Лазари

***

Пошёл снег. Так и десять лет назад в декабре рваные хлопья снега летели с неба на землю и таяли в огне. Горело пятиэтажное здание практических исследований. Огонь подымался до самых небес, черный дым смешивался с низкими облаками, и вместе со снегом на людей летел пепел. Тот пожар унёс тринадцать жизней. Понадобилось десять лет бессонных ночей, расчетов, выспрашиваний, доказательств и молитв, чтобы вернуть две жизни на этот свет. А через несколько месяцев и третий Лазарь откроет глаза, чтобы продолжить прерванную биографию.

Гришу переполняла радость и сладостное предвкушение дебюта на весенней конференции. Но в светлые мысли острыми иглами впивалась тревога. И всё из-за снега. Гриша поставил кружку на стол и пошёл в лабораторию.

– Как дела? – спросил Гриша у лаборанта.

– Отлично, – ответил Дима. – Идем по графику.

На экране аппарата отражались данные состояния Лазаря – девушки, что плавала внутри огромного аквариума. Она умерла полгода назад в автомобильной аварии, а сейчас Гриша и Дима восстанавливали её.

– Мышечный тонус в норме, – сказал Дима. – Завтра начну разрабатывать желудок.

Гриша довольно кивнул. Третий опыт на людях проходил успешно, очень скоро технология станет доступна для масс. И смерти больше не будет. Не будет горя, слез, раскаяний. Отныне человек велик. Но что же тогда так тревожит душу, от чего замирает сердце? Гриша понимал, что до конца эксперимента ещё далеко, что в Лазарях ещё может появиться дефект. Или он уже есть? Просто Гриша не желает его видеть, а может быть, прекрасно видит, но ещё не понимает, не хочет понимать. Ведь одна ошибка может разрушить всю работу. Десять лет жизни закончатся очередным разочарованием. Наверное, именно поэтому Гриша до сих пор не позвонил Роме. Зачем же этот снег так колит душу?

– Есть кто дома? – на пороге появился снежный человек. Мужчину с ног до головы покрывал белый тулуп. Гость поставил сумку на пол, снял большую мохнатую шапку и стряхнул её над раковиной.

– Ромка! – закричал Гриша. – Рома! Приехал, наконец!

Гриша бросился в объятия старого друга, даже несмотря на мокрый от снега пуховик Ромы. Они долго обнимались, потом Гриша заставил Рому покрутиться, чтобы рассмотреть его получше. Гриша прыгал от радости, как маленький ребёнок, и даже в ладоши хлопал.

– Да, вот отпуск дали, решил тебя навестить, – сказал Рома. Выглядел он хорошо, улыбался, глаза сверкали, щеки краснели, волосы отрасли, ожогов на лице почти не было видно.

Гриша стянул с Ромы пуховик, повесил его в шкаф, выдал сменные тапки.

– Идем, – он потянул Рому к Лазарю.

Дима привстал, пожал руку новому знакомому, вежливо кивнул и вернулся к работе.

– Ты сделал?! – выкрикнул Рома. Его восхищенный взгляд бегал по аппарату. Рома внимательно изучал показания датчиков, закрепленных на теле девушки, потом залез в дневник эксперимента:

– Фантастика! – воскликнул он. – Да, ты молодец!

– Ну, не только я, – Гриша скромно опустил глаза. – Вот Дима с нуля сконструировал аппарат. Без него я бы ничего не добился.

– Ладно тебе, я всего лишь додумал твои идеи, – отмахнулся Дима.

– Вообще-то его, – Гриша указал на Рому. – Его это была идея, и первичные расчеты.

– В которых было столько недочетов, – ответил Рома. – Главное получилось. Аппарат работает. Она первая.

– Нет, есть ещё двое. Старшую девушку восстановили год назад, за ней Слава, уже как восемь месяцев живет, – Гриша начал тараторить. Он быстро говорил о первых опытах, о неудачах, о том, как всё же им удалость преодолеть трудности, как встретили первого Лазаря, а за ним и Славу. Дима смотрел и удивлялся. Гриша, конечно, был эмоциональным человеком, но столь взволнованным лаборант его ещё ни разу не видел.

– А можно посмотреть дневник эксперимента первого Лазаря? – попросил Рома.

И тут Гриша замялся. Стал говорить, что все документы сейчас готовятся к публикации, что ещё много работы впереди, и вообще, что поговорить больше не о чем, ведь десять лет не виделись. Дима хотел сказать, что все документы лежали в кабинете, но передумал. Странное что-то творилось. Но ведь причина такого поведения Гриши была, и понять её можно было, только досмотрев спектакль до конца. И Дима решил не вмешиваться. А Гриша озирался по сторонам, будто искал спасения, пока, наконец, не увидел настенные часы:

– Вот! – воскликнул он, указывая на циферблат. – Обед. Пойдем в столовую, посидим, поболтаем, – и он потянул Рому к выходу в коридор. Но не успел. На пороге раньше времени появилась Клара.

Вы когда-нибудь видели, как человек, румяный с мороза, с блестящими глазами в один миг бледнеет и тухнет. А Дима вот увидел. Рома, как по волшебству превратился в снежную скульптуру, он стал белым и неподвижным. С минуту все молчали, Гриша несколько раз как рыбка в аквариуме раскрывал рот, но не находил слов.

– Здравствуй, Рома, – тихо произнесла Клара.

Рому словно дернули за невидимую нить. Он сорвался с места, подбежал к девушке и упал на колени.

– Прости меня, – Рома обхватил Клару за ноги и уткнулся носом в складки платья. Слёзы ровными струйками потекли по его щекам. – Прости меня, я так виноват перед тобой. Прости!

– Вставай, – попросила Клара. Она потянула его за руку, но Рома лишь сильнее прижался. – Рома, я прошу тебя, вставай.

– Ром, вставай, – Гриша силой оторвал Рому от Клары и поставил на ноги. Но Рома в тоже мгновения снова прилип к девушке, поцеловал в щёку, всё крепче прижимал её к себе.

– Идите в кабинет. Там и поговорите. Хорошо? – Гриша посмотрел на Клару, девушка кивнула.

– Идем, – сказала Клара. Рома чуть отступил, он смотрел на девушку мокрыми глазами и кивал. Клара взяла его за руку и увела из лаборатории.

– Ты ведь мне расскажешь, что тут сейчас произошло? – спросил Дима.

Такой бури эмоций от Ромы можно было ожидать, но ведь десять лет прошло. А вот Клара повела себя так спокойно, что у Гриши по спине проползли мурашки. Странная складывается ситуация. И что теперь делать?

Гриша долго смотрел на Диму, стараясь уложить в голове события последних минут:

– Да, – наконец ответил он.

Гриша сел на стул рядом с Димой, и ещё некоторое время молчал, обдумывая с чего начать свой рассказ:

– Десять лет назад все лаборатории университета располагались в многоэтажном здании, первый этаж захватили физики, почти весь. Мы сидели над ними на втором этаже,– Гриша тяжело вздохнул. – В тот день в университет приехал Махаев, который Владимир, с докладом об успехах генетиков в спасении вымирающих видов животных. Мы пошли его слушать, а Слава, Клара и Рома остались, – Гриша замолчал. Перед его взором вновь предстала картина того пожара: рухнувшие стены, огонь, дым и люди. Люди кричали, бегали, суетились. Гудели машины, лапочки пожарных и скорых машин мельтешили в глазах, выли сирены. И падал снег.

– Кто же знал, – Дима даже вздрогнул, когда Гриша снова заговорил, – что у физиков может что-то взорваться. До пятого этажа здание прогорело…. Рому вытащили, еле живого, обожжённого, но живого. Он вроде вышел из лаборатории, когда случился взрыв, поэтому и спасся. А Клара умерла.

– Понятно, – кивнул Дима. Десять лет назад он заканчивал одиннадцатый класс, и, конечно, слышал о крупном пожаре в университете, но в подробности не вдавался. Когда он поступил на факультет робототехники и инновационных технологий, сгоревшее здание уже разобрали и начали строить новое. Одноэтажная сеть лабораторий, соединённых коридорами и общими помещениями – столовыми и курилками – должна была обеспечивать безопасность в случаи непредвиденных ситуаций.

– Нет, – Гриша замотал головой. – Рома и Клара – муж и жена.

– Ааа, – протянул Дима, теперь всё окончательно встало по своим местам.

– Да. Рома за ней с первого курса бегал. А она знаешь, какая гордая была – дочь академика. Да, и Тимофей Николаевич на Рому смотрел, как на побочный эффект. Он мечтал, что его дочурка свяжет свою жизнь с отпрыском какой-нибудь именитой научной династии. На пятом курсе Рома добился своего, и Клара согласилась стать его женой. Отец был против, так что поженились они только через три года. Не прожили они и шести месяцев вместе, как случился пожар, – к концу рассказа Гриша оживился:

– Вот. Рома долго лечился, потом его психологи из петель несколько раз вытаскивали. В итоге он собрал вещи и уехал в вечную мерзлоту, спасать белых медведей.

– А почему ты ему не сказал, что восстановил Клару? – спросил Дима.

– Не знаю, – пожал плечами Гриша и виновато опустил голову. – Боялся реакции. А потом для Клары это ведь тоже стресс. Вот как она сейчас это переживёт? – Гриша впился взглядом в Диму, он ждал понимание от лаборанта и даже сочувствия. – Я ведь хотел всё по-человечески подготовить, чтобы без волнений, спокойно, и все живут долго и счастливо. Понимаешь?

– Да, – кивнул Дима.

***

Было решено, что Рома поживет у Гриши. Снег сыпался из туч, морозец легонько щипал щёки, а студенческий городок наслаждался беззаботной молодостью: слышался веселый смех, парни и девушки ходили и бегали по занесенным тропинкам, играли в снежки, у общежития кто-то пел под гитару. Гриша тащил сумку, Рома молчал.

– Если так будет продолжаться, нас завалит снегом по горло, – начал разговор Гриша. Его негромкий голос вывел Рому из раздумий, и он задал совершенно неожиданный вопрос:

– А где подстаканники?

– Что? – сначала не понял Гриша, а потом вспомнил. – Ааа… Так они сгорели, мы новых не покупали.

– А Клара? – Рома остановился.

– А что Клара?

– Почему она не купила подстаканники?

– Не знаю, – Гриша задумчиво надул нижнюю губу и пожал плечами:

– Не до них как-то. Ну, пошли, чего встал?

– Нет, – сказал Рома. – Она изменилась, Гриша. Мягче стала, нежнее…

– Ну, хорошо же.

– Нет, – настаивал Рома. – Ты в кабинете сказал, что завтра надо обязательно закончить отчет, который сдать надо было вчера. Так?

– Ну, – в нетерпении кивнул Гриша.

– А что сделала Клара?

– Сказала, что с утра этим займётся.

– А так могла сказать прежняя Клара?

Неясная тревога, что с самого утра мучила душу Гриши, приняла конкретный вид. Клара ведь, и правда, не могла так сказать. Клара бы сначала отчитала Гришу за недосмотр, потом села бы сама писать отчеты, хотя это была совсем не её обязанность. Клара никогда не уходила с работы, если какое-нибудь, даже самое незначительное дело незакончено, и никого не выпускала. Тридцать первого декабря они неизменно сидели в лаборатории и дописывали отчеты, составляли планы и раскладывали бумаги по местам, чтобы после праздников прийти в чистую лабораторию и без промедления приступить к работе. И подстаканники Клара принесла. Она ведь терпеть не могла грязи, особенно кругов от чая на рабочих столах. И салфетки одноразовые она покупала, и мыло, такое маленькое для каждого в отдельной мыльнице у раковины лежало. Полный порядок. А сейчас? Восстановленная Клара ответственно выполняет работу, и всё. Баночка с жидким мылом стоит у раковины, рядом висит одно полотенце, и нет проклятых подстаканников.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Гриша. А ведь так всё хорошо шло. – Сам подумай, это для тебя десять лет прошло, а она всего год прожила после пожара. Из них три месяца в себя приходила. Ты только представь, она ведь помнит, как умерла, а теперь живая и здоровая. Я думаю, тебе бы тоже не по себе было, после таких потрясений. А потом, отец её болеет, из дома почти не выходит, – Гриша сделал несколько решительных шагов вперёд, но развернулся и почти вплотную подошёл к Роме. – С ними психолог работает и никаких отклонений не видит.

Рома взбудоражил ил в озере спокойствия Гриши. Опыты прошли успешно, восстановленные люди живут, собаки тоже, а теперь приехал Рома и говорит глупости. Но глупости эти уже царапались и никак не могли улечься в голове Гриши. Эти глупости тревожат его так давно, что Гриша и не вспомнит, когда проснулась первая мысль, что Клара не та. Но Гриша старался отогнать всякие сомнения, витавшими неясными призраками вокруг него, пока не заговорил Рома.

– Пошли, – сказал Гриша. – Завтра придёт Слава, ты с ним поговоришь и поймёшь, что всё хорошо, – Гриша отчаянно успокаивал себя, даже погладил свою шубу из искусственного меха.

– Поговорю, – согласился Рома.

***

Заснуть долго не получалось. Гриша думал о Кларе. Он всё сравнивал прежнею Клару и восстановленную, и находил различия, очень много различий. Будто бы он думал не об одном человеке, а о двух сестрах, так похожих внешне, но совершенно разных. Клара мягкая, через-чур мягкая, спокойная, и даже скромная. Ходит по лаборатории, бумажки раскладывает, не спорит. Не к добру это.

– Спишь? – спросил Гриша.

– Нет.

– Мы три года добивались разрешения на проведения опытов на людях, – и зачем Гриша заговорил об этом? Он и сам не знал, но сказать надо было. Выговориться хотелось:

– Тимофей Николаевич по всем инстанциям лично бегал, к каждому чиновнику в кабинет прорывался. Столько нервов потратил, а денег ещё больше. Нам и разрешили-то с условием, что мы восстановим своего человека и никого больше не привлечём. А когда узнали, что мы Кларой занимаемся, прибежал Вывихов, с волосами сына, Славки. Мы его к тем же чиновникам и отправили. И представляешь, через три дня он пришел с согласием. Но не в этом суть.

– А в том, что всё напрасно, если это не они, – предположил Рома.

– Да они это! – подскочил Гриша. – Помнят они всё до мельчайших подробностей, Клара ведь о тебе часто спрашивала, даже сама хотела написать, но я не разрешил. Побоялся тебя испугать. А знаешь, как она за отцом ухаживает, супы ему готовить, уколы сама ставит. У него, когда удар случился, она ведь в больнице ночевала.

– В том-то и дело, – Рома тоже сел. В темноте комнаты были видны только серые силуэты.

– Она ведь отца терпеть не могла, ругалась с ним постоянно, – продолжил Рома. – Он чёрствый был, холодный. Тимофей Николаевич кроме науки ничего не видел, а когда жена умерла, с головой в исследования зарылся, и выглядывал только, когда Клара устраивала истерики. И даже когда она из дому сбежала, ругался, но особо не переживал.

– Ну, так она же учиться сбежала, чтобы от отца не зависеть, – сказал Гриша.

– Ко мне она сбежала, – усмехнулся Рома. – Боялась Клара, что отец мне жизнь испортит, что скандал на весь университет устроит, вот и скрывала наши отношения.

– Подожди, это же в конце первого курса было.

– Ну да.

– А мы-то, дураки, смеялись, что ты за снежной королевой как собачонка носишься, – Гриша хлопнул себя по коленке. – Я даже предположил, что ты свидетелем на свадьбе Клары и этой бездарности Аркадия будешь. А вы шифровались.

– Ага, – засмеялся Рома. – Клара управляющую общежитием просила никого к ней не подселять, чтобы я приходил спокойно.

– Да, дружище, бывают в жизни истории. Ну, а в личной жизни Клара, какой была? – спросил Гриша это не из простого интереса, а из научного.

– Строгой, но страстной. Она ко всему с огоньком подходила, полностью погружалась в процесс, да так, что иногда тормозить приходилось, – Рома задумался. – Если бы не пожар, она бы тогда ещё "Лазарей" до ума довела.

– Так, а чего вы так долго до ЗАГСа дойти не могли?

– А вот в этом я виноват. Хотел, чтобы по-человечески всё прошло, чтобы Тимофей Николаевич согласие дал. А он сопротивлялся. А потом они разругались окончательно. Клара, разгорячённая этой ссорой, прибежала и заявила, что мы идем жениться. Нас в тот же день и расписали.

– Что ж теперь будет? – вздохнул Гриша, а про себя подумал: "Только бы Аркадий не узнал ".

***

В лабораторию вошёл Аркадий, красивый и статный, как всегда в дорогом костюме и с серебряным зажимом на галстуке. Он был слишком молод для должности заведующего, и не слишком талантлив для генной инженерии, но он был. И с ним надо было работать, иногда договариваться, иногда можно было обойтись и без него, но чаще всего Аркадия просто терпели.

– Здравствуй, Рома, – слащаво улыбнулся Аркадий. – Ты надолго к нам приехал?

– На месяц, – ответил Рома.

– Отлично, значит именно ты, и напишешь заключение о Лазарях как независимое лицо, – Аркадий высоко поднял нос. Он сделал создателя проекта всего лишь консультантом, первое достижение сегодняшнего дня.

– Хорошо, – кивнул Рома, кажется, намёка он не понял, поэтому и не обиделся.

И Аркадий ушел, брезгливо изогнув губы, последнее слово всё равно останется за ним и аппарат тоже.

А Слава опоздал на целых десять минут. Был он рассеянным и неуклюжим, даже немного волновался.

– Я очень рад, что ты приехал, – признался Слава, когда они с Ромой наконец-то уселись за стол.

Рома долго думал с чего начать разговор. Отвлеченных вопросов не выходило, и он решил спросить прямо:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Я жив, – ответил Слава. И вроде весело, бодро, но что-то было не так.

– И всё? – Рома смотрел прямо в глаза Славе, так отец, знающий страшную тайну, смотрит на сына и ждет признания. Слава не выдержал.

– Нет. Я не знаю… Я жив… здоров… я помню, но понять не могу.

– Чего?

Слава пожал плечами. Что он должен был ответить? Мысли крутились в голове, переплетались с чувствами, путались, завязывались в узлы. И всего было так много, и так странно, то Слава не знал, даже за какую верёвочку дернуть, что бы распутать клубок.

– Я ведь умер, – эта мысль сложнее всего укладывалась в голове Славы, даже больше, она постоянно вываливалась и не давала покоя. – А проснулся через десять лет. Ты даже представить не можешь, как изменился мир за эти десять лет.

– Могу, – посмеялся Рома. – Мы на полюсе года по два живем безвылазно, до нас новости с опозданием от нескольких месяцев до полугода доходят. А когда возвращаешься в цивилизацию, такое чувство, что не было тебя целое столетие. Но ты, наверное, прав. Я не могу себя представить, что ты чувствуешь после своей смерти, но очень хочу понять. И помочь, по возможности.

– Странно я себя чувствую, – сказал Слава. – Вокруг всё незнакомо, улицы поменялись, люди другие, приборы новые, мне сложно понять этот новый мир. Но самое главное, Гриша, отец, врачи, психологи – они носятся вокруг меня и чего-то ждут. А я не знаю чего? Я не знаю как себя вести. Я не знаю, что говорить. Я призрак из прошлого, которого здесь быть не должно, но я здесь.

– Ничего, – Рома положил руку на плечо Славы. – Мы разберёмся. Я не уеду, пока не буду уверен, что вы с Кларой сможете жить нормально.

– Спасибо, – сказал Слава, и на душе у него стало светлее и спокойнее. Вот он человек, который выслушает, который не ждет чего-то конкретного. Ему не результат нужен, а понимание. И Рома всегда был таким, людей ставил на первое место, наверное, именно поэтому он и придумал Лазарей, чтобы людям помочь. Только вот осталось понять, кто же эти люди, которым помог Рома? Чем теперь являются восстановленные Лазари?

***

А погода портилась. Темные лохмотья, что висели над самыми крышами домов, засыпали жителей колючим снегом, ветер закручивал сугробы в страшные вихри. Мороз щипал щеки и рисовал на окнах предновогодние узоры.

Клара и Слава работали посменно, по два дня. Гриша каждые два дня ругал Славу за опоздания.

– Ну не могу я ничего поделать, – жаловался Слава. – Ночью уснуть не могу, а утром будильника не слышу.

– Два будильника заводи! – кричал Гриша. – Никогда не опаздывал, ответственным был, исполнительным, и тут на тебе.

Слава опускал голову и краснел.

– Не дави на него, – требовал Рома. – Мягче надо с ними, спокойнее.

– Ладно, – остывал Гриша, но через два дня история повторялась, как по сценарию: Слава опаздывал, Гриша ругался, Рома защищал своего Лазаря.

А вот с Кларой дела шли по-другому. Гриша нарадоваться не мог: Клара заполняла все документы, не спорила, не ругалась, а главное не мешала. А вот Рома за неё переживал. Клара бегала от него, глаза прятала, краснела.

– Почему ты меня стесняешься? – спросил Рома, когда, наконец-то, поймал Клару в столовой. Она сидела за самым дальним столиком, спрятанным в пышных ветвях разросшейся от любви буфетчицы колючей пальмы.

–Я тебя не стесняюсь, – дрогнувшим голосом ответила Клара.

Рома сел напротив. На подносе у него стояла тарелка с супом, горячий чай в граненом стакане и булочка на блюдце, Клара ела картофельное пюре с печёночной котлетой и салат, заправленный майонезом. Не любила она ни печени, ни майонеза, да и картошку ела только из костра. По весне у них была традиция ездить на дачу и жечь костер, а на нём жарить мясо. Шашлыки ели Гриша и Рома, Клара же заворачивала картошку в фольгу и готовила легкие салаты.

– Как отец? – спросил он.

Клара неопределённо покачала головой и сказала:

– Не плохо. Он читает, ест, даже со старыми друзьями общается. По телефону. Видеть ни кого не желает. Да, и если честно, к нему и не приходят. Старые друзья ограничиваются редкими телефонными перекличками, а те, что ещё работают, так и вовсе только открытки шлют по праздникам.

– А мне можно его навестить? – спросил Рома, но вместо ответа услышал другой вопрос, неожиданный даже для Клары:

– Ты скучал по мне?

– Безумно.

Клара опустила взгляд в тарелку, щёки её то бледнели, то снова краснели. Несколько минут она молча ковыряла котлету и прятала её в картофельном пюре.

– А знаешь, – Клара подняла голову и выпрямила спину. – Это хорошая идея. Приходи завтра, часов в одиннадцать.

***

Рома привык к переменам, привык к тому, что мир вокруг постоянно изменяется: строятся новые дома, появляются новые машины, на смену старым людям приходя новые, молодые и энергичные, они придумывают новые законы, новые приборы, новую работу. И в сегодняшнем дне не остаётся места вчерашним вещам. И Рома к этому привык, ему даже нравилось возвращаться из вечной мерзлоты во временную реальность, от холодного постоянства к стабильному движению. Но вот он, звонок в старую квартиру. И как же Роме хотелось увидеть обои в цветочек, дорогие шторы на окнах, фарфоровый сервиз, и диван. Этот диван помнит короткие командировки Тимофея Николаевича, помнит бессонные ночи и побеги через окно, благо первый этаж. Рома улыбнулся, на короткое мгновение он пронёсся в счастливое студенчество. Но дверь распахнулась, и совсем незнакомая Клара впустила Рому в квартиру. И не было больше обоев, стены выкрасили декоративной рельефной краской, в прихожей стоял большой гардеробный шкаф, в кухне новая мебель, да и плита тоже новая, шторы совсем другие, легкие и полупрозрачные. Только диван так и остался стоять у стены, рядом со своим верным другом – массивным столом, из-под которого на Рому выбежал черный котенок. Он кинулся на ноги, вцепился острыми зубками в шерстяной носок, забавно повилял хвостатым задом и убежал в своё убежище.

Тимофей Николаевич сидел в кресле-каталке с книгой в руках. Укутанный в плед, с очками на носу, он показался Роме добрым стариком из волшебной сказки, а совсем не тем суровым учёным и холодным отцом, каким он был десять лет назад.

– Здравствуй, Рома, – произнес Тимофей Николаевич и протянул руку.

Рома пожал слабую исхудалую кисть. Котёнок снова напал.

– Ну, – сердито посмотрел на озорника Тимофей Николаевич. – Это Уголёк. Ларочка принесла.

Рома вздохнул и сел на один из стульев возле стола. Не любила Клара котов, собак обожала, а котов терпеть не могла. А тут ещё и чёрный. Рома поднял взгляд с лохматого комочка на тестя.

– Я рад, что ты зашел, – сказал старик. И что-то сжалось в сердце Ромы.

Вот перед ним человек, и человек этот за всю жизнь не то, что Роме, дочери своей и двух ласковых слов не сказал. Тимофей Николаевич считал Рому классическим неудачником, ошибкой образовательного процесса, научным беспризорником, и не скрывал он своего презрения, которое временами превращалось в ненависть. Этот гордый человек всегда был окружен свитой ему подобных и нахальных подлиз, что желали взобраться повыше за счет других. Тимофея Николаевича боялись и уважали. Боялись за скверный характер, уважали – за выдающийся ум, но чаще это были разные люди. Рома относился к первым, хотя и старался наладить отношения с отцом любимой девушки.

– Убирайся из моего дома, бездарный червяк! – это были последние слова, которые сказал Тимофей Николаевич Роме, а на следующий день умерла Клара. И больше они не виделись.

И вот теперь сидит этот человек, сломленный бедами и болезнями, и никого вокруг, только не его дочь, да ненавистный зять, которому вдруг стало его безумно жалко. А они ведь родственные души, и Рома и Тимофей Николаевич каждый по своему, но любили Клару, они вместе, каждый в своём мире пережили её смерть.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Рома.

– Живу, как видишь, – чуть развел руками старик. – Если бы не Ларочка, было бы хуже.

– Она заботится о вас, – кивнул Рома. – Переживает.

– Прости меня, Рома, – голос Тимофея Николаевича был всё так же тверд, только слова изменились. – Глупостей я наделал, и с Кларой, и тебе жить не дал. Не был бы таким дураком, может, она и жила бы до сих пор, – он помолчал, а после добавил:

– Она ведь счастлива с тобой была. И любила тебя… – старик тряхнул головой, прогоняя глупые раскаяния. – Только ты ведь не за тем пришёл.

Рома кивнул, и Тимофей Николаевич продолжил:

– Сейчас на кухне готовит обед не Клара. Она совсем другая. Такая заботливая, добрая девушка. Слава ведь тоже отличается от прежнего?

– Да.

– Рома, – Тимофей Николаевич вновь превратился в строгого, сильного учёного, который требовал, а не просил:

– Не смей их оставлять. Слышишь? Они твои Лазари, и ты за них в ответе.

Рома открыл рот, но старик продолжил:

– Кроме Лары у меня никого нет. Она моё прощение, искупление всех грехов, но сделать её счастливой можешь только ты. Я похоронил дочь, а глупая надежда повела меня по ложному пути. Никогда наука, какой бы развитой она ни была, не вернет нам людей, которых забрала смерть. Так не должно быть. Да, человек гонится за бессмертием, за вечностью, за властью над природой, только никогда ему не догнать истины, что всегда под нашим носом и всегда ускользает от нас. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Рома.

– Помоги ей, – в строгих глазах, в стиснутых бледных губах, в исхудалых чертах Тимофея Николаевича читалась мольба о помощи, мольба, обращенная к богу, который в этот раз принял обличие Ромы.

– Обязательно.

И то было не обещание, а клятва, немым свидетелем которой стали старый диван и маленький чёрный котёнок.

***

Котёнок прыгал под столом и хватал всех за ноги, потом убега и прятался, а в конце обеда уснул. Лара строго следила за рационом отца, поэтому и гостей не баловала. Обед был диетическим, но вкусным. Рома с наслаждением поглощал рыбу и салат, вспоминая, когда же он в последний раз ел домашнюю еду. Наверное, ещё до пожара.

Когда девушка ушла мыть посуду, Тимофей Николаевич вытащил из тумбочки, что стояла возле дивана, две шоколадных конфеты. Одну протянул Роме.

– Вам же нельзя, – возмутился парень, но угощение принял.

– Одину можно, – старик быстро съел конфету и спрятал фантик обратно в тумбочку. – Их домработница приносит. Только Ларе не говори.

– Не скажу, – улыбнулся Рома. Да, человек может очень сильно измениться под давлением жизни и времени. – Я пойду ей помогу.

Тимофей Николаевич кивнул и взял книгу.

Лара уже заканчивала, и Рома принялся протирать тарелки и укладывать их на место.

– Сервиз тоже новый, – заметил Рома.

– Новый, – ответила Лара.

Повисло молчание. Неловкое и странное молчание. Это было молчание двух почти незнакомых людей, которые и встретиться-то не должны были, но как-то оказались на одной кухне.

– Отцу пора спать, – сказала Лара и развернулась, чтобы выйти, но Рома преградил ей путь.

– Я ведь ждала тебя, – прошептала Лара. – Я помню, как она тебя любила, как радовалась вашим встречам.

Девушка опустила глаза и добавила:

– Это хорошие воспоминания и сны, но не мои.

– Не твои, – подтвердил Рома.

– Так может и не стоит?

– Может, но тогда мы не узнаем...

Лара легонько кивнула головой, закрыла глаза и нежно прикоснулась губами сначала к щеке Ромы, потом к его обветренным губам. В первое мгновение Рома жадно накинулся на неё, но отступил. Поцелуй получился коротким. И легкое разочарование смешалось с облегчением. Теперь всё правильно.

– Я горю, – призналась Лара. – Каждую ночь, я вижу тот пожар. Я вижу людей, блуждающих в дыму. Я вижу тебя, но ты уходишь, чьи-то руки хватают тебя и тянут прочь от огня. А я всё хожу по лестницам и коридорам, а люди кричат. Я горю, но не сгораю вместе с ними. Рома, я будто призрак. Хожу, смотрю, а сделать ничего не могу. А потом я вижу её, – Лара замолчала, в глазах заблестели капельки слёз.

– Клару, – произнес Рома.

– Она тянется ко мне, просит о помощи, а потом падает вниз.

Рома зажмурился, душа его свернулась калачиком и забралась куда-то под рёбра. Страшная картинка, которую он вот уже десять лет пытается забыть, снова встала у Ромы перед глазами. Клара лежит на обломках и протягивает руку, а он пытается подобраться, ползет по шатким остаткам лестницы. Не успевает. На Клару обрушивается потолок, и она летит вниз, в горящий ад, залитый химикатами и искрящийся от напряжения электроприборов. Клара исчезает, а Рому кто-то хватает сзади за плечи и тащит прочь.

– Отпусти её, – сказал Рома, громко выдохнул и открыл глаза. – Пусть она падает, а ты оставайся. Только тогда ты найдёшь выход из горящего здания.

– Я бы очень хотела….

– Не надо, – Рома обнял Лару за плечи. Ещё полминуты назад он мог умереть от той боли, что пережил десять лет назад. Но сейчас, глядя в глаза Ларе, Рома понял простую истину: время ничего не может исправить, оно не может ни вылечить боль, не может оно даже помочь с ней смириться, только человек способен принять, простить и жить.

– Сегодня я окончательно понял, что Клара умерла, а я жив, – сказал Рома. – Я прожил без неё десять лет, десять лет дышал, работал, иногда видел её во сне, но жил. И дальше проживу. Но теперь я буду знать, что на свете вместе со мной живет девушка Лара, которая ни капельки не похожа на Клару.

Лара прижалась к Роме и заплакала. Плакала она от счастья. Чужое прошлое осталось где-то очень далеко, в сгоревшем здании, что погребено под снегом десяти зим. Здесь и сейчас была Лара, был чужой отец, которого она полюбила, и был друг.

– А что дальше? – спросила Лара и вытерла слёзы.

– А дальше север, белые медведи, сияющее небо, но это для меня. А ты будешь жить так, как захочешь. А Грише придётся смириться с неудачей.

– Отцу пора отдыхать, а то давление поднимется, – сказала Лара и отправилась уговаривать Тимофея Николаевича закрыть книгу.

Старик долго сопротивлялся, говорил, что не устал, что должен к концу недели дописать статью, спать ему некогда. Но в итоге сдался. Лара осторожно укладывала отца в постель. Он изо всех сил старался держаться на ногах, облокотившись руками о коляску.

– Давайте я помогу, – предложил Рома, но тут же столкнулся с жёстким отказом:

– Нет, – возразил Тимофей Николаевич. – Я сам справлюсь. Иди. Тебя уже в лаборатории заждались.

Оказывается, не всё меняется, но и это не плохо.

***

На улице мело страшнее прежнего, снег летел со всех сторон, казалось, что тучи опустились до самой земли. Дорогу до лаборатории можно было найти разве что только по высоким рекламным щитам, да теням, что бегали в пурге между зданиями.

Дима делал зарядку с последним Лазарем. Слава тихо сидел за дальним столом у окна и наблюдал, как снежные вихри танцуют под жуткую песню ветра.

– Как продвигается работа? – спросил Рома, усаживаясь рядом с Димой.

– Отлично, – выплюнул Дима. Он положил руки на колени и тяжело вздохнул:

– Только бесполезная эта работа.

– Её ждут, – сказал Рома.

– Не её ждут! – выкрикнул Слава и подошёл к Лазарю. – Ждут ту девушку, которая умерла в автомобильной аварии. А это совсем другой человек.

– Сколько ей осталось до рождения? – спросил Рома.

– Нет смысла в её рождении! – разгорячился Слава. – Нам здесь нет места, мы лишние! Да, тела восстановить можно, а души как же? А души теперь мучаются в чужих телах. И она будет так же страдать, видеть кошмары и плакать. Она ведь не та!

– Три месяца, последний этап, – Дима сжал губы. С одной стороны перед ним в аппарате плавала живая девушка, но с другой – Слава прав, ничего хорошего в этой новой жизни она не увидит. Её родители каждую неделю приходят, спрашивают, беспокоятся. Мать уже комнату подготовила к возвращению дочери, мольберты купила.

– Она ведь такая талантливая. Лизочку уже в школе искусств ждут. Ученики её ждут, спрашивают, – говорила женщина, утирая слёзы вышитым платочком.

И вот теперь проснётся Лизочка и заявит, что не может рисовать, что с детьми общего языка не находит, и вообще, краска воняет страшно, а она, Лизочка, со всем этим жить не хочет. И лучше бы она не просыпалась.

– Вы хоть меня слышите?! – Слава чуть не плакал. – Я как дуб сижу с этими бумажками, а понять ничего не могу. Всё помню, как учился помню, как экзамены сдавал помню, как мне нравилось всё это, а теперь… Не я учился, и нравилась не мне. А что делать я не знаю.

– Искать, – ответил Рома. – Так и скажи Грише, что не желаешь больше здесь сидеть и уходи.

Слава остолбенел, он смотрел то на Рому, то на Диму большими круглыми глазами.

– Медведей белых спасать, – пошутил Дима, и Слава посмеялся, а с глаза скатилась слеза.

Рома подкатил ещё один стул и усадил Славу рядом с собой.

– А он отпустит? – спросил парень, вытирая ладонью щёку.

– Конечно, – кивнул Рома. – У него выбора не будет.

– Направления раздают к Черному морю, в экологические отряды, – сказал Слава.

– Езжай.

– Это, конечно, хорошо, – произнёс Дима. – Но с ней-то что делать?

Все трое минут десять смотрели на девушку.

– Не даст Гриша её отключить, – заключил Рома общие раздумья.

– А мы не спросим, – сказал Дима. – Нам придётся её отключить. Диагностируем нарушение в работе слуховых и зрительных нервов.

– Так ведь нет нарушений, – заметил Слава.

– Ну, а проверять-то мы это только завтра будем, а хорошие препараты действуют быстро, особенно на неокрепший организм.

– А отчёты? – спросил Рома. – Аппарат ведь отметит введения лекарства.

– Нет, данные ввожу я, аппарат только отслеживает состояние Лазаря.

– Анализы, – сказал Слава. – Мы возьмём пробы крови, утробной жидкости и увидим незаконное вещество.

– Если это сделает Гриша, то увидит, а если мы – нет.

– Нет, друзья мои, – замотал головой Рома. – Так нельзя. Она ведь живая.

– Но она об этом ещё не знает, – сказал Дима.

– А вдруг знает? – спросил Слава.

Повисло молчание, мужчины задумались. А потом Дима возмущенно всплеснул руками:

– Ты только что сам кричал, что нельзя ей просыпаться.

– Кричал. Но человек же. А если мы ей поможем?

Рома встал, несколько минут он ходил по лаборатории, спрятав руки в карманы.

– Если мы её оставим, тут же прибежит следующий, – наконец произнес он.

– А если не оставим, то у Гриши будет время подумать, – подхватил Дима. – Это замечательная технология, но недоделанная.

– Доделанная, – сказал Слава. – Просто используете вы её не в том направлении.

– Не об этом сейчас разговор, а о Лазаре, – повернул русло разговора Рома. – Жить ей или нет?

– Я голосую за "нет", – поднял руку Дима, Слава молчал.

– Не руби с плеча, во-первых, надо поговорить с Гришей, а во-вторых, у нас уже есть два Лазаря.

– Проблемных, – уточнил Дима.

– Но мы ведь не знаем, что будет с ними через год, – развел руками Рома. – Надо наблюдать.

– Вот именно! – Дима вскочил на ноги. – Пока мы наблюдаем за тремя Лазарями, выстроится очередь из желающих воскресить ещё пятнадцать человек. А кого мы воскресим? Незнакомых мальчиков и девочек. Это Славе с Кларой мы помочь можем, а остальные останутся наедине со своей бедой.

– Дима прав, – наконец-то сказал Слава. – Желая помочь, мы только навредим, и самим Лазарям и их семьям. И эта девочка не сможет нормально жить. Ты сам сказал, мы не знаем, что будет с нами через год. Может быть, мы и научимся жить, а может, окончательно запутаемся в чужих воспоминаниях и своих желаниях.

– Рома, она лишняя, – убеждал Дима. – Я с самого начала говорил, что нельзя её брать, и теперь говорю, не надо ей жить.

– Как-то это не честно, – вздохнул Рома.

– Лучше так, чем как мы, – опустил голову Слава.

Гриша появился возле аппарата будто бы из-под земли. Красный, с горящими от ярости глазами, он громко пыхтел.

– Вот оно значит что?! – завопил он.

Гриша кричал, раскидывал бумаги по лаборатории, даже разбил кружку. Его пытались успокоить, уговаривали, доказывали, но всё бесполезно. Гриша раскраснелся, руки его тряслись, голос срывался, и Рома утащил его в кабинет.

– Ты хоть понимаешь, что ты меня убиваешь?! – Гриша стучал себя по груди. – Я же полжизни в этот проект вложил, все силы в Лазарях. И тут ты приезжаешь и рушишь…. Ты меня ломаешь!

– Гриша, я помочь хочу, и Лазарям и тебе.

Гриша рухнул на стол, то сжимал, то разжимал кулаки, громко хлюпал носом. Рома терпеливо ждал, пока друг успокоится. Минуты через две Гриша поднял голову:

– Я же всю жизнь твоей тенью был, за тобой бегал, за твои идеи хватался, потому что своих у меня не было. Ну не наградила меня природа талантом. Интерес был, способность учиться была, а таланта не было. И ты был. А потом появилась мысль о Лазарях, и я зацепился за неё. Эта трагедия мне шанс дала человеком стать. Понимаешь?

Но Гриша не дал Роме и рта раскрыть, снова заговорил, с жаром размахивая руками:

– Это жестоко. Не спорю. Вы погибли, вы исчезли, но появился я! Понимаешь! Я сам Диму нашел, научил его. Я сам разобрался, сам схемы разработал, план работы, этапы. Я сам!

– Как был ты глупым мальчишкой, Гриша, так им и остался, – выпалил Рома. – Это же твоя мысль. Ты же сказал тогда, что клонирование – прошлый век, а вот если бы можно было восстановить человека – это было бы прорывом. Сказал и забыл, а я не забыл. А знаешь, что ты потом сделал?

– Что?

– Ты память восстановил. Я ведь все десять лет гадал, как? Крутил, вертел в голове эти мысли. И не получилось у меня ничего. А у тебя получилось.

– Ну да, – согласился Гриша и даже выпрямился, но тут же опомнился. – Только нет от этого толку, если это не они, даже с памятью.

– Да, душа, Гриша, это субстанция сложная, и человеку неподвластная. Мы ведь в боги метим, но нет в нас силы, чтобы горы двигать, моря разводить, да чудеся творить. Но у тебя, Гриша, все шансы стать современным Франкенштейном.

Гриша смотрел на Рому, а в голове у него кружились мысли, и очень скоро начали они выстраиваться в ряды, ровные и понятные, пока что только Грише.

– Отключай, – сказал он и что-то принялся писать в своей тетради.

Так закончил свою ещё не начавшуюся жизнь последний Лазарь. А на следующее утро в лабораторию влетел Аркадий, он махал какой-то бумажкой и кричал:

– Что это значит?! Ваша работа с Лазарями закончилась! Мы уже готовим приказ для новой команды, и тут ваше заявление! Объясните мне, что вы ещё придумали?

– Мы решили, что Лазари уж очень сильно опередили свое время, поэтому нам нужно провести дополнительные исследования, – Гриша говорил на удивление спокойно и деловито. – Мы начинаем опыты по восстановлению мозговых функций у живых людей, переживших травмы, как психические, так и психологические. И благодаря тому, что Лара теперь будет работать на кафедре психологии, мы получим доступ к обширным сведениям, да и междисциплинарные контакты не помешают.

Аркадий краснел, а Гриша довольно улыбался, все остальные с трудом сдерживали смех. Аркадий уже давно ждал, когда работа Гриши рухнет, чтобы забрать себе и лабораторию, и аппарат. Но не судьба.

– Так люди не делают, – заявил он. – Это нужно вынести на обсуждения, директор не примет этого заявления!

– Уже принял, – и Гриша показал Аркадию подписанный документ.

Аркадий скрипнул зубами и ушёл, а Гриша сиял от счастья. В этот миг он почувствовал себя живым.

***

В новогоднюю ночь небо сияло тысячами звезд. Рома стоял на балконе и любовался тем, как по небу под ровным диском холодной луны летел самолет. За ним тянулся белый шлейф призрачной дороги, по которой никто и никогда не сможет пройти. И только один человек в этом мире увидел и эту луну, и эту дорогу, и этот самолет. И только один человек в этом мире в эту минуту смотрел сквозь морозный воздух на небо. И зажглись в душе Ромы вот такие же звезды, и так захотелось ему туда, где на его столе лежали его документы, где за окном трещали замерзшие провода, где время спит, порытое инеем, и только небо меняется, то темнеет, то сверкает, то прячется за густыми облаками, наполненными снегом. Там Рому ждали, белые медведи ждали, его коллеги ждали, снег ждал, жизнь ждала.