Бумажный свет

— Я так понимаю, сценарий по-прежнему не готов? — спросила девица после нескольких минут высокомерного молчания.

Она сидела напротив Семена — на его диване, в его квартире, за его столом. Ее узкая серая юбка немного задралась, оттого что женщина закинула ногу на ногу. Она годилась Семену во внучки, но вела себя так, словно это он вчера встал из-за парты.

Семен фыркнул вместо ответа.

— До заявленной премьеры осталось меньше месяца. Семен Маркович, продюсер рвет и мечет! Студии необходимы...

— Да сколько можно повторять?! Никаких предварительных показов, никакой утечки информации. Вы всё узнаете в свое время.

— Вы не понимаете, речь…

— Это ты не понимаешь, девочка! — Семен прищелкнул языком, довольный произведенным эффектом тишины. — «Угрюмый свет» — возможно, последнее мое творение. Я вкладываю в него всю душу. И я не допущу, чтобы всякие продюсеры и их… ассистентки вмешивались в мою работу. Тебе понятно?

Женщина желчно поджала губы. Семен принялся набивать трубку табаком.

— Так или иначе… — продолжила гостья, — Семен Маркович, никто не забыл ваших прошлых заслуг, никто не сомневается в вашей гениальности, — слова сыпались из нее точно град солдатских пуль — так же отточенно, неумолимо и бездушно. — Ни продюсер, ни тем более я не посмеем вмешиваться в ваш замысел. Всё, что нам нужно — это просто знать, к чему готовить публику. С вашим опытом, вы ведь прекрасно понимаете, как много значит грамотная реклама.

— Вам необязательно знать сценарий для этого. Достаточно того, что я уже предоставил продюсеру.

— Семен Маркович, вы должны были сдать готовый материал два месяца назад. Сейчас мультфильм рискует остаться без музыкального сопровождения.

— Я буду использовать классику.

— Вот как? И что же именно?

Семен демонстративно раскурил трубку и затянулся.

— Ясно, — кивнула гостья. — Это еще один пункт из списка «то, что вам в студии знать не положено».

Семен довольно причмокнул и выпустил в воздух клуб крепкого дыма.

— Вот, что я скажу, Семен Маркович. Никакого «Угрюмого света» не будет. Потому что вы — старый сноб и алкоголик, и давно потеряли волю что к жизни, что к работе. Именно это я передам продюсеру.

Она поднялась из кресла.

Семен не стал ее провожать. Вместо этого он достал из буфетного шкафа хрустальный графин с коньяком и налил себе.

Было что-то опустошающее в прошедшем разговоре, и лучше поскорее отделаться от этого чувства. Ведь «Угрюмый свет» действительно почти готов. Так что скоро этой нахальной девице останется разве что плакаться: уж Семен-то настоит, чтоб ее уволили к чертям собачьим.

Заново наполнив рюмку, он откинулся в кресле. Его взгляд упал на потолочную лепнину, по которой расползлись трещины и ржавые разводы. Эта квартира досталась ему больше тридцати лет назад — достойное жилье для почетного члена союза режиссеров. Эти стены видели немало кутежа. Когда-то комнаты были полны ароматов духов и шума веселых перебранок, но с годами всё выветрилось и затихло. Ни одна женщина не оставалась здесь больше чем на несколько месяцев. В конце концов, Семен всегда ценил искусство выше отношений.

Но вот, ему почти семьдесят. Старые друзья давно исчезли, зрители отвернулись в сторону запада и грызут теперь свой Голливуд вперемежку с попкорном. Что за ущербные времена.

Ну, ничего. В отличие от многих, Семен по-прежнему держался на плаву. Пусть массовый зритель и забыл его, в узких кругах фамилия Дробицкого ещё что-то значила. И вот, после долгих лет унизительного участия в чужих проектах ему предложили нечто достойное. Короткометражный авторский мультфильм в его собственной особой технике — к его же юбилею.

Семен взялся за дело, и первые два месяца всё шло неплохо. Пару раз в нём даже вспыхивал юношеский вдохновенный задор. Но затем… Достаточно сказать, что идея пригласить стороннего сценариста порой звучала для него до боли соблазнительно. Эта дамочка — он не удосужился запомнить ее имя — приходила сейчас далеко не первый раз. И она уже неоднократно предлагала ему нанять каких-то писак, даже настаивала на этом. Разумеется, позволить себе такое унижение Семен не мог.

Пыхтя трубкой, он поднялся из кресла и направился в мастерскую. Щелкнул выключателем, и комната озарилась таинственным сиянием — теплым и неверным, как пламя свечи.

Здесь находилось шесть лайтбоксов — широких сложных столов для перекладной анимации. Каждый состоял из металлической рамы, к которой крепилось несколько слоев стекла с полупрозрачными бумажками. Снизу под рамой жужжала огромная прямоугольная лампа, а наверху, почти под потолком, висела повернутая вниз камера. На стеклах лежали тонкие белые силуэты: голые зимние деревья, мужчины и женщины в старомодной верхней одежде, далекий контур города. Проходя сквозь них, свет постепенно поглощался бумагой, и разные слои фигур сияли ярче или тусклее. В результате складывались утонченные золотистые картины — будущие кадры мультфильма.

Человек со стороны, оказавшись в мастерской Дробицкого, охнул бы от восхищения, если он не последний циник. Но на лице Семена, когда он склонился над одним из столов, отразилась гримаса отвращения. Этот проект давно сидел у него в печенках.

Гигантский лайтбокс перед Семеном изображал строительство башни. Тонкие линии арматуры и острые штыри, ажурные просветы между кирпичами и темная масса грубых приземистых домов внизу. А на переднем плане — главный герой «Угрюмого света», Генри Солитьюд — печальный викторианский джентльмен, потерявший невесту. Весь сюжет будущего пятиминутного мультфильма был посвящен его горю, смирению и принятию. Бессильный перед могуществом смерти, Генри строит свою Башню одиночества. Оказавшись на ее вершине и впервые увидев мир поверх чудовищного Лондонского смога, он находит душевный покой.

Большая часть этой истории уже была отснята и положена на музыку. Оставалось всего несколько небольших фрагментов в разных частях сюжета, в том числе краеугольная сцена завязки, где Генри узнает о смерти возлюбленной. Семен тянул с этими кадрами, потому что не знал, как лучше передать тот слом, который происходит в душе героя. Его пугал затык в ключевом моменте произведения... но он ведь не какой-нибудь дилетант, чтобы всё бросить. Опыт подсказывал ему одну нехитрую истину: если хочешь успеть — делай.

Семен включил камеру и на всякий случай сделал пару кадров. Затем, сунув трубку в карман и нацепив очки, он выдвинул второй уровень стекла, как ящик. К нему выехали нижние этажи Башни и небольшая группа людей с поднятыми головами. Они должны шевелиться в кадре, чтоб изображать толпу, а не статуи, и поэтому их нужно немного двигать между снимками.

Пальцы Семена потянулись к бумажкам и замерли. С его губ слетело замысловатое ругательство. Он снял очки, протер глаза, затянулся табаком и снова вгляделся в свою работу. Нет, глаза его не обманывали. В персонажах были дырки.

Семен бессвязно рыкнул, будто зверь, выпуская гнев в воздух. Его руки подрагивали от желания послать всё это к чертям — свалить стол, разбить стёкла, швырнуть камеру в стену! Вместо этого он резко развернулся на каблуках и, шумно дыша, бросился к входной двери.

— Эй ты, сука! — заорал он, выскочив в коридор и перегнувшись через перила. — Ты не отделаешься увольнением! Поняла, паршивка?! Я тебя засужу! Ясно тебе?! Засу!..

Его горло внезапно свело спазмом, и он мучительно закашлялся. Из квартиры напротив выглянула озабоченная женщина и осуждающе покачала головой.

— Вам скорую вызвать? — всё-таки спросила она.

Сверкнув глазами, Семен захлопнул дверь перед ней.

Через несколько минут приступ прошел. Но голос пока оставался слабым и сиплым, а попытки говорить вызывали боль. Не лучшее состояние для долгих споров по телефону. В сердцах плюнув на паркет, Семен уселся обратно в кресло и налил себе еще коньяку.

Да будь оно всё проклято!

***

Когда эмоции немного улеглись, но душевных сил взяться за работу так и не возникло, Семен снизошел до здравого размышления. Он не спускал с этой дамочки взгляда. Она прошла от входа до гостиной, десять минут просидела тут и затем удалилась тем же путем. Никакой возможности войти в мастерскую у нее не было, по крайней мере изнутри квартиры. Можно, конечно, строить всякие параноидальные гипотезы, мол, она пробралась к соседям и от них по карнизу проникла к нему, но…

В его памяти всплыли изрезанные фигурки зевак. Хотя «изрезанный» — это не подходящее слово. Всё было сделано очень аккуратно и тонко, линии подчинялись органической пластике: неправильные округлые формы с выходящими из них веточками сосудов. Словно пока Семен не работал над мультфильмом, внутри него завелся маньяк.

Воображение услужливо преподнесло ему просвечивающий силуэт скрюченного доходяги с грозными растопыренными ножницами, и Семен фыркнул.

Вся эта ситуация напоминала ему что-то… Что-то из далекого прошлого, когда он еще жил в коммуналке, а работать приходил в тесную студию, пропахшую химическими растворителями (в другие дни недели там трудились живописцы). Тогда он впервые получил заказ от Союзмультфильма и готов был работать над ним ночи напролет. И вот что странно: иногда ему казалось, что некоторые сцены возникают сами собой. Он пересматривал наработки и обнаруживал среди них цепочки кадров, которые не помнил, как рисовал. Он подозревал, что ему помогает кто-то из друзей, но… по правде говоря, у него не было Друзей с большой буквы, только друзья-соперники. И он не понимал, зачем кому-то из них незаметно развивать его проект, разве что это какой-то хитрый замысел, как его подставить. Так и не придумав, как лучше поступить, Семен решил не обращать на это внимания.

И результатом оказался мультфильм, принесший ему громкую славу, принятие в союз режиссеров, а через пару лет, косвенно, и эту роскошную квартиру. Словно некие высшие силы почему-то решили помочь молодому Дробицкому. Или это была сделка с дьяволом? А теперь пришло время расплаты?

Семен криво усмехнулся. Что ж, оглядывая свое прошлое, он признавал, что прожитая жизнь вполне напоминает судьбу того, кто продал душу. Ни семьи, ни потомков, ни уюта — зато богатства и успеха в избытке.

Он всегда считал себя прожженным атеистом, и даже годы не смягчили его. Но иногда, что в молодости, что сейчас, он впадал в фантазии и суеверия. Вот и сейчас его терзало томительное предчувствие. Осушив еще одну рюмку коньяка, он двинулся по сумрачным коридорам обратно в мастерскую, вывернул из-за поворота — и в глаза ему ударил свет.

Дверной проем ослепительно пылал. Не легкое мерцание лайтбоксов, а настоящий шквал фотонов, от которого пришлось загородиться рукой. Семен медленно продвигался вперед. В его мыслях висела звенящая тишина. Он даже не удивился как следует при виде всего этого, просто шаг за шагом ступал к сияющему прямоугольнику.

Сбоку проплыл приплюснутый силуэт торшера, затем книжного шкафа... Предметы вокруг утончались, словно плоские фигуры, которые медленно поворачиваются к тебе торцом. Постепенно они сужались до толщины натянутой нитки, а в следующий миг и вовсе исчезали. Всё причудливо искажалось, будто сами законы физики вдруг изменились, и мир наполнился странной хрупкой воздушностью.

Наконец, свет оказался так близко, что различить что-нибудь в его сиянии стало невозможно. Всё слилось в бескрайнем белом огне, чистом, как нетронутый бумажный лист. А затем…

Здесь у него не было имени. Он был бо́льшим, чем просто человек, он был Автором.

Он сразу почувствовал, где оказался.

Он уже бывал здесь.

Природа этого маленького рукотворного мира, сотканного из бумаги и света, вдруг стала для него такой же очевидной, как дыхание.

Автор пошевелил пальцами, осваиваясь в новом теле. Плоские узловатые силуэты послушно сжались в кулак. Он поднялся на ноги, наслаждаясь легкостью двумерной плоти.

Он по-прежнему находился в своей квартире — или в ее отражении? Та же мебель, те же коридоры и окна, даже вензеля на обоях те же — но всё просвечивает и лучится дымчатым золотом. Автор, задумчиво улыбаясь, переходил из комнаты в комнату, и постепенно самосознание возвращалось к нему. «Вот здесь я только что прикончил коньяк, — подумалось ему по пути через гостиную, где на столе сиял плоский силуэт бутылки, — а отсюда открывается вид на Нескучный Сад». Он выглянул в окно и замер, сбитый с толку неожиданным пейзажем. Низкие мосты пересекали темную реку, чья вода песочными проблесками отражала свет. Дальше нескончаемой чередой лезли друг на друга лачуги и домишки. Над ними приподнимались крыши соборов и остроконечные часы Биг-Бена, а за ними… Сквозь гущу лондонского тумана, призрачная и далекая, виднелась Башня. Та Башня, которую строил его герой, Генри Солитьюд.

В памяти Автора вспыхнул образ его мастерской, лайтбоксов и порезанных прохожих. Так вот зачем он здесь! Он должен разобраться, кто виноват, и вылечить этот мультфильм.

Внезапной молнией в его разуме возникло собственное имя, и вместе с ним, точно назойливая заноза, проснулось отвращение к этому городу. Неужели он действительно должен погружаться так глубоко в проблему, чтобы решить ее? Это всего лишь короткометражка. Почему ей понадобилось создавать целый мир под себя?

Автор тряхнул бумажной головой, пытаясь выбросить из нее ненужное имя. Будет гораздо удобней, если он пройдет по лайтбоксу просто как Автор, обезличенный и бесстрастный. А затем забудет свои приключения, как странный сон — как оно уже бывало прежде. Но не тут-то было. Отделаться от знаний о себе он уже не мог.

И всё же здесь не место его имени, и поэтому Автор будет зваться просто Автор.

В мрачных размышлениях он глядел на город, постукивая тонкими закорючками пальцев по подоконнику и отхлебывая бренди. Вдруг он заметил, что поверхность напитка идет рябью. Она перешла в волны, а затем откуда-то с улицы, из-за дома, раздался грохот. Он повторялся ритмично, как удары сердца, шаги или эхо, но с каждым разом становился всё громче. Бумажные стены затрепетали.

Автор в изумлении допил бренди. Он ума приложить не мог, что это. Оно казалось опасным, но вместе с тем — разве можно было не взглянуть? Нечто неведомое в созданном тобою мире? Автор направился по коридорам к противоположному окну, зажимая по пути уши.

Буфетный шкаф, мимо которого он проходил, с шелестом рухнул на пол, едва не погребя Автора под собой — тот с воплем покатился в сторону. Цепляясь за вензеля на обоях, он в ужасе обернулся.

Отдельные раскаты мало-по-малу сливались в непрерывный рокот.

— А ну хорош! — рявкнул Автор, но мир остался глух.

В нарастающей какофонии надорвался угол стены, и, медленно загибаясь, та начала сползать к полу.

Автор пригнувшись бросился к этажерке. Новая встряска качнула комнату, отбрасывая его в дверной проем. Он ухватился за бумажный косяк. Мимо него просвистели ковер, стена и ящики. Во власти внезапной стихии все они были одинаково легкими листочками, но это не помешало бы им придавить такого же невесомого человечка.

Дом рушился. Из него надо было выбираться.

Автор метнулся вслед за ящиками и быстро разгреб руками их содержимое. При виде резака у него вырвался победный клич. Сжав маленький нож, он прямо тут, не сходя с места, взмахнул им, разрезая стену. Сквозь прореху хлынул золотой свет. Несколько резких движений — и она приняла форму двери. Автор подхватил получившийся бумажный лоскут, готовый упорхнуть на ветру, и прислонил его к цельной части стены. Пара секунд — и дверь прижилась.

Он ведь проворачивал такое по сотне раз на дню. Вырезать силуэт, положить на слой стекла — и пожалуйста, в бумажном мире появляется новый элемент. То, что теперь он оказался внутри лайтбокса, ничего не меняет.

Автор повернул ручку и вышел за дверь. Она захлопнулась за ним, и на мгновение вокруг повисла звенящая тишина — до того резко оборвался грохот крушения.

Открытый проход вывел его на другую сторону Темзы. Туман почти полностью скрывал то, что происходило на дальнем берегу, но даже сквозь него Автор мог различить массивный силуэт, вздымающий и опускающий черные тени, по размеру сравнимые с домами. Форма этих теней напоминала то ли угловатые клешни, то ли ковши экскаватора — но ни тому, ни другому не было места в утонченно-тоскливом викторианском Лондоне.

Медленно восстанавливая дыхание (правая и левая стороны плаща Автора часто расходились и сближались обратно — так что его грудная клетка как бы ходила вверх-вниз), хозяин мира возмущенно взирал на проделки своего творения. В его бумажной голове шла отчаянная борьба.

— Твою мать! Да я же чуть не погиб! — мысленно кричала одна его часть. — Что будет, если я тут умру? Да это бред какой-то! Надо выбираться отсюда, просто выбираться, и черт с ним, с мультфильмом!

— Да как они посмели?! — вопила другая. — Что всё это вообще значит?! Я не вырезал ничего подобного! Здесь просто не может быть этого чудища! Ему неоткуда взяться!

Автор сжал и помассировал виски.

— Так-так, — прошептал он вслух. — Спокойно.

Судя по недолгим наблюдениям, махина бушевала на той стороне реки и сюда перебраться не могла. Значит, пока что он в безопасности. Есть время разобраться, что тут происходит.

Отдышавшись, он двинулся прочь от набережной — в лабиринт корабельных доков. По сюжету это было место, где погибла невеста Генри и где он нашел ее тело. Автор отрисовал локацию, вырезал и расположил силуэты на стеклах, но дальше дело у него не клеилось.

Он прошел под покачивающейся вывеской кабака «Dry Mermaid», заглянул в зияющие окна верфи, вспоминая, как делал к ней эскизы. Внутри работали люди. Их черные силуэты терялись на темно-коричневом фоне, но Автор всё же разглядел всклокоченные прически и грубую рабочую одежду. Он задержался там, довольно наблюдая за ними. Отличная живая анимация.

Его отвлек тихий стук. У двери стояла девочка-подросток в скромном платье с корзиной в руках. Один из рабочих отделился от толпы, вышел к девушке и принял посылку. Она что-то говорила ему (Автор не расслышал слов), но мужчина смотрел сквозь нее. Тогда она приподнялась на цыпочки, чмокнула его в щеку и убежала. Даже не проводив ее взглядом, рабочий медленно достал сигарету, зажег и затянулся. Ее кончик ослепительно вспыхнул. Автор беззастенчиво разглядывал мужчину, но тот никак не реагировал. Наконец докурив, мужчина развернулся обратно к двери, и в этот момент Автор чуть не охнул: он заметил резкий просвет посередине его груди — зияющую дыру.

Он громко окликнул рабочего, но тот не обернулся. Раздраженно бурча, Автор нагнал его внутри верфи и схватил за локоть. Он готовился к суровому приему, но незнакомец покорно замер, не сказав ни слова.

Внутри стоял крепкий запах речной воды и немытых тел. Несколько мужчин обернулись на вошедших.

— Эй! — Автор махнул рукой перед глазами человека с разрезом в груди. — Ты слышишь меня?

Мужчина медленно, подрагивая, опустил голову в кивке. В его взгляде, впрочем, не читалось никакой осмысленности.

— Как тебя звать?

— Томас… — ответил он на выдохе. — Браун…

— Да чего ты с ним балакаешь? — бесцеремонно рявкнул низкий голос из темноты верфи. Рослая фигура поднялась на ноги и шагнула к ним. — Он ж бездушник.

— Это из-за дырки?

— Эгей! Да, ты не местный, что ль? Пусти мужика, дай работать.

Автор разжал хватку, и Томас зашагал дальше вглубь здания. В его спине явно виднелся вырезанный с анатомической точностью контур сердца. Задерживаться здесь больше не хотелось. Продолжая путь на запад, Автор погрузился в размышления.

Выходит, жертвы не погибают? Их лишают не жизни, а чего-то другого. Души? Так, похоже, считают местные, раз зовут их «бездушники». Тем не менее, их не гонят, а как-то заботятся…

Если подумать, вполне логично, что люди без сердец остаются в живых. Ведь те зеваки под Башней стояли, а не валялись трупами. И если продолжать эту мысль… Не в Башне ли стоит искать ответ?

Кое-что, впрочем, не сходилось. Увечья горожан, которые он заметил из живого мира и которые увидел сейчас на верфи, никак не мог нанести тот гигант, что разрушил его квартиру. Это была тонкая работа хирурга — местного потрошителя, если угодно. Ювелирно вырезанные органы — такое просто физически не удастся этому исполину. Должна же хоть какая-то логика реальности работать и тут, правильно? Но вместе с тем, эти две аномалии обязаны быть частью чего-то целого. Лайтбокс слишком мал, чтобы в нём одновременно развивались две отдельные несвязанные катастрофы. Разве что?..

Его размышления прервал внезапный грохот. Автор чуть не подпрыгнул от неожиданности, его сердце бешено заколотилось. «Чуть не выскочило! — мелькнула мысль. — Может, так это и происходит? Бумажные люди теряют сердца от страха? Это бы всё объяснило!»

Через секунду громовой раскат повторился гораздо ближе. Автор резко обернулся. В промежутке между домами и выше, над их крышами, виднелась она — чудовищная гудящая машина, испускающая клубы желтого пара. Ее корпус напоминал туловище муравья: три массивные круглые камеры, насаженные одна на другую. Из каждой выходило четыре механические лапы, которые машина оглушительно переставляла, бредя по городу. Но особенно грозным казалось то, что плотью ей служила не обычная бумага, а плотный картон, испещренный тонкими жутковатыми формулами, в которых слабо мерцал свет. Существо со скрипом повернулось, и Автор увидел в центре верхнего шара два пылающих миндалевидных глаза.

Опомнившись, он выхватил резак. Отсюда пора было убираться. Несколько отточенных движений — и перед ним открылась новая дверь. В этот раз он точно знал, куда — а вернее, к кому — она ведет.

***

— Генри?..

Худой юноша на скамье бесстрастно покачивал в руках бутылку. Английский клен нависал над ним, судорожно прогибаясь от порывов ветра. Тонкие бумажные веточки жались друг к другу, а тяжелые разлапистые листья то и дело слетали с них и неслись кубарем по парковой дорожке. Вдобавок ко всему небо просачивалось первыми увесистыми каплями-клочками.

Со внезапным колким холодом под ребрами, Автор медленно подошел к своему герою.

— Генри? — снова позвал он. Но молодой мужчина перед ним молчал.

Это была сцена, отлично знакомая Автору по мультфильму. Именно в этом парке Генри переживает первый шок утраты, именно здесь ему приходит в голову идея Башни. Так что нет ничего удивительного в его согбенной фигуре, и всё же… Тревожное чувство росло в Авторе с каждым шагом, на который он приближался к юноше.

Он остановился напротив него. Генри поднял бутылку над головой, перевернул горлышком вниз и сделал последний глоток. Больше ничто не загораживало его грудь, и Автор увидел то, чего втайне и ожидал, и боялся — отверстие по форме сердца.

Бутылка со звоном разбилась о землю.

— Вот мы и встретились.

Автор вздрогнул. На мгновение ему показалось, что слова исходят от Генри, но нет — они донеслись сзади, откуда-то из леса. Твердый суховато-насмешливый мужской голос, слегка смазывающий отдельные звуки — то ли от нервов, то ли наоборот от излишней уверенности. Автор обернулся, но не смог никого разглядеть среди деревьев.

— Я искал вас, вы искали меня, — вкрадчиво продолжал некто из темноты. — Как удобно.

— Я бы вам не советовал пытаться меня запугивать.

— О, я наслышан о ваших способностях. Именно из-за них я и хотел встретиться.

Автор видел движение перед собой, но силуэт мужчины по-прежнему ускользал от него. Эта неизвестность и противоестественность давили на него почти так же, как грохот той жуткой конструкции.

— Вы вообще кто?

— Присмотритесь.

Снова шевеление — словно коряги и ветки сместились по стволам. С нарастающим шумом сыпал дождь. Мрачно хмурясь, автор сощурился… и ахнул. Картинка вдруг сложилась перед его взором — точно оптическая иллюзия, где ваза превращается в женские лица, а голова зайца — в утку. Перед ним стоял Генри… вернее, его контрформа. То, что остается, если вырезать фигуру, не отрывая резака от бумаги.

У контр-Генри, строго говоря, не было собственного тела, но весь окружающий мир подстраивался под него — выгибался так, чтоб образовывать пустоту в форме высокой сутулой фигуры в пальто и шляпе.

— Бог ты мой… — прошептал Автор, на миг забыв, что он воинствующий атеист.

— Узнали, — усмехнулся антигерой — улыбкой ему служил оборванный кленовый лист. — Пакуйте его! — контр-Генри резко хлопнул в ладоши, и со всех сторон послышался шелест бумаги.

Что-то схватило Автора за запястье. Он вырвался, но тут же с другой стороны в него прилетел удар. Едва он успел вычленить из пейзажа одну фигуру, как его снова атаковали из невидимости. Да сколько их, черт возьми! Они облепили его, крепко заломали руки — он толком не успел понять, что произошло. Когда он подумал, что надо бы достать из кармана нож, было уже катастрофически поздно. Его скрутили так, что не вырваться.

— Да твою ж!.. — тщетно брыкался Автор. — А ну, пустите! Эй ты, урод!

— В повозку его.

***

Через час Автор, связанный и злой, предстал перед контр-Генри в одном из залов его Башни.

— Зачем мы здесь? — напряженно спросил он.

— Чтобы вы мне помогли. И вы это сделаете — по своей воле или нет. Но сперва я хочу узнать, зачем вы искали меня?

Автор смотрел на своего героя и поверить не мог, что слышит от него такие слова. Генри был мягким и ранимым юношей, неспособным причинить кому-то вред. Этот же человек, чья просвечивающая фигура сложилась из треснувшей кирпичной кладки и рваной обивки кресла — он болезненная противоположность Генри. Уродливая проказа этого мира.

— Я искал не вас, — отрезал Автор.

— А кого же? — притворно удивился контр-Генри. — Того блаженного с бутылкой? И много он вам сказал?

— Что ты с ним сделал?! — внезапно вспыхнул Автор.

— Мы не переходили на «ты»! Но вопрос интересный... Что ж, пожалуй, можно сказать, что я сбежал от него.

— Что это значит?

Контр-Генри склонил голову набок и отвел взгляд — его движения казались копошением пауков на стене. Несколько секунд он задумчиво смотрел вдаль.

— Постараюсь не говорить загадками. Нам с вами нужно достичь определенного взаимопонимания, — он обхватил пальцами подлокотники и перевел пронзительный взгляд на Автора. Его глазами служили трещины на камнях. — Когда-то мы с ним были одним и тем же человеком. У нас общее детство, общее прошлое. До одного рокового момента. Люси, моя невеста, была убита. Я… искал утешения в алкоголе и в каких-то странных идеях. Я начал строить эту Башню. Потратил прорву денег. Я был одержим этой идеей, словно она могла что-то изменить. И вместе с тем, я словно смотрел на себя со стороны — или наоборот изнутри. Смотрел — и не мог ни на что повлиять. Понимаешь? Как будто кто-то другой управлял моим телом. Такое непросто осознать. Мы привыкли считать, что наши конечности подчиняются нам. Поэтому, когда они делают что-то, мы думаем, что это мы им приказали. Ну, неважно. Важно то, что мне удалось вырваться. Удалось стать самим собой без этой безмозглой оболочки. И я занялся тем, чего действительно хотел.

— И чем же? — осипшим голосом спросил Автор.

— Я оживил Люси.

Повисла и затянулась пауза.

— Такого не может быть, — наконец сообщил Автор.

Контр-Генри мрачно хмыкнул.

— Вы, конечно, лучше всех знаете, что бывает, а чего — нет, да?

— Да это просто смешно! Все знают, что смерть — это смерть, и этот мир — не исключение! Нарушение этого правила попросту ломает сюжет.

— Какой еще сюжет?

— Твой сюжет! Точнее, сюжет настоящего Генри. Ты не понимаешь! Ты должен был дать ему достроить Башню и на вершине обрести покой!

Контр-Генри уставился на него исподлобья. Автор запоздало усомнился в том, что было разумно раскрываться.

— Я имел в виду… — начал он.

— Неважно! — отрезал контр-Генри. — Перейдем к делу. Ты возомнил себя богом? Что ж, тем лучше. Потому что сейчас ты в моей власти, а значит, твое могущество — тоже, — он выделил нажимом «ты» и «твое». — Но скорее всего, ты просто безумец. И это меня тоже устраивает, потому что я видел, на что ты способен. И мне искренне плевать, почему. Видишь ли, я прагматик, а не фантазер, каким ты меня возомнил!

Его голос звучал почти спокойно, но глаза лихорадочно блестели.

— Чего ты хочешь от меня?

— Чтоб ты сделал последний штрих. Или, скажем, послужил чернилами для него.

— Твою мать, мальчик! Ты же собирался быть прагматиком, перейти к делу и не говорить загадками!

— Да, но может, мне и не надо ничего тебе объяснять. Ты не кажешься надежным. Думаю, я просто вживлю ей твое сердце. Если ты такой повелитель миров, то и сердце у тебя должно быть особенное, — он ухмыльнулся — трещина вспорола стену.

Автор прерывисто вздохнул. Его голова пульсировала болью от отчаянных попыток что-нибудь понять или придумать.

— Ладно... тогда я объясню тебе всё сам, — он рискнул зайти с этой стороны. — Ты решил пойти наперекор судьбе и совершить невозможное. Подобно Виктору Франкенштейну бросить вызов самому мироустройству и вдохнуть жизнь в то, чему жить не до́лжно.

Он говорил медленно и театрально растягивал фразы, чтоб дать себе лишние несколько секунд на мысли. Картинка складывалась перед его глазами почти одновременно с тем, как он озвучивал идеи. Обманчиво близкая истина маячила перед самым носом, но уворачивалась каждый раз, когда разум Автора пытался за нее ухватиться. Он продолжал:

— Признаться, герой Мэри Шелли очаровывал и вдохновлял меня в юности, и его образ прочно засел в моей фантазии, похоже, на всю жизнь. Так что неудивительно, что он вдруг просочился в тебя. Ты во что бы то ни стало хотел вернуть Люси. Но с момента ее смерти прошло уже немало времени, так? Ты не мог просто взять ее тело и, скажем, пропустить через него разряд молнии. Тебе нужна была другая плоть для ее духа. И вместо того, чтоб достроить Башню, ты стал собирать… автомат, который вместит живую душу? Так вот, что это было! И он использует энергию пара, так? Именно поэтому он такой огромный: ему нужны котлы! — Автор глубоко вдохнул. Его глаза светились. — Но правда в том, что твой проект удался лишь частично. Оно живое… но это не похоже на Люси. Ты создал монстра, который прямо сейчас разрушает Лондон.

Контр-Генри с напряженным видом смотрел мимо Автора в пространство. По его лицу, очерченному кирпичом, было сложно прочитать что-то конкретное, но, похоже, мысль Автора развивалась в правильном направлении.

— Что-то пошло не так, и теперь ты пытаешься починить свое творение. И для этого тебе нужны человеческие сердца. Видимо, ты считаешь, что в них заключена душа, хотя в твой век просвещения отлично известно, что сердце — просто мышца, а личность человека записана в мозге.

Контр-Генри резко встал, и собственное сердце Автора боязливо екнуло.

— Всё пошло так! — рявкнул хозяин Башни. — И это она! Моя Люси. Ей нужны сердца — да, ну и что? Велика беда!

— Ты убиваешь людей!.. — воскликнул Автор и тут же понял, что это глупость.

— Я их освобождаю! И!.. и если это правда ты — ты, тот кто внушает нам все эти пустые идеи и требует нелепого подчинения!.. Тогда я освобождаю их от тебя!

За ворот Автору будто хлестнули липкого ледяного страха.

— Ну ты же сам не веришь в такое, Генри…

— Для тебя «мистер Солитьюд»!

Контр-Генри остервенело шагал из угла в угол. Стены зала судорожно искажались, подстраиваясь под движения хозяина.

Приступ ужаса немного отпустил Автора, и он снова смог мыслить.

— Если всё удалось… — осторожно подал он голос. — То зачем тебе моя помощь?

Контр-Генри замер и вперил в него ненавидящий взгляд. Автор снова на мгновенье задался вопросом, что будет, если он здесь умрет. Но критический миг прошел, и контр-Генри решил всё-таки разговаривать, а не убивать.

— Люси… я собрал ее заново. И всё вышло достаточно гладко. Но иногда… ее точно переклинивает. Она не хочет оставаться в Башне, не хочет общаться со мной. Я пробовал наладить контакт, менял смазку и шестеренки, приносил ей лучшие сердца! Тщетно. Тогда я рискнул выпустить ее в город — может, ее просто гнетет неволя? Но она попыталась сбежать! Пришлось окольцевать, чтоб не могла покинуть Лондон. Загонять обратно в Башню не хотел. Не так уж часто она беснуется… Хотя город, конечно, страдает — ну, ты видел.

— Значит, всё-таки?..

— Я не закончил! — прервал его контр-Генри и сделал паузу, убеждаясь, что Автор умолк. — Я знаю, что ты можешь вырезать двери, которые уводят на другой конец района или даже дальше. Я последовал за тобой по одному из таких проходов. И я примерно понимаю, как это работает. Потому что мы с тобой похожи. Мы оба можем менять окружающий мир, перекраивать его по своему желанию. Только мне для этого никаких инструментов не надо, а тебе нужен нож. Зато ты можешь действовать более тонко, чем я, и лучше контролируешь процесс. Поэтому я хотел, чтобы ты подправил кое-что… в ней. Это должно быть сделано ювелирно, и мне самому не удается.

— Что именно?

— Нужно вернуть ей правильные чувства ко мне.

Автор вздрогнул от неожиданности и сжал губы, чтоб сдержать едкий смешок. Из его горла вырвался неопределенный звук, похожий на кашель. Контр-Генри подозрительно глядел на него.

— В чем дело?

— То есть, — вкрадчиво заговорил Автор вопреки протестам внутреннего голоса, — ты со всей точностью и кропотливостью повторил внутренний мир своей возлюбленной, чтоб она ожила... И это удалось… Но проблема состоит в том, — он разделял фразы долгими нарочитыми паузами, — что твое творение тебя не любит? — закончил он издевательским тоном.

Глаза контр-Генри расширились от гнева. Не в силах больше держаться, Автор захохотал. Спустя секунду замешательства фигура, сотканная из контуров других вещей, бросилась к нему — жесткий удар — темнота.

***

Семен очнулся на полу мастерской. Его взгляд упирался в потолок, залитый приглушенным золотистым светом лайтбоксов. Болела и немного кружилась голова, но в остальном он чувствовал себя вполне сносно. Поднявшись на ноги и подождав, пока развеются черные звездочки перед глазами, он внимательно осмотрел рабочие столы.

Сцены на них полностью изменились. Теперь они рассказывали фантастическую историю безумца, возродившего любимую в образе чудовищной машины. На крайней правой картине был изображен Генри с чьим-то сердцем в руках. Он решительно шагал вверх по лестнице Башни, а на заднем плане, за аркой, виднелось безжизненное тело старика.

Волна злости захлестнула Семена. Они всё исказили, пошли против его воли! Маленькие непокорные поганцы! И как ему теперь поступить с ними? Он сжимал кулаки, но вместе с тем что-то щемяще-отеческое теплилось в его груди.

Генри надеется, принеся в жертву Автора, добиться искусственной любви Люси. Должно ли у него это получиться? Почему на самом деле невеста охладела к нему? Не потому ли, что это чувство с самого начала было ей... навязано, так же как Генри была навязана цель построить Башню одиночества?

Семен возмущенно фыркнул. Что значит «навязана»? У него были прекрасные глубокие персонажи, несущие в себе философские метафоры. А теперь всё это превратилось в какой-то придурошный… как это у них называется… комикс!

И всё же ему хотелось как-то помочь своим героям. Пусть даже их справедливо ждет поражение и расплата — их история рвалась наружу и жаждала быть рассказанной.

Семен поймал себя на странном чувстве. Его мысленный диалог словно вели два человека: одни реплики говорил он сам, а другие доносились извне. Чем больше он думал об этом, тем яснее ощущал чужое давление. Он не понимал, сможет ли избавиться от него.

***

«Угрюмый свет» не планировали пускать в кинотеатры — это была фестивальная короткометражка. Но получив в последний момент материалы, продюсер резко передумал и всё же организовал серию массовых показов. Результаты превзошли все ожидания. Мультфильм привлек аудиторию, на которую никто изначально не рассчитывал — подростков и молодежь. Критики разошлись во мнениях. Одни говорили, что Дробицкий прогнулся под конъюнктуру, другие — что он поймал волну нового времени и сумел приобщить подрастающее поколение к высокому искусству.

Сюжет мультфильма завершался печально, но вместе с тем на светлой ноте.

Генри получил то особое сердце, которое могло вернуть любовь Люси. Но поднявшись к ней на вершину Башни и встретив отчаянный отпор, он с горечью задумался: а нужна ли ему такая взаимность? Новая версия Люси, которую он создал, была умнее и сложнее, чем та, в которую он когда-то, сам не зная почему, влюбился. Она словно повзрослела и из наивной девочки стала решительной зрелой женщиной, которая знает, чего она хочет. И хотела она одного — свободы.

Поэтому Генри оставил сердце и снял с разумной машины ошейники и поводки, удерживающие ее рядом с Башней.

— Ступай, — сказал он ей. — Но помни: двери этого дома всегда открыты для тебя.