Анна Неделина №2

Сказка о серой действительности

Автор:
Анастасия Бойко
Сказка о серой действительности
Работа №460
  • Опубликовано на Дзен

[Новое Объединённое Роденоцарство*, полвека спустя после Большой Ядерной.

* лат. Rodentia — «грызущие»]

***

«Тудух-тудух... Сердце бьётся всё медленней. Уже не чувствую, какая из ран — худшая. Повсюду кровь. И голова кружится, сильно, будто вот-вот упаду, хотя я лежу навзничь. Не верю, что умираю, настолько не верю, что начинаю чувствовать себя лучше. Даже дышать легче. Или это небо за окном светлеет?..»

***

За окном поезда было мучительно темно. Отто ждал рассвета. Ждал, когда прибудет в город. А там каких-то два шага — и дома! И можно обнять Марию. Как он по ней соскучился! Когда уже они перестанут разлучаться? Отто почти сразу надоело в санатории, и всё же последний день наступил внезапно. До вечера парня мариновали в администрации, а потом выпустили за ворота с кульком марципановых конфет и недобрым напутствием до ближайшей станции: «Катись, дармоед». Впрочем, Отто с самого начала чувствовал, что работники не слишком рады тому, кто за себя не платит, поэтому не удивился.

На станции было нелюдно. Обратный билет, выданный в кассе по санаторной квитанции, оказался в общий вагон. «Других нет», равнодушно ответили из окошка. Скорее всего, трудно будет выдержать семь-восемь часов пути на таком месте, но Отто хотел домой уже просто нестерпимо. Он забрал билет.

Поезд пришлось ждать долго, больше часа. Парень пристально, до последней складочки рассматривал каждую тушку, взбиравшуюся на платформу: один шанс из двух, что именно это тело будет занимать койко-место, где так хотел отдохнуть Отто. А перед прибытием состава платформа чуть не утонула в тушках и телах, хлынувших изо всех щелей, и Отто совсем загрустил. Оставалось только утешать и подбадривать себя тем, что скоро поезд отвезёт его домой.

Именно в этой надежде и заключалась принципиальная ошибка Отто: поезд вёз он не его. Покачиваясь, постукивая и постанывая, поезд вёз сквозь непросматриваемую тьму множество людей в недалёкое и нелёгкое будущее — на работу. Точнее даже, это были «ещё», «уже не совсем» и «уже совсем не» люди: Большая Ядерная прокатилась по всем и каждому, не пропустив никого. А человеческая сущность такова, что ради выживания может поступиться чем угодно — даже человеческой сущностью. И серая масса роденцев, едущих в вагоне, — кровь и плоть, костяк и пот Нового Мира, а также его Заводов, Строек и Корпораций, альфа и омега Новой Жизни, — была серой буквально: чтобы человечество могло выжить, магикусы медицины сделали ставку на геном грызунов, и теперь сквозь беспросветное утро на работу ехали недомыши, недобелки, недохутии, потомки тушканов и сонь, нервные крысовеки и самоуверенные шиншиллюды самых причудливых форм.

Отто выглядел как стопроцентный человек (да, и такое понятие теперь встречалось) и чувствовал себя среди них неуютно. Рядом с ним никто не сидел, но Отто казалось, будто вагон сжимается, а роденцы незаметно подсаживаются ближе и ближе, прижимаясь друг к другу.

***

«Тудух-тудух... Как пахнет кровью! И почему-то орехами. Странно, я же ел орехи давно... Вчера? Позавчера? Не может быть, чтобы от меня. Кажется, это опасно? Но чем?.. Не помню... Надо бы встать, уйти. Тело не подчиняется. До мозга пытается достучаться боль. Мышцы разорваны. Даже пальцем не пошевелить!.. Но я жив. Уже неплохо. Да, конечно, я всё ещё жив.»

***

В первые годы после Большой Ядерной и Нового Объединения роденцы массово гибли, сгорая от всевозможных болезней. Уровень самоубийств был заоблачно высоким. Матери хоронили новорождённых, оплакивая юную смерть и проклиная экспериментаторов с их стаканами петри, что бы это ни значило. Так продолжалось до тех пор, пока царские магикусы не взяли на себя ещё и корректировку психики. «Гены, как вам уже должно быть понятно, могут всё», любили они загадочно обронить на приёме Её Величества. Никто не понимал их слов, но в невероятные способности приходилось верить — уж больно наглядными получались результаты. И всё же любой, даже хорошо изученный и отлаженный механизм — будь то атомный реактор, магия или общество, — иногда может дать осечку.

Поэтому когда всё устаканилось, роденцы пошли в рост и жизнь вернулась в свою колею, для кого-то это оказалось самым ужасным: такая трагедия — а ничего не изменилось! Богатые по-прежнему притесняют бедных, жизнь непостижимо ухудшалается, еды не хватает, экономика в кризисе, а культура — в упадке. Тогда-то люди — люди! — и заговорили, что во всём виновата Царица.

В душе Отто тоже тлела искорка злости на неё, хотя в одиночку, без веской причины, вслух признаться в таком было немыслимо. Царица стала для роденцев святыней, осквернять которую — преступление. Однако люди вокруг Отто всё равно продолжали шептаться, что если бы не Её эксперименты, человечество могло хотя бы сохранить лицо. Но в этом вагоне Отто был один на один с подавляемой ненавистью — и с роденцами — и тревожился.

***

«Тудух... Сердце падает. Или пропускает удар. Как много слов для «сердца»... И как трудно дышать, когда осознаёшь... Я переживаю этот кошмар наяву — умираю и никак не умру — из-за нелепой случайности! Я никого не трогал, ехал домой... но на меня набросились — из-за глупого совпадения! Это ошибка...»

***

Ни о какой справедливости в новом мире речи изначально не было. Роденцы избегали этого слова как чумы, полагая, что если у Бога не нашлось справедливости для людей, то не-людям и вовсе не стоит с ней связываться. Так перенесённые страдания возвышали их в собственных глазах. Но находились и те, в ком оставалось много человеческого, — генов, веры, традиций. Борцы за гуманизм, «последние люди на земле», как они себя называли. Гуманистам претило жить под землёй, где обосновалось большинство роденцев. Гуманисты отказывались работать в тяжёлых условиях — на фабриках или в шахтах, в океане или на руинах старой цивилизации, неважно где, если там не гарантируют безопасность или компенсацию, достойную условий труда. Эти люди не могли поверить, что когда-нибудь жизнь станет легче и лучше (а за такое можно и простить ужасы настоящего), но были уверены, что прошлое обязывает к духовности здесь и сейчас.

Поэтому газеты, глашатаи и народ ликовали, когда штат придворного медицинского центра, состоящий из лучших магикусов, выяснил, что такое поведение — это защитная реакция ломающейся психики, и она является первым симптомом психоза Щелкунчика. Царица, в общем-то, была не против иметь оппозицию, но в «щелкунчиках» ясно видела угрозу для возрождаемой популяции. Её можно понять: сперва люди бросались в Царицу громкими обвинениями в бесчеловечности, потом — гранатами, а потом стали закладывать бомбы. Гуманисты называли это актами милосердия по отношению к жертвам неудачного эксперимента, а идеи более чем столетней давности о расовой чистоте провозглашали пророческими и священными. Они явно были больны, раз пытались уничтожить то, что смогло выжить после Ядерной. И Царица поощряла роденцев выслеживать для неё «щелкунчиков», благо, это было не сложно — их безумие распространяло стойкий ореховый аромат.

Раньше, до санатория, Отто слабо представлял, что такое запах орехов. Уже давно, с тех пор, как магикусы принародно огласили результаты исследований, в свободной продаже не было ничего с подобными ароматизаторами: на такой продукт просто не нашлось бы покупателей. И только врачи тревожились о здоровье нации и били тревогу из-за последствий стихийной диеты. После Ядерной мир сильно изменился, но его население по-прежнему нуждалось в орехах, может, даже больше, чем в прошлом, говорили они. Вот так и получилось, что окунуться в роскошь орехов — миндаля, фисташек, кешью, фундука, каштана, даже арахиса, хоть он и не орех, а также, кедровых, бразильских и грецких, особенно грецких, орехов, полюбившихся Отто сильнее других, — молодому человеку удалось, только выиграв на работе путёвку в санаторий. И местные врачи понимающе кивали, видя восторг от прописанной диеты. Отто сознавал, что за стенами санатория его сочли бы ненормальным, и всё равно радовался, что удалось открыть для себя эту роскошь.

А как он радовался, что может поехать отдохнуть за счёт корпорации! И как печалился, что Мария не едет с ним. Теперь же он проклинал свою радость и благословлял печаль. Ехать в окружении недружелюбно настроенного рабочего класса, да ещё с бумажным кульком в руках, ис!-то!-ча!ющим характерный опасный аромат, было ужасно. О чём в санатории думали, давая ему конфеты? Мысленно Отто репетировал речь: «Я выиграл в лотерею путёвку, возвращаюсь вот из санатория. Мне там дали на прощание пакет ореховых конфет — вот, смотрите, — хотите попробовать? Это полезно для здоровья. Я выиграл в лотерею путёвку, еду из санатория. На прощание пакет ореховых конфет, смотрите — это они так пахнут — хотите? Для здоровья. Я выиграл в лотерею санаторий, еду домой, дали конфет...»

***

«Тудух... После потрясений хочется спать. Нет сил даже думать о том, чтобы сесть. А вот лежать хорошо. Смахиваю, наверное, на окровавленное бревно. Всё из-за глупых конфет. Меня избили, искусали, изорвали из-за глупых конфет. Как обидно.»

***

Отто заметно нервничал, но молчал. И злился на себя, хотя и как раз этого делать не стоило: злость ослабляла и подтачивала его изнутри. Казалось, воздух в вагоне буквально светится от напряжения.

Об исключительном внимании серой массы свидетельствовали покашливания, поскрипывания, презрительные шепотки, гуляющие как сквозняк по вагону, и — сильнее всего, — «зона отчуждения», которую Отто неосознанно отметил: места было не много, роденцы загромождали проходы и тамбуры, однако рядом с Отто никто так и не сел. Все будто ждали чего-то, или даже предвкушали, или просто наблюдали исподтишка, но, независимо от причин, парень только сильнее ненавидел их за это.

На первый взгляд у его психоза не было причин. Отто не ловил на себе косые взгляды, не слышал, чтобы о нём — даже завуалировано — говорили. Всё время кто-нибудь входил и выходил, и даже когда на одной из остановок напротив Отто сел семиголовый крысовек, у молодого человека не было причин подозревать, будто его «травят». Но внутри росло напряжение, и проснувшиеся инстинкты вопили о кольце ужаса, сжимающемся вокруг него. Отто физически ощущал, как что-то сдавливает ему горло, и теперь молчал уже из страха, что ничего не сможет произнести.

Сидящий напротив крысовек казался Отто даже в чём-то милым: часть голов, что гроздью покоились на левом плече, блаженно улыбалась, на лице, помятом, заросшем шерстью, тоже было что-то вроде оскала, какой можно угадать на мордочке крысы, когда она в отличном настроении.

Крысовек словил взгляд Отто и оскалился уже в открытую:

— Завидуешь?

Отто закашлялся, пытаясь выговорить хотя бы недоумённое «что-о-о?» Руки сами собой дёрнулись к горлу, уронив бумажный свёрток на пол. И тогда уже ему ничего не оставалось, кроме как дикими глазами наблюдать за крысовеком, с чувством, не торопливо, одной ногой раздавившим конфеты. В воздухе аппетитно запахло орехами.

— «Завидуешь?», говорю, — повторил крысовек.

Отто держался за горло, что так предательски молчало, а голова уже сама судорожно мотала в ответ «нет». Но кому это интересно? Роденцы, привлечённые запахом, смотрели прямо на Отто — но видели в нём только «щелкунчика», безумного и опасного — того, которого нужно убить. Когда все в едином порыве бросились на молодого человека, тот зажмурился.

***

«Тудух-тудух, тудух-тудух... Жить мне считанные минуты. Теперь знаю. Обидно. На грязном полу как ничтожество. Вдали от всего, что люблю. Даже умереть не могу с достоинством. И всё же... Хватит ли сил объяснить им, что это ошибка? Было бы не так обидно. Я должен сказать... Предательское горло. Я должен сказать: “Я выиграл...”»

Свет меркнет.

***

Вагон светился изнутри радостным возбуждением грызунов. Попискивая, они рассаживались, слизывали с шёрстки кровь и горячо обсуждали подвиг, совершённый только что. И только Карл — семиголовый ловчий Её Величества, — возился у тела. После расправы над «взбесившимся человеком» он первый отошёл от остывающего тела, за ним последовали остальные, и какое-то время Карл просто смотрел, как из «щелкунчика» вытекает жизнь. Происходило это медленно, тот был скорее загрызен, чем разорван, в глазах ещё угадывалось сознание. Когда человек попытался что-то сказать — [послышалось или нет? он ведь не мог сказать то, что послышалось? не мог ведь?] — Карл не выдержал и ногой проломил ему череп. Тело вздрогнуло, и Карл наклонился, чтобы убедиться: больше оно его никогда не побеспокоит.

Та ещё выдалась операция!.. И даже сладкая кровь с привкусом марципана не могла порадовать ловчего. Человек до последнего сомневался, садиться на поезд или нет, и Карл изрядно понервничал. Можно было обойтись и без поезда, но какой смысл в показательной казни без свидетелей? Но вот человек зашёл в вагон, и ловчий мигом успокоился. У Карла наконец были зрители и целых семь носов, чтобы уловить смутное воспоминание об орехах, если бы человек попробовал скрыться. Судьба его была решена.

О, Её Величество гениальна до кончика хвоста! По тайному указу медицинские магикусы прописывали ореховую диету только тем, кого следовало убрать, из-за чего-то там в генетическом коде — Карл не очень в этом разбирался, — вроде того, когда у химеры ген человека оказывался доминантным и мог поставить под угрозу жизнь новой популяции, если позволить ему плодиться, — и как только угадывали, поганцы?.. Подсмотреть что ли за их ритуалами? Впрочем, Карла не интересовали подробности, ему хватало милостивого царского взгляда, чтобы считать охоту открытой. Новая нация должна выжить — во всяком случае, этого хочет его Царица, — а потому человеческие гены нужно как следует подчистить. Что ж, это он с удовольствием. Диета — ха! вот умора! — читай «чёрная метка», что выдавалась каждой неправильной химере.

Карл немного тревожился, не лишат ли его награды из-за помощи добровольцев, чёрт бы их побрал!.. «Остановите поезд! Тут кое-кому надо проветрить мозги», наконец крикнул он, чтобы окончательно утвердить свой авторитет перед толпой сородичей. Проследив, как тело дружным ором сбрасывают в пруд, Карл не без удовольствия отметил про себя, что в следующем сезоне здесь хорошо будет клевать рыба — после такой прикормки расплодятся небось!..

Поезд тронулся и завёл излюбленную песню: тудудух, тудудух, тудудух... И мысли Карла потекли по приятному руслу. Ему пригрезилось, как в огромном сверкающем зале он получает орден из царицыных лапок, лобзает их и тут же, перехватив поудобнее, открывает бал в свою честь. И вместе с ними танцуют двадцать две тысячи нарядных мышек, сверкающих глазками и серебристой шёрсткой, а потом Её Величество подводит его к трону и жарким полушёпотом предлагает сесть рядом, и они правят, и правят, и правят в этом новом дивном царстве химер вечно...

0
19:29
532
Анна Неделина №2

Достойные внимания