы изобличить преступников.

Только после этого он откинулся на спинку стула, рассматривая зал. Его мозг, едва справляющийся с телом, которое продолжало колотить от переизбытка адреналина, с трудом возвращался к нормальности. Что-то было неправильным. С посетителями. Но мозг Габриэля, не желающий новых потрясений, отвергал увиденное, не желал замечать. Пока взгляд Габриэля не наткнулся на Незнакомца в Чёрном.

На самом деле его звали Худа Кейн, так он подписывался в гостиницах и это единственное имя, которое про него выяснили персонажи – Иуда Каин. Именно он был главной «тенью» во второй книге Грао. «Тени» сравнивали с «Ребёнком Розмари» и говорили о возрождении жанра параноидального детектива. Ну, по крайней мере, так говорили те, кто всё ещё хотел классифицировать Грао, как продолжателя жанра, а не начинателя нового. Худа Кейн следил за персонажами, а сам был совершенно неуловим. Даже после того, как интрига была расследована, так и не выяснилось, кто же был тот незнакомец – наёмником или просто посланцем тёмных сил, случайно прошедшим по книжным страницам. Худа мелькал и в третьей книге, которая сейчас находилась в издательстве – «Учитель секретов» (ещё одно ни о чём не говорящее неудачное название), как казалось Габриэлю исключительно в целях фансервиса, так как Худа был любимым персонажем фанатов. Но впервые он видел настолько качественный косплей. Плащ с высоким воротником, шляпа, надвинутая на глаза, бордовые вставки на воротнике, верёвка, которая вместо галстука болталась на его шее, ошибки быть не могло. Строго говоря, Габриэль вообще впервые видел косплей на персонажей Грао, а тем более в его городе.

Он перегнулся в сторону Незнакомца.

- Я прошу прощения…

Он не успел докончить, человек в костюме Худы Кейна, вскочил и вылетел за дверь. Новый скачок адреналина в крови, мозг заработал чётче. И Габриэль больше не смог продолжать себя обманывать, теперь он видел и осознавал безумные религиозные улыбки у половины посетителей. Не у всех. Но половина тех, кто сидел в зале (солнце начинало клониться к западу и люди с пляжа потянулись тратить деньги в ресторанах), посылали в пространство уже знакомые экстатические гримасы. А вторую половину это совершенно не удивляло.

Габриэль читал много литературы из той, что присылали ему в качестве заявки. Первым ему на ум приходило выражение «слабость в коленях». Но он ощутил слабость в бёдрах. И даже испугался, что мышцы могут отказать ему. На какой-то момент Грао исчез для него, он не думал о том, что надо дождаться Эусебио в ресторане или же попытаться как-то объяснить для себя происходящее. Он внезапно оказался в сюрреалистическом фильме 60-х годов и даже не пытался как-то противостоять происходящему.

Медленно Габриэль вышел из кафе и побрёл на запад, как магнитная стрелка, которую приманивает к себе магнит. Откуда-то он знал, когда надо подниматься в гору, куда надо сворачивать. Как и обычно, на Коста Дорадо, между городками нет расстояния и Сангре дель Мар плавно перетекал в соседний Паломас, но не сегодня. Сегодня у города был край. Он обрывался в громадный котлован. В котловане бились сердца, Габриэль знал, что это сердца жителей Сангре дель Мар, из них растут люди, чтобы погулять немного на воле и вернуться снова в землю, Марко и Матео – прозрачная аллюзия на евангелистов – плыли по тёмной реке, а руки преследователей тянулись к ним, люди побивали камнями ангела, а волшебная кисть рисовала ступеньки лестницы, которая должна была бы вывести к небесам, если бы кто-то заметил рисунок. Габриэль понял, что сейчас закричит. И с криком разум выйдет из его тела, затеряется где-то в этом котловане, чей дальний край скрывался в чёрных тучах.

Его схватили за плечо и развернули.

- Придите в себя, Бенитес! Давайте-ка. Постарайтесь подумать о чём-то другом. Вот так, почему, по-вашему, Господь позволяет существовать в мире злу?

Перед ним стоял полный пожилой человек. Невысокий, но довольно крепкий, даже толстый, он цепко держал Габриэля за плечо, не давая ему упасть в душевнобольной котлован и даже снова оглянуться на творящееся сзади безумие.

- Что? – переспросил Габриэль.

- Пойдёмте-пойдёмте, - толстяк потащил Габриэля за руку, ввинчиваясь вместе с ним в кровеносные сосуды узких улочек. – Даже у подготовленных людей это зрелище вызывает головокружение и приступы сумасшествия.

- Это ведь персонажи Грао.

Они снова оказались на набережной. Толстяк вежливо усадил Габриэля на скамейку, приговаривая, что всё в порядке и они тут подождут Эусебио и, как только тот придёт, он (то есть толстяк) сразу же уйдёт, давая им с Габриэлем нормально поговорить.

- Я в первые мгновения не сообразил, но ведь это действительно персонажи Грао. Их там миллионы, даже из ещё не изданной книги, - повторил Габриэль. – Я ведь их видел и вы тоже.

- Попытайтесь отвлечься. Итак, я повторю вопрос: почему Господь допускает несчастья?

- Не знаю. Почему же?

- Нет-нет, не пытайтесь вызнать у меня ответ, постарайтесь подумать сами. Вы ведь играете в компьютерные игры, видели, сколько в них зла, которое надо победить?

- Нет, не играю, - Габриэль снизу вверх провёл ладонью по лицу, стараясь согнать морок, - играл, когда мне было лет двадцать. Примерно одно построение сюжета: избранный, который борется со злом. Это в фэнтези так было, лет пятнадцать назад, сейчас не знаю, как строится сюжет.

- Но если бы из игр убрали зло, играть ведь было бы не интересно, верно?

- Но реальный мир – это не игра! Здесь будет интересно жить и без зла!

- Жить, может быть, но не играть. Для вас всё вокруг реальность, для того, кто находится на реальность выше вас – нет. Какую бы боль вы бы здесь ни испытали, то для того, кто находится над вами, всё ерунда, фикция, фантазия. Сколько своих персонажей убил Грао? А ведь они бы тоже хотели жить.

- Персонажи не настоящие.

Габриэль повторил это медленно, почему-то вспомнив Клаудию, мечтающую, чтобы её кто-то услышал. Он повернулся к толстяку, быстро оценив мятый недорогой белый костюм и вычурные сандалии – признак не простоты богатства, а желание бедняка выглядеть богаче, чем есть.

Толстяк указал ладонью на группку людей у пирса:

- Вон тех вы не узнаёте?

Молодые люди болтали и смеялись. Их не поразила болезнь экстаза, они были точно такими же, как и любые иные молодые люди на побережье. Габриэль пригляделся, он понял, что имел в виду толстяк и понял, что надо искать.

- Вон та девушка со светлыми волосами Пилар. Пилар Нотарио. У неё сломанный нос, ей его сломал любовник. Которого она зарубила топором. А потом люди моря забрали её в океан. Первая книга Грао, новелла, помнится, была четвёртой, остальных – не узнаю.

Габриэль перевёл взгляд с молодых людей на собственные руки. Морщин ещё не было. Оливковый цвет кожи, чистые ухоженные ногти, на левой руке механические часы, с запястий начинается полоска чёрных волос, которая дойдёт до плеч, а затем остановится. Он реален. Материален. Как и они. Те молодые люди, каждый из которых, скорее всего, персонаж. Как котлован.

- Как это может происходить?

- Это происходит не со всеми. Кто-то создаёт миры, кто-то нет. И даже те, кто их создает, не всегда могут притянуть их к нашему миру. Если бы мы знали, кому дана эта сила, мы бы смогли это контролировать. Помните в произведениях Грао такого персонажа как Лоренцо Камара? По сути, это единственный персонаж, которого я знаю, меня сорвали с места и выдали самые общие инструкции, так вот Лоренцо писал книгу. Представьте, что он тоже создал свой мир. Книга в книге. Мир, вложенный в мир. Возможно, кто-то пишет нас, а тех писателей в свою очередь пишет кто-то ещё. Бесконечная рекурсия миров. Бесконечные фракталы. И все они в разуме одного Бога. Бог – есть всё, как любят повторять теологи. Но есть ещё и свобода воли. Если Бог может всё, то Он может создавать в себе то, что не является Им. Людей. Душу. То, что не является сборищем квантов.

Слова медленно обтекали его, Габриэль чувствовал, что тонет.

- Откуда души у этих персонажей, у тех, что у пирса? Грао – это Бог? Он создал души, создал нечто вне себя?

- Нет. Мы, а нашей организации почти столько же лет, сколько и человечеству, верим в то, что душ много, их квинтиллионы. Некоторые никогда не были рождены, но и они хотят обладать телами. Когда появляется писатель достаточно гениальный, если вы готовы обозвать эту способность данным словом, что он создаёт «тело» с воспоминаниями, с переживаниями, то какая-то душа может занять это тело. Но чем больше тел они занимают, чем больше персонажей оживает, тем больше сближаются наши миры. И тот выдуманный мир может поглотить наш, тот самый мир, который вы называете реальным, хотя мы не можем вам сказать, не были ли мы поглощены раньше. Цивилизации заканчиваются и одна выглядит фантазией для другой. Миры финикийцев выглядят сказкой с точки зрения европейца эпохи Ренессанса, а люди периода Великих Географических Открытий вдруг обнаружили, что в их же мире есть два континента с развитыми и неизвестными цивилизациями, больше похожими на фантазии курителей опиума. Вы можете поклясться, что наш мир не был поглощён мирами футуристов в те разы, когда наше тайное общество одерживало поражение по разделению миров?

- Тот парень, Марк, он ведь ваш агент? Как только вы увидели, как миры сближаются, вы заставили Эусебио больше не писать книг?

Толстяк погрустнел.

- Марк является американским агентом. Мы можем говорить о всеобщем благе, но смысл в том, что в нашем обществе такая же борьба за власть, как и везде. Как только мы сообщили, что в Сангре дель Мар появились персонажи, так город стал полем для создания карьеры. Марк старше меня по положению, он приехал закрыть брешь между мирами. Ему стоило бы дать персонажам побеседовать с Грао, но, увы, он решил, что всё решится само, если Грао просто отречётся от своих миров. И вот к чему это привело. Этот котлован, он появился сегодня. Зримое проявление того мира. А Грао продолжает любить свои миры. Он может пообещать Марку золотые горы, но в душе продолжит мечтать развивать миры дальше. Вы думаете, что мы преступники, но даже если мы убьём Эусебио, ничего не изменится. Миры не разделятся. Кто-то должен захотеть, чтобы миры разошлись – либо персонажи, либо их создатель.

- Есть ли предел у этих миров?

- Кто-то считает, что есть, - отозвался Толстяк, - там, полагают, выше всех Бог, совершенно один, сочиняющий самую первую историю, в которой Адам и Ева никогда не рвали плода с древа познания, с самой же нижней стороны – маленькие кванты, лишённые воображения. Кто-то считает, что фрактал бесконечен и не имеет начала. А мне кажется, что рекурсия закольцована, ты можешь спускаться всё ниже и ниже, «читать», считывать всё новые и новые вложенные миры, пока ты не окажешься в самом высшем из всех, который совпадает с самым низшим.

Габриэль смотрел на дорогу. Он понимал, что сегодня хотел сказать ему Грао, но так и не смог сформулировать. Зажигались огни. И снова какая-то неправильность поразила Габриэля. Тишина. Волны бились о причал, кричали чайки, из открытых дверей «Лаберинто» доносилась музыка. Но люди молчали. Они собирались группами, так же напряжённо следя за дорогой к морю, как и сам Габриэль. Сперва он услышал вдох за спиной, резкий синхронизированный вздох, вырвавшийся сразу из многих глоток, и только потом увидел Эусебио. Тот нацепил яркую гавайскую рубашку, кремовые брюки и спортивную обувь. На полшага назад от него, вопреки всем договорённостям, шёл Марк. Эусебио шагал как-то скособочившись, глядя под ноги, как знал Габриэль, тот сейчас сочиняет целую историю о том, какие страшные переживания ему пришлось перенести. На мгновение Габриэль испытал даже укол зависти. Благодаря своей безумной эгоцентричности, Грао гораздо легче перенёс известие о своём всемогуществе в какой-то из выдуманных реальностей.

А потом начался ад.

Толпа, стоявшая за спиной Габриэля, понеслась вперёд. Стиснутый телами, он старался переставлять быстрее ноги, чтобы не быть сбитым и не оказаться под подошвами толпы. Толстяк, что бы с ним ни случилось, остался где-то позади. Габриэль ещё успел увидеть, как испуганно изменилось лицо Эусебио, когда он увидел бегущую толпу. Он успел увидеть, как упал под ударами Марк. И как вторая толпа, подошедшая с горы, преградила Грао путь к отступлению.

Толпа принесла их в церковь Сан Микеля. Грао на руках, неся над людьми, Габриэля, просто сжав со всех сторон. Габриэль думал о том, что надо бы смеяться – церковь находилась всё на той же городской площади – между кафе Клаудии и домом самого Грао. В церкви было много народа, но Сангре дель Мар был маленьким городком, а церковь была большой. Те же, кому всё равно не хватило места, ждали на улице.

Самого Эусебио поставили на кафедре. Он был совершенно бледен и с ужасом осматривал лица горожан.

- Моя жена, Франческа, - мужик лет сорока тоже взошёл на кафедру, - верни её. Она умерла года три назад, я чувствую, её душа ещё где-то здесь. Создай ей тело.

Грао с испугом посмотрел на мужчину.

- Сочиняй! – крикнул кто-то из толпы и остальные подхватили. – Сочиняй! Сочиняй!

И тогда Грао принялся сочинять. Он описывал граждан родного городка. С жаром, с восторгом, включив всё воображение. Временами раздавались радостные крики снаружи и Габриэль считал, что это означает возвращение кого-то из умерших. Один смуглый парень попросил вернуть невесту, которая жила и умерла в Мадриде. Парень и сам был не местный. Габриэль счёл, что именно он является одним из членов того тайного ордена, о котором упоминал толстяк. Именно он разболтал горожанам, как обратить на пользу способности Грао. И Грао возвращал: жён и мужей, любовников, родителей и детей. А потом остановился, выдохшись. «Наш мир поглощён», - подумал Габриэль, - «теперь мы будем жить в фантазиях Грао». Он содрогнулся, вспомнив ужас, которым были наполнены книги Эусебио. Толпа потянулась из церкви. Габриэль вышел с ними.

Габриэль любит сидеть в кафе на городской площади. Иногда к нему за столик подсаживается тот самый смуглый парень. Его зовут Антонио, он знал немного секретов общества, но готов был использовать их для себя. «Что теперь там, снаружи?», - спрашивает Габриэль, хотя уже знает до деталей, как именно Антонио пожмёт плечами. Мир Грао поглотил только Сангре дель Мар. Стоит дойти до границы города и ты увидишь как пространство сжимается, песок и небо встречаются друг с другом, становятся жёсткими. Временами Эусебио отодвигает границы города ещё на пару метров. После этого он безостановочно пьёт, так как долгое сочинение вслух отнимает у него все силы и заставляет болеть язык и горло. Но большей частью он создаёт для жителей то, что они хотят – бессмертие, счастье. Жители ждут, когда близкие им люди умрут в Большом мире, чтобы Эусебио создал для них тела тут, в Сангре дель Мар.

Не так давно Эусебио создал интернет. Но почему-то в нём не написано, что стало в Большом мире с Сангре дель Мар, продаются ли ещё книги Грао и как объяснили людям исчезновение всех жителей городка.

Иногда Габриэль задумывается – на что теперь больше похожа его жизнь: на ад или на рай. Больше некуда спешить. Он может получить столько любви, сколько может пожелать. Нет битв за кусок хлеба и будущее предопределено. Наверное, та книга, которую сочиняет Грао, в которую превратилась жизнь Сангре дель Мар, на редкость скучна для читателя извне. И когда Габриэль снова начинает ощущать тоску, то идёт в городское кафе, где старается сделать то, что делают люди в Большом мире, когда не хотят думать о смерти и о будущем, Габриэль думает о пустяках. И просит Хоакина принести ещё кофе.