Блуждающая в ночи

Я задыхалась. С каждым вдохом становилось все труднее сдерживать кашель. Пыль серыми подстилками покрывала книжные полки, как бахрома свисала со шкафов, резвилась в солнечном свете перед моим лицом. Малейший звук сбивал кредитора с мысли. Он рассерженно морщился, а после, подождав немного, вновь уходил в раздумья.

И вот, когда к горлу снова начал подкатываться ком, кредитор произнес:

- Я вынужден отказаться от вашего предложения, Беатриче, - Он сделал паузу, намекая на то, что я должна выйти за дверь после этих слов.

- Но подумайте хотя бы о детях, - проговорила я, подергивая нижней губой. По щекам потекли наигранные слезы. – Вы так просто позволите выселить сирот на улицу?

Лоб кредитора разрезали морщины.

- Нам не будет никакой выгоды от того, что вы заложите приют. Тем более пересекать дорогу такому влиятельному человеку, как барон Никх – сущее безумие.

“Выбора нет!” – подумала я, и перегнулась через стол, заливаясь слезами. Взгляд кредитора зацепился за мой глубокий вырез, и он, не отрываясь от зрелища, ответил:

- Простите, это наше окончательное решение…

Фраза вогнала меня в ступор, но через пару секунд я пришла в себя и, громко хлопнув дверью, вышла на улицу.

Отказ кредитора сильно ударил по моей уверенности. Конечно, была еще масса способов отбить приют, но каждая неудача вгоняла меня в отчаяние. Где-то вдалеке маячили призрачные надежды на будущее, на победу маленькой женщины со всей этой системой. А что если нет? Что если я не смогу защитить своих сироток от людей барона?

Что с моими детьми сделает улица? Рыжие братья Джо и Джей скорее всего подружатся со шпаной, будут жить на сворованные кошельки и мерзнуть под мостом. Элли, уже достигшую четырнадцати, возможно поймают и сделают проституткой. Чак с его ловкостью рук мог бы стать крупным вором, а Мария, имея чуткий музыкальный слух, собирать сплетни по округе. И это в лучшем случае…

Я всхлипываю, представляя, что многие могут не протянуть и недели. Малыш Бен только начал ходить, у Карла неразработанная правая кисть, а Ная и вовсе не может говорить. Я сжимаю кулаки, закусываю губу, пытаюсь себя успокоить. У тебя все получится, Беатриче.

Ворота позади закрываются. Два вспотевших стражника, жадно разглядывая из-под забрал, провожают меня до дома судьи. Один из них облизывается, глупо ухмыляется, поблескивая жирной немытой бородой.

Огромный зал предстает перед взором. Белоснежные колонны уходят вверх, удерживая собою стеклянный купол. Дорогие картины усеивают стены, под ногами шуршат мягкие ковры, а напротив обеденного стола мерно потрескивает камин. В центре стола, развалившись в громадном кресле, сидит судья.

Его крохотные глазенки внимательно следят за каждым моим шагом. Яйцевидная голова, погрязшая в трех подбородках, медленно поворачивается, челюсти не перестают жевать ни на минуту. Толстые пальцы снуют по столу, выхватывая вкусности, отправляют в рот и снова бегут по деликатесам.

- Приветствую вас, судья Ласен. Могу я присесть?

Он кивает, отчего кажется будто голова вот-вот утонет в слоях жира.

- У меня к вам дело насчет детского приюта. Барон Никх на днях собирается его выкупить, но не имеет на это прав. Дом не продается, с налогами тоже все в порядке…

Судья прерывает меня раскатистой, как гром, отрыжкой, разнося по залу луковое зловоние. Чавканье прекратилось, видимо, он решил заговорить.

- Ну и что? Что за дети такие? На меня работают?

- Нет, это же дети. С чего бы им работать на вас?

Брови судьи изгибаются черными дугами, он возмущенно ерзает в кресле.

- А если на меня не работают, чего тогда надо? Я такими делами не занимаюсь!

- Но барон нарушает закон…

Судья опять перебивает меня:

- Закон-шмакон! Я тут решаю, кто нарушает, а кто нет, - Он хватает маковый рулет и целиком отправляет в пасть, глотает, ни разу не откусив. – Вы вот нарушаете покой судьи, да клевещите на уважаемого всеми барона. Начните с себя, милочка, а то гнилой запашок от вашей душонки.

- Судья Ласен, барон нарушает права собственности! – Он снова хочет перебить меня, но удар кулаком по столу затыкает его. – Вы готовы позволить этому человеку выселить сирот на улицу? Ни в чем неповинных детей выгнать на промозглые лабиринты города? Готовы ли вы понести ответственность за их жизни?

Несколько минут он молчит, с уголков губ свисают прозрачные капли слюней.

- Стража!

Вот же визгливая свинья. Я не успеваю даже встать, мне сразу заламывают руки и, причиняя боль, заставляют сесть на колени. Металлическая перчатка резко опускается на голову. Черепная коробка пульсирует, в ушах стоит не прекращаемый гул. Я различаю голоса судьи и стражников, но слов разобрать не могу. Вдруг судья уходит, оставив меня наедине со стражей. Понимание тонкой иглой скребет по сознанию.

Звон битой посуды, осколки тарелок и кубков – стража очищает стол, валит меня на деревянную поверхность. Еще несколько ударов, мир вокруг теряет краски, меркнет. С меня стягивают одежду, связывают руки за спиной, раздвигают и давят сверху на бедра. Только не плачь, Беатриче.

Я безжизненно смотрю в ночное небо над потолочным куполом, мысленно отделяя себя от происходящего. Они быстро отстанут, если не увидят слез и криков, не увидят страданий от своих усилий. Все закончится быстро, главное быть сильной…

Угрюмая очередь грязных, ноющих клопов. Все они стоят к королю, чтобы пожаловаться. Пустить слезу, покаяться в грехе, поругать всех вокруг, кроме себя. Покрытые коркой отчаяния паразиты. Ползут гниющей изнутри гусеницей во дворец, стоят, терпеливо выжидая момента, когда смогут изрыгнуть никчемную просьбу к ногам богоподобного осла с короной на голове. А рядом с ослом будет нежиться визгливая свинья, называющая себя судьей. Горделивая муха в рясе священника, думающая, что на самом деле она бабочка. И еще десятки других, возвысившихся над остальными “никто”. И где-то за городом едет сыплющий деньгами стервятник, готовый накинуться на протухшее от неудач тело Беатриче.

- Ваше высочество, - произносит она, и нотки отвращения слышатся в ее хриплом голосе. – Барон Никх хочет выкупить приют, что на Лунной улице. Отправить бедных сироток ночевать под открытым небом. Прошу смилуйтесь над детьми, ваше высочество.

Король лишь отмахивается, обрывая надежду на корню. Сотни одинаковых просьб он слышит каждый день, и эта не становится исключением. Беатриче ничего не остается, как сделать последний рывок для свободы своих детей.

Она кидается на него, вытащив на бегу нож. Стрела рассекает воздух рядом с ней, пробивает бок и вонзается между ребер. Последняя попытка, и та провалилась.

- Смелая женщина, но очень глупая, - объявляет король. – Казни не будет. Раздеть и провести по главной улице города, пусть живет с вечным позором, пусть сгорит сама от стыда.

И меня провели. Я словно забылась, ушла от самой себя. Беатриче, которая напала на короля, никогда не была частью меня. Любовь к детям настолько овладела мной, что я начала бояться. Бояться того, на что готова ради них.

За окном горят фонари. Мужские голоса доносятся со стороны улицы, ржание коней смешивается с лязгом стали. Рыцари, наемники, личная охрана, сам барон Никх – все они приехали отнять мой дом, а вместе с ним и будущее моих деток. Я сижу в окружении сирот, в ожидании, когда проломится дверь.

Я всегда считала себя чудовищем, корила себя, ломала, чтобы подстроиться под обычных людей.

Слепая Ная обнимает меня за ноги. Братья лежат рядом, я копошусь пальцами в их рыжих волосах, убаюкиваю, пока слуги барона не вошли. Чак и Мария перетягивают друг с друга одеяло, которое я сама сшила для них. Остальные уже уснули, все, кроме малыша Бена. Он будто чувствует, что мама, хоть и не родная, в опасности. Лысенькая головка испуганно прижимается ко мне, тихо хлюпая носиком.

Я смотрю на его шею – шрамы от моих клыков здесь самые глубокие. Ну разве мог такой славный малютка вырасти у тех ужасных родителей? Я прощаю себя за то, что убила их. Надеюсь, он меня тоже простит.

Я прикасаюсь губами к тоненькой шее, тихонько кусаю, чтобы малыш не заплакал. Кровь сладкая, несравнимая, хочется еще и еще… Но я вовремя останавливаю себя. Малыш засыпает.

Раздается треск, входная дверь распахивается, каблуки сапог топают по деревянному настилу. Я больше не считаю себя чудовищем, я больше человек, чем они.

В свете фонарей проскальзывает тень. Раздается крик…