Светлана Ледовская

Тихоня

Автор:
Станислав Пляскин
Тихоня
Работа №117
  • Опубликовано на Дзен

«Любая работа важна. И даже такой никчемыш, как ты, Дина, всегда найдет себе хоть что-то».

Хорошая фраза, многообещающая. Мать всегда желает своему ребенку только хорошего, правда? Не сиди допоздна, не гуляй с теми, не ходи на эти сайты.

А потом ты вдруг оказываешься на бесполезном куске камня. Да и местная звезда, скажем прямо, дрянь, а не светило. И яркость у нее как у Солнца, но какая-то не такая. И цвет отвратительный, мертвый. Какой-то умник назвал ее Тихоней, но как по мне, тут больше подошли бы Тина или Муть. Чертово болото.

И планета ей под стать. Афродита – земного типа, но океаны мелкие и слишком соленые, растительность жмется к поверхности, словно боится высоты, и воздух есть, но не такой. Самую малость отличается, достаточно, чтобы ходить в дыхательной маске.

А уж про живность даже вспоминать не хочется: из крупных здесь только многорукие морские звезды с отвратительной привычкой шляться повсюду, приставая к киберам. Разумности в них – как в камнях под ногами.

– Ну что, мама? – говорю я в который раз, выбираясь из тесного шлюза. – Такой жизни ты для меня хотела?

Мать не отвечает. Она никогда не отвечает, потому что я, как хороший ребенок, не беспокою родителей по пустякам. Шлюз приподнят над грунтом на полметра, чтобы дверь не заметало песком, который повсюду в кратере, куда втиснута станция для защиты от ветра и пыли.

– Шажок за маму… Шажок за папу… – я поворачиваюсь неловко и, зацепившись сумкой с инструментами за край люка, едва не падаю, но притяжение в 0,7 земного иногда может быть удивительно полезным. – Шажок за Колониальный корпус…

Дальше – лестница в три ступени, присыпанные мелкой пылью. Ботинки скользят, и я наконец падаю, едва не расколотив забрало шлема, а сумка со всей нежностью лупит по ребрам. Приплыли.

За без малого год на планете я почти разучилась общаться. Киберы не в счет, я переписала голосовые команды, и теперь они превосходно реагируют на «пошевеливайтесь, сукины дети!» Поверьте, так действительно проще, хоть иногда возникают сложности, вот как сейчас, и тогда приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы ненароком не скомандовать что-то не то. Кое-как выбравшись из-под сумки, торопливо поднимаюсь.

Станция – снежинка из шести цилиндрических жилых модулей, увешанная листами брони. Перед виртуальным взором над ними висят полупрозрачные окошки с названием и данными. Это мой дом. Помнишь, мама, мы мечтали, что у нас будет свой? Вот он, получи, распишись. Правда, в соседях одни самоходные бестолочи, но тебе бы понравилось, уверена.

Говорят, раньше сердцем дома была печь, что-то громоздкое и неподвижное, что обогревало и собирало вместе всю семью. У меня есть такая: начинка хаба, соединяющего модули. «Микроядерный реактор – то, что нужно любой хозяйке!» Может, я становлюсь излишне мнительной, но даже через тройную изоляцию чувствую, как гамма-излучение крошит мою ДНК, хотя датчики уверенно сообщают, что все в порядке. Паранойя – то, что заставляет из комнаты в комнату ходить через окно.

Зябко передернув плечами, я отправляю приказ сенсору и отворачиваюсь от торчащей между модулями ядерной мины. Эрзац-звезда вот-вот покажется над ободом кратера, нужно двигаться.

***

Я иду на зов аварийного маяка, включенного киберами. Что случилось? Разверзлась пропасть и проглотила половину металлического стада? Высадились злые инопланетяне? Они верещат на радиочастотах в такой панике, что можно предположить все, что угодно. Но вместо этого мне приходится разбираться с очередным пустяком: стальные тараканы не сумели разойтись практически в самом центре песчаного наноса. Столкнувшись, они сцепились антеннами и принялись вопить, извещая всех случившемся несчастье. Сжав кулаки, выдыхаю: спокойствие, только спокойствие.

Мама, твоя дочь – первоклассный специалист. Видишь, как отважно она берет на себя ответственность на передовой человечества? Как ловко утирает сопли технике, тупой от тотальной экономии?

Антенны не хотят распутываться, я в раздражении дергаю, с хрустом выдрав одну из них из гнезда. Над кибером всплывает окно с предупреждением. Отключив микрофон, долго и с удовольствием ругаюсь, становится ненамного, но все-таки легче. Собрав сумку, я ловлю поврежденного кибера радио-поводком и шагаю к станции.

Время до полудня пролетает в возне с контрольными измерениями и отчетом. Компьютер может справиться сам, но ребята, что упекли меня сюда, решили, что круто будет дать понажимать кнопки еще и человеку. У нас даже успело сложиться подобие иерархии: киберы боятся меня, я в панике от реактора, а он плевать хотел на всех. Но кажется, убери прокладку из мяса – и не изменится ничего. Свадебный генерал...

Стоп. Я прокручиваю отчет, всматриваясь в показания: что-то неправильное в поведении звезды. Или показалось? Поверх данных открывается сводка за последние восемь часов, и картина становится интереснее.

– Федор, – я проверяю графики за месяц, – расскажи-ка мне об изменениях в светимости.

– Секунду, – отвечает ИИ станции. – Вот. Скачки яркости от полутора до трех процентов, все в пределах нормы.

– Но не в такой короткий период и не у нашей Тихони. – Я изучаю кривые: Федор вывел данные за полтора года, с начала наблюдений. Колебания занимали недели, чаще – месяцы, но вдруг резко участились, уже девять за шесть часов!

– Подключи меня к Фаэтону.

***

Фаэтон болтается в сорока миллионах километров от Тихони. Сейчас до него около десяти световых минут, но хвала Эйнштейну, передатчику НПО плевать на расстояния. Коннект проходит как всегда моментально. Сейчас принято хвалить проницательность ученого, но сам гений сошел бы с ума, увидев технику, что работает с нарушением принципа относительности. Благо, старик не дожил, а мы теперь можем общаться, не тратя на обмен репликами годы.

Едва я подключаюсь, передо мной в реальном времени разворачивается поверхность звезды. Система подстраивает яркость, выскакивают полупрозрачные окна с данными. На первый взгляд придраться не к чему, но несколько минут уходит на мониторинг: поведение Тихони укладывается в стандартные рамки, но что-то однозначно не так.

Неожиданно пульт взрывается сигналом тревоги. Его дублируют спикеры по всей базе, а из-под потолка звучит взволнованный голос Федора:

– Фаэтон только что зафиксировал вспышку. Вывожу параметры, но уже могу сказать, что тебе не понравится.

Короткого взгляда хватает, чтобы понять, что он прав. Тихоня решила, что имя ей не идет, и разразилась выбросом. Спутник присвоил вспышке просто запредельный индекс, и нет причин ему не верить. Меня накроет через одиннадцать минут. Замечательно. Я едва успеваю следить за колонками цифр. На визуализации кривую интенсивности уже не видно, потому что тонкая полоска ушла за край.

– Федор, какой прогноз?

Самое время для волнения. Здесь все набито тонкой электроникой, а учитывая покладистый характер звезды и хоть слабое, но еще тлеющее магнитное поле Афродиты, конструкторы неплохо сэкономили на радиозащите. Если что-то накроется… Но когда Федор отвечает, у меня темнеет в глазах:

– Киберов я отозвал, успею обесточить системы и снизить урон. С тобой хуже: вероятность летального исхода – 87 процентов. Железяки у тебя в черепе я отключу перед ударом, но от перегрева спасти не смогу. В лучшем случае, останешься идиотом.

Десять минут, а потом я превращусь в мышь в микроволновке.

– Ну спасибо, что успокоил!

– Не за что. – Я буквально чувствую, как ИИ пожимает плечами. – Может, еще обойдется.

– Пошел ты!

Федор замолкает, оставив меня в тишине. Обойдется, как же. Если даже всегда точный ИИ воспользовался такой формулировкой, то дело дрянь, и у меня все меньше времени на решение проблемы.

Как быть? Сетка Фарадея? Долго, даже имей я прямо здесь все необходимое. Шапка из фольги? Невесело усмехаюсь, вспомнив древний фильм. У меня десятка полтора датчиков по всему телу, мне просто негде взять столько фольги. Можно спрятаться в скалах и пересидеть там, но полдень едва миновал, а пещер поблизости киберы так и не обнаружили.

Голова разогревается, мысли лихорадочно скачут. Крутанувшись на стуле, я неуверенно смотрю через дверной проем модуля в сторону хаба. За бронированной створкой негромко гудит реактор. Отношения у нас с ним так себе, конечно, но…

Лучше схватить пару рентген, чем гадать, достаточно ли стенки модуля ослабят излучение, или Тихоня вскипятит мне мозги. Реактор компактный, и кожух у него подогнан хорошо, но под броней для человека может найтись место. Как-то же его ремонтируют.

– Федор, рассчитай шансы, если меня прикроет реактор.

– Он не предназначен для этого, – ИИ уже начал консервацию вычислительного ядра и отвечает с небольшой задержкой, – но если не брать в расчет последствия…

Он сыплет подробностями, но я уже не слушаю. У меня нет выбора, а о второстепенном позабочусь через четыре минуты.

***

Если пространство под кожухом и рассчитано, чтобы вмещать ремонтника, то не при закрытом люке. Скрючившись, я едва могу дышать, когда Федор за толстой стенкой начинает обратный отсчет до отключения систем. На «нуле» голос затихает, и это значит, что до удара считанные секунды. Теперь оставалось только ждать.

Следующие три часа самые худшие в моей жизни. Охлаждение реактора, подчиненное изолированным системам, работает, но пространством под броней ведают другие подпрограммы, что отключились перед ударом и еще не пришли в себя. Я сижу в тишине и духоте. Свет фонарика теряется в узлах и агрегатах, а к блеску металла теперь добавился блеск капель конденсата. Температура и влажность в укрытии неуклонно растут, так что в какой-то момент я жалею, что не взяла с собой мочалку. Задохнуться мне не дают щели в кожухе, но остается риск утонуть.

В голове крутится мысль: хорошо, что у меня нет клаустрофобии. Я повторяю ее, как мантру, пока звук собственного голоса не становится чужим, а слова не теряют значения: хорошо, что у меня нет клаустрофобии. Худшего напарника в крошечном металлическом гробу не найти.

На исходе третьего часа я рискую приподнять крышку и выбираюсь наружу. Тихоня уже скрылась, но опасаться и без нее есть чего. Например, жесткого излучения, пропитавшего стены и воздух медленным ядом.

На станции слишком тихо. Я стою в хабе, прислушиваясь к своим ощущениям и не доверяя им. Ладно, к черту! Если я и поймала дозу, то скоро узнаю об этом, а пока нужно действовать.

Из всех систем станции работает только жизнеобеспечение. Федор побеспокоился об автозапуске, когда датчики зафиксируют падение уровня излучения, и теперь воздушные фильтры и обогреватели старательно шуршат. Остальная электронная начинка все еще в обмороке, так что приходится включать все вручную.

– Федор. – Я проецирую на столешницу окно с ползущими по нему кривыми систем. – Федор, ты тут? Доложи о случившемся.

– Докладываю. Повреждения от низкой до средней степени тяжести. Системы жизнеобеспечения работают в штатном режиме.

– Ну, о последнем я догадалась. Сам как?

Будем решать вопросы по мере их важности. И для начала проверим, не протекает ли где мое корыто. Кажется, кое-кто из киберов проснулся и зовет мамочку.

***

Пока я вожусь с результатами тестов, Федор сообщает данные по вспышке. Та продлилась около пятнадцати минут с пиковой интенсивностью в первые десять, можно было не сидеть в гробу три часа, так что от реактора я все-таки получила дозу. Немного, но неприятно.

Закинувшись препаратами, я разбираюсь с парой очнувшихся киберов и мы уже втроем беремся за остальное. Потирая затекшую спину, запускаю тест, остальное доделаю потом. Пункты плана работ один за другим окрашиваются зеленым. Когда мерцание перед глазами прекращается, я собираюсь было подняться из кресла, как вдруг тишину базы разрывает пронзительный сигнал. Что такое? Новая вспышка? Нет, там другая тональность… Тогда что?

Пока я по-рыбьи хлопаю ртом, не зная, что делать, просыпается Федор.

– Получен сигнал бедствия.

– Что там? – подкравшаяся было сонливость пропадает моментально.

– Ганза-3, грузовик, семейный фрахт. Приписаны к системе Тихони, шли к последней планете, Сатиру.

Замечательно. Наверное, в моей жизни катастрофически не хватает странных совпадений, и теперь кому-то срочно приспичило их наверстать. Ну какие шансы, что вспышка и начало обустройства квартирмейстеров на окраине системы совпадут? Проще… Да что угодно проще и реальнее!

– Замечательно. – Я повторяю это вслух, сверяясь с часами. Четыре с половиной световых часа. Довольно далеко, интенсивность излучения должна была упасть так, что ее даже не заметили бы в корабле. Что у них могло случиться?

– На борту пятеро мертвы, один выживший: Габриэла Кениг, семь лет...

– Твою мать!

– … получено голосовое сообщение. Воспроизвести?

– Да, твою железяки мать! Да!

Коротко пиликает, затем через помехи неэйнштейновской связи звучит тонкий голос, полный ужаса:

– Кто-нибудь меня слышит? Помогите! Они умерли все, папа, мама, остальные… Слышите? Я одна совсем…

Вы когда-нибудь получали по лицу мокрой тряпкой? Пару секунд я не могу дышать, а в голосе девочки звучит безысходность. С плавностью мороженой рыбы я киваю, отвечая на вызов:

– Это Дина Казанцева, Экспедиционный корпус. Я тебя слышу, все будет хорошо.

***

Естественно, девочка докричалась не только до меня. Один за другим на связь выходят спасатели из соседних секторов. Все они готовы помочь, если бы не одно обстоятельство: расстояние. Эту дрянь мы все еще не приручили, физика в очередной раз показала кукиш: дозвониться можно, долететь – нет.

У меня ушло семь лет на полет к Тихоне. Прекрасное начало работы, не правда ли? И другие, хоть и готовы помочь, прекрасно понимают, что ничего не успеют сделать ни Земля, до которой те самые семь лет, ни две другие обитаемые системы в пяти и двенадцати годах полета. С запозданием выходит на связь спасатель, приписанный к системе: он тоже шел к Сатиру, и лететь ему предстоит еще два года. Чтобы не расстраивать девочку, разговор мы ведем по отдельному каналу. Спорим до хрипоты, но в голосах звучит обреченность. Девочка не жилец.

– Федор, – я переключаюсь, вспомнив об одном важном обстоятельстве, что болтается на орбите. – Что там с челноком?

– С ним все в порядке, во время вспышки он находился над ночной стороной.

Лучшая новость в моей жизни.

***

Средство экстренного спасения. Узнай я о вспышке хотя бы за час, могла бы провести время в относительном комфорте. При необходимости в нем можно даже жить: запаса пищи и воды там на полгода, и для системы, где функционирует спасательная служба, этого достаточно.

Итак, первая проблема: до окраины системы на этом кораблике я буду корячиться год. Это не Солнечная, где планеты сидят друг у друга на головах, и гравитационный маневр – естественный способ перемещения толстозадых барж. У Тихони всего три планеты. Афродита – ближайшая, Сатир – каменный шар с Марс размером, и между ними – Гиада, лиловый гигант из газа и льда. До ее орбиты меньше астрономической единицы по прямой, но где вы видели прямые в космосе? Весь план зависит от того, как далеко она сейчас.

Мне нужно разогнаться так, как на этом и подобных ему ведрах еще никто и никогда не разгонялся, чтобы максимально сократить время полета. Я обязательно успею. И теперь главное, чтобы девочка меня дождалась.

***

Выгребаю с базы весь продовольственный запас: после такого полета, если удастся не сдохнуть по дороге и спасти корабль и девочку, меня объявят героем и снимут наконец с вахты. Теперь нужно разместить все это в рубке три на три метра.

Челнок видно издалека. Он опускается по пологой траектории, медленно увеличиваясь, пока ненадолго не скрывается за гребнем. Воздух упруго толкает в грудь. Я инстинктивно жмурюсь, когда мелкий песок сыплет в забрало шлема. Расположенный между складских хвостов грузовой шлюз шумно выдыхает, закрутив вихрик медленно оседающей пыли, и я спешу к челноку. От перегретой керамики тянет нестерпимым жаром, киберы останавливаются, ожидая приказов и не рискуя приближаться. Приходится поступить так же, заодно появляется время еще раз убедиться, что все рассчитано правильно.

Гиада сейчас расположена относительно удачно, потребуется совсем незначительное отклонение. Потрачу лишнюю неделю, зато выиграю несколько месяцев. Если экономить топливо в первой фазе, а после гравитационной пращи идти на ускорении по шесть часов в сутки, я прибуду в нужный сектор пространства самое позднее через девять месяцев.

Едва броня начинает остывать, мы ныряем в корабельный шлюз. Нужно распределить припасы, все пространство кораблика превратится в склад. О свободном месте можно не беспокоиться, оно само появится и будет только расширяться. Через месяц можно будет жить не только в кресле, что станет особенно важно во второй фазе, когда гравитация будет появляться чаще и станет более значительной.

***

Киберы замуровывают меня в кабине, свободное место остается только вокруг пульта. Я вожусь в кресле, устраиваясь поудобнее, подключаю санитарный блок и откидываюсь на подголовник, прикрыв глаза. «Дина, что ты творишь?» Нет, не так. Мать бы не спрашивала, она бы просто констатировала: «ты рехнулась, никто в здравом уме не станет...»

Но остатки здравого смысла ты выбила из меня перед тем, как отправить сюда, так что заткнись и не мешай мне творить глупости. Все, время на рефлексию вышло.

Оказавшись на орбите, я первым делом вывожу перед собой текстовый чат, что услужливо ведет Федор. Спор так и не сдвинулся с мертвой точки, по экрану сплошной стеной ползет ругань пополам с терминологией. Что ж, пусть еще немного потеребят свои эго.

Челнок стыкуется с разгонным блоком, пока я делюсь планами с бортовым компьютером. На тестовой анимации кривая набора скорости круто забирает вверх, где выходит на плато, когда отключится первая пара разгонных двигателей. Затем – шесть месяцев невесомости и ничегонеделанья, пока кораблик ползет к Гиаде.

Мама, помнишь, в детстве, когда я просила у тебя что-то, ты требовала задать самой себе три вопроса: «нужно ли мне это?», «нужно ли это прямо сейчас?» и «точно ли ты в этом уверена?»

Я почти всегда тебе уступала, но сейчас уверена на все сто. Мне это необходимо.

– ...шажок за гравитационный маневр…

Челнок уютно вибрирует, начиная разгон. Поехали.

***

– Мальчики, хватит собачиться, я уже вылетела.

Уставшие голоса удивленно затихают, чтобы через секунду взорваться с новой силой. Я с трудом разбираю слова, пока в разговор не вклинивается еще один голос.

– Центроспас-Земля, Комов. – Низкий хрипловатый голос представляется, и едва начавшийся шторм утихает. – Я слушал разговор. Смотритель Казанцева, скажу сразу: если бы не крайняя необходимость, мы бы вас даже не рассматривали.

– Неожиданно. – Я вскидываю брови, а Комов продолжает:

– Дело не в вашей компетентности, а в челноке. Это всего лишь лифт на орбиту для экстренного спасения, он не предназначен для дальних перелетов.

– Я как раз и собираюсь использовать его для спасения.

– Послушайте, – начинает было он, но осекается. Слышно, как человек на Земле тяжело вздыхает и после долгой паузы устало произносит: – извините. Поступайте, как считаете нужным. Я просто должен был попытаться вас отговорить.

– Спасибо, но не нужно. Я одна могу хоть что-то сделать. – Я усмехаюсь и говорю уже всем: – так что советую запастись поп-корном, нас ждет очень скучный сериал. Надеюсь, хоть финал не разочарует…

Комов молчит, возможно, он уже отключился. Эфир разрывают возбужденные голоса, требуют, хвалят, чей-то фальцет прорывается руганью. Устало потянувшись, я переключаюсь:

– Габриэла, ты здесь?

Несколько бесконечных секунд царит тишина. Затем плачущий голос врывается в кабину:

– Я тут! Тут! Я думала, что меня все бросили, все эти голоса, люди…

– Успокойся, пожалуйста. Я лечу к тебе, ты слышишь?

– Да… – девочка всхлипывает. – Я тут совсем одна…

– Габи, мне нужно тебе кое-что сказать. Тебе придется подождать, и очень долго...

Самый ценный ресурс сейчас – топливо. Без пищи можно прожить месяц, но стоит ошибиться при разгоне или позже, при торможении – и все. Так что с самого начала придется жестко экономить. Скормив компьютеру программу маневра, я получаю подтверждение и отправляю команду к разгону.

Кораблик набирает скорость неохотно, поднимаясь все выше по эллиптической орбите над Афродитой. Я смотрю, как расширяется красная яйцевидная петля, стремясь совпасть со своим зеленым двойником. Автоматика справится, тут можно не сомневаться.

Приблизившись к пику, две окружности совпадают, и сразу за этим челнок прибавляет скорости. Прижатой к спинке кресла, мне остается только следить, как лениво поворачивается за стеклом бледно-голубой диск Афродиты.

***

Во времена Нулевой экспансии на то, чтобы добраться до другой планеты, люди тратили в лучшем случае полгода. Теперь даже это ведро за то же время преодолеет почти астрономическую единицу – втрое быстрее, но все равно нестерпимо долго. Потом – еще один гравитационный маневр и, если все пройдет, как надо, останется еще три месяца. Но сейчас, спустя неделю, я все еще в самом начале пути.

Я догрызаю питательный батончик, сую обертку в карман. «Хорошие девочки выбрасывают мусор в урны!» Знаю, мама. Хорошие девочки вообще много чего делают, всегда «так» и обязательно «вовремя». Мы не виделись много лет, сеансы связи на твои Дни рождения не в счет, но ты все никак не уберешься из моей головы!

Не найдя салфетки, я вытираю шоколад с пальцев о штанину. Не потому, что патологическая свинья, просто вдруг очень хочется доказать себе… Что? Доказать, что Дина Казанцева уже выросла и теперь может вести себя, как хочет? Бред.

Аппаратура работает на прием постоянно, передавая в рубку звуки далекого парализованного корабля. Блажь, конечно, даже если прямо сейчас с девочкой что-то случится, помочь ей не удастся. Но я слышу, как она возится по ту сторону передатчика, и от этого становится немного спокойнее.

Ганза-3 предназначался для охоты на кометы и как раз остановился, высматривая жертву, когда его накрыло. Половина команды была в ангаре с открытым люком, через который Тихоня их и достала. Двое, сидевшие за пультами, бросились на помощь, но едва выбрались из шлюза, как чертова звезда вскипятила им мозги. Так Габриэла осталась одна.

Первое, что Габи приходится сделать, едва мой челнок выходит из разгонной петли вокруг Афродиты – перетащить в рубку как можно больше еды и воды. Всем будет спокойнее, если она не будет оттуда никуда надолго отлучаться. Целый день из динамиков доносятся шелест дверей, треск пластика и всхлипы. Девочка быстро устает, но держится молодцом, лишь пару раз сорвавшись в тихий плач. Я успокаиваю ее, как могу, чувствуя себя абсолютной дурой. Но мои слова помогают! Наконец, Габи забирается в кресло перед пультом и спрашивает, сколько мне еще лететь.

***

– Дина, а как ты выглядишь?

Тонкий голосок все еще невесел, но по крайней мере в нем уже нет страшного отчаяния первых дней. Я растерянно моргаю, не сразу сообразив, что она имеет в виду. Как любая «сильная и независимая» женщина, я редко подхожу к зеркалу.

– Я думаю, ты красивая. Конечно, не как моя мама… – голос Габриэлы дрожит, и я спешу вмешаться:

– Знаешь, у меня здесь нет зеркала, так что сейчас я уже могу мало чем отличаться от чудовища.

Прием я подсмотрела в какой-то отвратительной книжке и теперь прислушиваюсь в напряжении: получилось или нет? Габриэла фыркает и принимается меня разубеждать.

– Ты совсем не чудовище! У них и голос не такой, и вообще…

Она тараторит, путаясь и захлебываясь, об экстерьере и повадках монстров. Вываливает все, что знает и придумала на ходу, а я изо всех сил вслушиваюсь в голос. Увидеть бы ее лицо, осмотреться, убедиться, что она хорошо устроилась, но видео нет. Колониальный корпус решил, что такое оборудование слишком дорого стоит и распихал его по системам раннего обнаружения и военным кораблям. Гражданским же пришлось выстроиться в такую длинную очередь, что за последних получать передатчики будут их дети.

Насколько я могу судить, Габи держится молодцом, даже подозрительно для человечка, совсем недавно потерявшего всех родных. А то и вообще всех, кого знала. Родилась девочка либо в полете, либо незадолго до, и весь ее мир состоял из пятерых человек, окружавших ее с рождения, да голосов из приемника.

Я не психолог, мне трудно понять другого человека. Максимально трудно, особенно ребенка. Но мне отчаянно хочется найти в себе это странное… что? Чувство? Сущность? Орган? Мне очень хочется понимать.

***

Полтора месяца – достаточный срок, чтобы выработалась любая привычка.

Едва заслышав писк кресла с той стороны бесконечности, я просыпаюсь, расталкивая кружащие вокруг обертки и пустые коробки. Короткий сеанс ускорения закончился, и весь мусор, упавший на переборку, снова хороводит по рубке. Прокашлявшись, я включаю микрофон:

– Доброе утро, Габи. Как спалось?

График у девочки совершенно лишен системы. Вот и сейчас она вскочила – я покосилась на таймер – после трех часов беспокойного сна.

– Я тебя разбудила? Извини… – сегодня ее голос снова звучит отрешенно.

– Ничего страшного. Что-то случилось?

Ну что могло случиться? Обычно Габриэла становится такой, вспомнив родителей. Мне не с чем сравнивать, но для ребенка, выросшего в информационном коконе, она очень хорошо психически развита. Мне даже кажется порой, что там, на той стороне, ждет девочка гораздо более развитая, чем была я в ее возрасте. Наверное, это позволяет ей неплохо переносить одиночество, но в один момент что-то неуловимо сдвигается, и Габи снова проваливается в горькое детское отчаяние. В этот раз она держалась дольше обычного, мы не затрагивали тему смерти уже три дня. Теперь я разрываюсь на куски, на ощупь отыскивая способы занять ее, и у меня получается. Хреново, через задницу, но я учусь.

– Мне снилась мама. – Габи всхлипывает. – Она звала меня обедать, я побежала, но никак не могла… А потом упала, смотрю – а вокруг уже совсем никого…

Я открываю было рот, но мысли застывают. Что бы ты сказала, мама? Ну, для начала хорошенько бы наорала: универсальное средство, снимающее все тревоги, ведь так?

– Ну… Она старается заботиться о тебе…

Я чувствую, что вступаю на зыбкую почву. Черт! Черт! Но девочка нетерпеливо обрывает:

– Да я знаю! Мне давно уже всю правду рассказали про ангелов. Но я же с ней хотела поговорить…

Габриэла всхлипывает снова, а у меня камень падает с души: разговаривать о смерти неприятно, особенно с тем, кто столкнулся с ней лично.

– Знаешь, давай сделаем так… – мой голос хрипит, то ли еще не отойдя ото сна, то ли сам не веря в то, что ему предстоит озвучить. – Она наверняка тоже хочет тебе многое сказать. И ты ее еще не раз увидишь. Так что не нужно грустить, хорошо? Давай я лучше расскажу тебе историю.

– Хорошо, – неуверенно тянет Габриэла и швыркает носом. – А какую? Про Красную Шапочку?

– Нет, – я могу наконец расслабленно выдохнуть. – Ты слышала что-нибудь о Сухопутных звездах?

Дрянь, а не животные. Но когда о них рассказываешь, они вдруг открываются с неожиданной стороны.

***

Пользуясь ускорением, я проползаю по кораблю и собираю мусор. Утрамбовав хлам в шлюз, опустевший за полгода полета, возвращаюсь в кресло и открываю окно с видом на лиловый шар Гиады, занимающий почти все пространство. Пройти предстоит опасно близко, и отсюда кажется, что кораблик непременно упадет в ледяные недра гиганта. Проверив дугу сближения, я указываю точку, в которой автоматика сбросит мусор. Хорошие девочки убирают за собой.

Весь последний месяц мы с Гиадой медленно, но верно сближаемся. Я успеваю восхититься, влюбиться и разочароваться, после чего неделю экраны не включаются вовсе. Теперь мне предстоит увидеться с ней в последний раз и расстаться навсегда. Как же можно удержаться и не нагадить в душу напоследок?

Да, мама? Я помню, как в аэропорту ты не сводила глаз с таймера, отсчитывающего минуты до моего отлета. Я хорошая дочь, прежде чем развернуться и уйти, я плюну в безразличную планету.

Я успею. Это становится совершенно ясно, за орбитой Гиады. Челнок ускоряется по шесть часов в сутки, сберегая топливо для торможения.

Едва ускорение в 2,5 g разжимает тиски, я хватаю пищевой брикет, ощущая во рту только горечь, и моментально проваливаюсь в сон. Габриэла относится к ситуации с пониманием и быстро учится не беспокоить меня, я же выхожу на связь так быстро, как только могу. Но сегодня мне не до сна. Едва свинцовая лапа ускорения отрывается от груди, позволяя дышать, в рубке раздается сигнал вызова. Что-то с Габи? Но это Федор. Я стараюсь его игнорировать, но чертова железяка оказывается упорнее.

– Да! Что там случилось? Заскучал? – рычу я. Все семь месяцев с начала миссии он беспокоит меня не чаще раза в пару недель. Ничего особенного, в основном доклады о состоянии базы. Федор не испытывает одиночества, просто действует по плану, но все равно это приятно. Но сейчас у меня все болит, и единственное, о чем приходится заботиться – чтобы не уснуть с куском во рту.

– Плохие новости. – Голос Федора никогда не отличался особой эмоциональностью, но сейчас в нем что-то такое, от чего по спине бегут мурашки. – Тихоня снова активизировалась.

– Новая вспышка?

Если так, то ничего смертельно опасного не случится. На таком удалении даже броня челнока достаточный экран. Девочке же вообще не о чем беспокоиться.

– Пока нет, но в зоне лучистого переноса началось непонятное движение.

Даже так. Похоже, Тихоня заскучала и снова решила податься во все тяжкие.

– Какие прогнозы? Она вела себя так же перед первой вспышкой?

– Тогда все произошло очень быстро, но да, поведение укладывается в общую динамику. Я обрабатываю данные, но они слишком противоречивые. Пока одно можно сказать с уверенностью: звездные кризисы случаются здесь каждые сто-сто десять тысяч лет, и каждый раз начинаются и прекращаются совершенно неожиданно.

Федор на секунду затихает, пока в окне перед глазами разворачивается динамическая карта светимости.

– Я уверен, что именно поэтому жизнь на Афродите так и не выбралась из океана. А длительные периоды спокойствия и покладистость Тихони не дали Земле заметить опасность. Теперь звезда собирает силы, и наверняка ударит как следует.

Просто замечательно.

– И за какое время до вспышки я о ней узнаю?

– Не могу сказать. Но буду докладывать об изменениях.

Федор замолкает, а я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Через неделю челнок начнет торможение, а значит, повернется дюзами по ходу движения. Тогда вместо толстого металла кормы меня будет отделять от подлой звезды только лобовая броня, не самая мощная и только чудом еще не встретившая достаточно быстрый кусок космического мусора. И если звезда достаточно сильна, чтобы добраться до органики в толще океана, то и мне несдобровать.

Вызвав корабельное меню, я переключаю волну передатчика.

***

Дело дрянь. – Пилот спасателя выдыхает пораженно. Его коллега из соседней системы выражается более цветасто. Я согласна с обоими.

После короткого объяснения сути проблемы, они надолго замолкают. На Земле сделали ставку на мой сумасшедший полет, и сейчас кроме меня на помощь девочке идет только спасатель, изнашивая реактор: к системе Тихони приписали древнее корыто.

– У нас фонит двигатель, так что мы всем экипажем на препаратах. До вас доберемся через одиннадцать месяцев, если не сгорим и не взорвемся.

Спасатель невесело усмехается. Я не знаю, что ему сказать. Очень жаль пятерых ребят, что рискуют жизнями. Пилот ни в чем меня не упрекает, да и не в чем, но внутри так гадко и стыдно, что я неожиданно для себя впадаю в ярость:

– Не ной, это ваша работа! Или за вас слабаков все должны делать другие…

Прервав связь, я что было сил бью себя по лицу. От меня к стене вереницей тянутся алые капли. Как же не хочется умирать! Тихоня, пожалуйста, сверкни прямо сейчас. Я очень тебя прошу. Или сейчас. Или сейчас. Или сейчас…

Вытерев рукавом губу, я кривлюсь в злой усмешке: мама, скажи ей!

***

Габриэла не должна ничего знать, это вообще не обсуждается. Держится она на удивление хорошо, даже не знаю, что было бы со мной на ее месте и как долго потом меня собирали психологи. И кто я для нее? Голос из машины или человек, идущий на помощь? Очень хочется верить, что последнее.

Время еле ползет, но зато я учусь неплохо общаться, становясь почти человеком. Да, иногда хочется тихо умереть, особенно в первые дни, когда непривычное ускорение сжимает так, что трещат ребра, но я справляюсь. Мне важно стать для девочки другом, чтобы не оставлять времени призракам, но я втягиваюсь в игру, не замечая, как игра становится реальностью.

Скрип пилотского кресла под легким тельцем. Я уже знаю, что последует дальше.

– Дина, ты тут?

Отвечаю. Сегодня голос девочки звучит почти нормально. Мне уже известны, наверное, все оттенки ее настроений, и в этом «почти» таится вопрос: «значит, тебе осталось лететь...»

– Значит, тебе осталось лететь шесть недель?

– Да, совсем недолго.

Девочка на секунду затихает, потом следует новый вопрос:

– Это же сорок два дня?

– Не обязательно. – Вздыхаю. – Габи, я ведь уже объясняла: это время подлета к орбите твоего корабля, и даже если получится не промахнуться, все равно придется искать тебя. Так что добавляй еще несколько суток.

Габриэла сжаливается:

– Хорошо, но ты же помнишь, что тебе нужно поторапливаться?

Конечно, помню. У девочки День рождения недалеко от даты моего прибытия к ней, очень символично, ха-ха. И конечно же, как и любой ребенок, она устраивает вокруг праздника целый культ. Габи очень любили и баловали, что не удивительно в крошечном мирке семейного вахтовика. И теперь я – часть прошлой жизни, так что от меня ждут самый дорогой и долгожданный подарок.

Главное – успеть с доставкой.

***

Очень тяжело жить постоянным ожиданием беды. Я готова распрощаться с жизнью, но ничего не происходит, и это сводит с ума. В мерном шуме агрегатов то и дело мерещится тревожный вой сирен, и, едва задремав, я вскидываюсь в ужасе. Уже три недели, как челнок начал торможение. На обзорных экранах мутным бельмом торчит Тихоня, и один ее вид вызывает непреходящую панику. Федор докладывает, что звезда на предпиковом уровне и теперь может вспыхнуть в любой момент. Что ж, мне и так везет слишком долго. Надеюсь, Тихоня подождет еще чуть-чуть.

Я с силой тру лицо. После вспышки и до момента, когда она настигнет челнок, достаточно времени, чтобы развернуться двигателями обратно к звезде, тогда появится мизерный – всего три с половиной процента – шанс уцелеть и продолжить миссию. Но если что-то пойдет не так, мне не хватит топлива для маневра. С другой стороны – это не тот ноль, что я имею, не предпринимая ничего.

Ладно, у меня еще полно времени, чтобы принять решение. Федор только рассчитал вероятности, рулить же кораблем в случае чего придется мне.

***

Две недели. Еще две чертовы недели. Слабые радары челнока уже запеленговали грузовик, позволяя навигатору вносить небольшие корректировки в курс. А Тихоня все не торопится. Эта стерва словно знает, что делает, и ее бледная рожа не дает мне спокойно спать, превращая сон в затяжной бросок сквозь кошмары. Можно отключить камеры, но я не могу, каждый раз, как я тянусь к панели, внутри появляется мерзкое чувство, что стоит только отвернуться…

Зато для Габриэлы каждый день – канун праздника. Она строит планы, обещает провести по кораблю и показать все-все свои секретные места. В такие моменты я стараюсь держаться, шучу и подбадриваю, но на краю поля зрения продолжает маячить злая звезда.

Я не знаю, что буду делать, если Тихоня решит, что с меня хватит. Сказать девочке, что всему, что она придумала, чем мы жили последние месяцы, не сбудется? Или промолчать и исчезнуть без звука, как все те, кто был в ее жизни? Я не знаю, и очень не хочу вставать перед таким выбором.

***

...Система аварийного оповещения выдергивает меня из сна. Кое-как продрав глаза, я не сразу понимаю, что все происходит по-настоящему. В плавающих передо мной экранах алым пылают тревожные надписи:

«ОПАСНОЕ СБЛИЖЕНИЕ!»

«ВЕРОЯТНОСТЬ СТОЛКНОВЕНИЯ 97%»

В то же мгновение вектор притяжения смещается, меня дергает в кресле, натянувшиеся ремни выдавливают из груди стон. На переднем плане окна с панорамным видом и данными о случившемся: это не Тихоня, до нее световые часы, Федор успел бы предупредить. Но что же тогда?

Если верить показаниям детекторов, челнок разминулся с куском скалы в полметра диаметром. Слишком маленький и быстрый, чтобы его заметить раньше, он выскочил из пустоты, заставив кораблик шарахнуться в сторону. Автоматика сработала на отлично, не позволив ему оборвать путешествие за три дня до завершения, можно расслабиться.

Глядя, как расходятся траектории астероида и челнока, я позволяю себе выдохнуть. Пронесло. Там, снаружи, по-прежнему пустота, но теперь она несколько менее… пуста. Сатир болтается на краю местного пояса Койпера, здесь полно льда и щебня, оставшихся после формирования планет, но вероятность столкнуться с чем-то тут все равно крайне мала. Примерно как…

Страшный рев сирен обрывает мысль. Секунда уходит на то, чтобы осмыслить происходящее: челнок начал маневр ухода – уже второй! Меня снова дергает в кресле, по металлу корпуса сыплются удары, к визгу сирен добавляется зуммер системы жизнеобеспечения: в корпусе течь. О том, что дыр может оказаться несколько, не хочу даже думать. Звуки становятся выше, в ушах щелкает от перепада давления. В панике я дергаю ремни, едва не срывая ногти. Быстрее! Бросить все, бежать! Воздух… Вцепившись в подлокотники, изо всех сил зажмуриваюсь: нет. Замри. Думай. Иначе сдохнешь. Снова овладев телом, тянусь к ящику под креслом. Вытащив шлем и перчатки, защелкиваю герметичные соединения и наконец позволяю себе закричать.

***

Я потеряла два правых двигателя, включая маневровые, теперь челнок парализован на одну сторону, но это не главная неприятность. Намного хуже, что мне не удается найти и залатать все прорехи в обшивке, так что весь оставшийся путь придется провести в скафандре, с ролью которого отвратительно справляются комбинезон и шлем.

Кроме того, я осталась почти без связи, о чем узнаю, только когда не могу вызвать Федора. Он выходит на связь сам, получив телеметрию челнока, и тогда выясняется, что меня не слышно.

– Дина, сигнал еще проходит, значит, передатчик накрылся не полностью. Можешь как-то обозначить, слышишь ли меня?

Здесь приходится задуматься. Потыкав клавиатуру, я выясняю, что текст тоже не уходит, из связи только датчики с собственными урезанными протоколами. Поколебавшись секунду, отправляю в ребут сенсор давления: проку от него сейчас нет. Едва тот загружается, повторяю действие.

– Отлично, – звучит в шлеме голос ИИ. – Тебе осталось трое суток, продержишься. Я пересчитаю траекторию, но одна хорошая новость есть: Тихоня снижает активность, так что в ближайшее время можешь не бояться. До связи.

Три дня. Я кошусь на оставшиеся рационы. Скафандр выдержит вакуум, воздух и воду в него можно накачать через клапаны в шлеме или подключившись к баллонам, но с питанием фокус не пройдет, придется сидеть на диете, благо, три дня – не тридцать.

Челнок продолжает торможение, но теперь едва заметно вращается, смещая траекторию. Медленно, но достаточно, чтобы разминуться с грузовиком. Я успеваю похоронить себя и свои планы, когда кораблик дрожит, качание звезд в полуослепших экранах замедляется. В шлеме звучит голос Федора:

– Из плюсов: мне удалось остановить вращение. Минусы: оставшиеся двигатели не успеют погасить скорость. Я внесу коррективы в тягу, чтобы провести тебя всего в пятнадцати километрах от грузовика. Если все пойдет по плану, ты перескочишь…

Дальше я не слушаю. Даже рассчитай Федор все абсолютно точно, это не прыжок с камня на камень, здесь я не отделаюсь ссадиной. Меня размажет, как муху по лобовому стеклу автомобиля.

***

Если не знаешь, как поступить – жизнь сделает все за тебя самым отвратительным способом. Мне не нужно объясняться с Габриэлой, все, что я могу – слушать ее плач, с каждым часом становящийся все безнадежнее. Федор сообщил ей об аварии, и теперь девочке остается только оплакивать нас обеих.

Мне было известно об опасности с самого начала, и я ни мгновения не сомневаюсь в выборе. Да, он завел меня в безвыходную ситуацию, но это лучше, чем в безопасности старательно делать вид, что где-то рядом не гибнет ребенок.

Габриэла сильная, я знаю, она дождется спасателей. Что же до меня… Мама, ты права: я никчемыш. Настолько жалкий, что даже самая невзрачная звезда в Галактике побрезговала марать руки.

Утро последнего дня наступает и проходит. Я лежу в кресле, не чувствуя голода и жажды, а внутри раскрывается пустота. В голове бьется безнадежное: «Все зря». С монитора глядит Тихоня.

Вдруг оживает приемник:

– Дина, плохие вести. – Федор взволнован. – Тихоня зашевелилась, активность растет, она вот-вот вспыхнет. Развернуть тебя не получится без маневровых, так что остается прыгать. Я все рассчитал: если ты возьмешь с собой дополнительные баллоны, их тяги все равно не хватит, чтобы снизить скорость, но я раскручу челнок вдоль поперечной оси, чтобы в момент отрыва ты дополнительно сбросила скорость. Тебе лететь еще пять часов, если Тихоня подождет…

***

Фаэтон фиксирует вспышку и гибнет почти сразу, но успевает отправить данные. Федор спокоен, когда объясняет, что нужно делать. Чтобы успеть с настройкой челнока, он не консервирует станцию и теперь готовится умереть. Альтруизм, как и нужные интонации, ему вложили разработчики, но мне все равно до слез жаль его.

– Все просто: выходишь и прыгаешь, остальное делают программы. Но не расслабляйся, до точки Х восемь минут, потом тебе придется действовать самой, так что возьми себя в руки.

Легко говорить, когда ты – кусок кремния без представлений о смерти. Но он прав, нужно шевелиться. Кабина дергается, вектор притяжения меняется, когда маневровые дюзы начинают раскручивать челнок.

На краю поля зрения – таймеры обратного отсчета. На первом убывает время, оставшееся до прыжка, второй сообщает, когда Тихоня поджарит мне мозги.

– Ты заправила скафандр? Собрала дополнительные баллоны? Инструкции я скинул, большую часть работы сделает автоматика, так что тебе останется только не проспать контрольные точки. Все, сейчас нас накроет. Работать с тобой было… приятно.

Меня трясет от неожиданности, в горле – горький ком, в глазах – слезы. Хочется ответить, что он – одно из двух существ, вокруг которых крутилась моя жизнь в последние месяцы, но Федор не услышит. По щекам текут слезы, когда значок связи с базой краснеет.

С этого момента я одна. На таймерах светится время:

4:30:47

4:50:11

***

Предупреждение таймера о десятиминутной готовности застает меня за проверкой баллонов. После гибели Федора я хандрю ровно час, остальное время уходит на проверку узлов и систем: перебирая внутренности челнока, я могу не думать о скором самоубийстве.

Металлическая заслонка шлюза теперь находится над головой, возле центра вращения. Створка отползает в сторону, от стен через ботинки передается слабая вибрация. Забираюсь внутрь, открываю внешний люк.

Нужно выбраться на корпус и ползти к носу. Челнок вращается так, что меня прижимает к корпусу в дополнение к магнитным захватам в перчатках и ботинках. Время стремительно утекает, но я останавливаюсь и смотрю на Тихоню. Голова идет кругом.

Тонкий скафандр не стесняет движений, а вращение челнока дает достаточное сцепление, и меня не швыряет от каждого движения. Не думаю, что без этого слабые магниты, полезные внутри корабля, смогли бы меня удержать.

На месте сверяюсь с таймером: сорок секунд до прыжка. Поправив сумку с баллонами, осматриваюсь: в черноте пространства можно разглядеть яркую искорку. Пока я наблюдаю, она дважды скрывается с глаз и появляется снова. Ганза-3, внутри которого прямо сейчас наверняка сходит с ума маленькая девочка. Отдав управление компьютеру челнока, застываю, прикрыв глаза и не рискуя дышать: вдруг даже это может изменить траекторию?

По скафандру бежит дрожь, когда магниты отключаются. Я изо всех сил отталкиваюсь ногами, снова приходит невесомость, а с ней – обманчивое чувство, что я зависла в пространстве и никуда не лечу. Конечно, все не так: наши с челноком пути стремительно расходятся.

Скорость – единственный спаситель и злейший враг. Она позволит оказаться у цели раньше, чем до меня доберется Тихоня, но так приложит о борт, что останется только пятно. Конечно, Федор рассчитал весь полет от прыжка и до спасения, и причин не доверять ему нет, но чем меньше остается времени, тем сильнее ужас.

***

«ПРИГОТОВИТЬСЯ К ТОРМОЖЕНИЮ»

Выскочившая перед глазами надпись заставляет вскрикнуть и тут же сменяется подготовленной Федором анимацией. Следуя указаниям фигурки на экране, я стягиваю со спины баллоны. Активировав магниты, хватаю по одному в каждую руку и крепко сжимаю. Что теперь? Пиксельный человечек упирает оба баллона в живот. Федор, я очень надеюсь, что все поняла правильно…

От удара меня едва не выворачивает, во рту растекается горечь: в меня будто влетает гора. Сквозь гул в ушах прорывается писк аварийных систем. Я не могу дышать, перед глазами плывут цветные круги.

Кажется, я умираю, воздух вырывался с хрипом. Когда системы жизнеобеспечения убирают со стекла влагу, я обнаруживаю себя летящей в облаке замерзшего воздуха. Белые кристаллы мерцают, а прямо за ними медленно надвигается жилое кольцо Ганзы. Подо мной проплывают утопленные в обшивку окна, решетки антенн. Может, теперь я не убьюсь сразу, а сперва переломаю ноги.

Магнитные захваты не рассчитаны на такие ускорения, но дело свое делают. Перчатки скользят по металлу, но мне удается подтянуться, хоть от боли в животе я едва не теряю сознание. Магниты на ботинках прихватывают меня к обшивке корабля. Накатывают слабость и облегчение: я на месте…

Две минуты.

***

Будь корабль чуть крупнее, схватись я немного дальше… Мне снова везет: на плане метка шлюза мерцает метрах в тридцати. Поднимаюсь и грохочу подошвами ко входу в грузовик. Приходится глядеть на тени под ногами, но стоит отвлечься, и я тут же пропускаю скрытый во тьме штырь. Инерция тащит дальше, я успеваю подставить вторую ногу, но, протыкаю скафандр. Я лапаю место разрыва перчаткой, но воздух продолжает рваться наружу.

Остается совсем немного. Под звон сирены и пульсацию в висках прохожу последние метры до шлюза, внешний люк открыт, и я вплываю внутрь.

Кажется, мерцает красная лампа у затвора. Кажется, наталкиваюсь на что-то в темноте. Кажется, в свете лампы и звезд мне видятся мертвые глаза.

Воздух кончается. Уже умирая, нажимаю кнопку. Втягиваю себя в открывшийся проем. Всем телом чувствую растущую тяжесть и падаю на пол. Становится все холоднее, судорожно сокращаюсь, пытаясь втянуть пустоту.

Кажется, кто-то дергает шлем, это Тихоня, она до меня добралась. Я хочу отогнать ее, прошу минуту покоя, ведь у меня больше нет сил.

* * *

– С Днем рождения, Габи!

Она выходит из своей каюты, потирая заспанные глаза, а увидев меня, с радостным криком бросается мне на шею.

– Тише! Тише! Задавишь! – говорю я с притворной строгостью и нежно хлопаю Габриэлу ладонью по спине. – Беги умываться, или никакого подарка!

Скорчив рожицу, она убегает, я смотрю ей вслед. Габриэле сегодня исполняется девять, и ровно год назад мы спасли друг друга.

Первые дни прошли в суете и переговорах. Земля была довольна удачным исходом, но еще больше радовались спасатели: теперь они могли заняться ремонтом.

С Афродиты вестей нет. Федор погиб, станция потеряна, но пусть ей занимаются другие, черта с два я теперь туда вернусь. Только мне кажется, что и никто уже не вернется. Старая склочная звезда останется одна.

– Мама! – голосок у Габи звонкий, из него уже давно исчезли нотки грусти и страха. – Ты что, уснула?

… шажок за будущее.

Мотнув головой, я улыбаюсь.

Другие работы:
+12
23:04
1049
21:51
+2
Рассказ увлекательный, трудно было оторваться от чтения. Спасибо, автор! thumbsup«Блох» не ловила, без обязаловки такой склонности не имею. pardon
Что не понравилось. На мой взгляд, просто лютая передозировка страстей-напастей, свалившихся на хрупкие плечи героини. Вот тебе, и это тебе, и снова тебе, и обратно тебе! crazyДа и вишенкой на торте красуется волнительное «успела в самый последний-распоследний момент, уже аж при смерти». Приём неоднозначный, смахивает на попытку выдавить из читателя слёзы с соплями, что уж совсем лишнее, с учётом наличия в тексте маленькой одинокой девочки-сиротки.
10:57
+2
Согласна, рассказ читается на одном дыхании.
Веришь автору, описывающему станцию, и веришь героине, которая прописана столь тщательно. Постоянно всплывающий образ матери — классный прием, позволяющий понять девушку еще лучше.
Единственное, что вызвало вопрос:
«Ганза» был предназначен для полета нескольких людей. Значит, проблем с питанием быть не должно. Там нет автоматики, способной скорректировать путь? Корабль парализован, но ведь что-то можно было сделать дистанционно, если сигналы идут без проблем.
Так что, как мне кажется, речь не шла о смерти девочки, а всего лишь о долгом ожидании помощи.
И насколько в этом плане героине целессообразно было оставлять свой пост?
Поэтому так подумать… не она спасала девочку, а сама спасалась, покидая планету, которая ей уже успела надоесть своей изолированностью.
18:58
Понравилось.
Кир Булычев одобрил бы )
23:09
Сильно придраться не к чему. Годится как шаблон для сценария фильма. Немного напрягает, что одинокая маленькая девочка, находящаяся среди 5-ти трупов (куда делись?), оказывается морально сильнее взрослой «тётеньки».
19:22
+1
Редко пишу комментарии, но тут очень захотелось. Просто, чтобы пожелать автору оказаться в финале конкурса smileРассказ понравился: динамичный, продуманный, многомерный. И научная база, и психология персонажей отлично проработаны. У меня в этом рассказе даже появился любимый момент: от слов «Дело дрянь» до «мама, скажи ей».
Удачи!
14:16
+1
Хороший рассказ, потому много писать не буду. Динамичный сюжет, все время держит в напряжении. И хоть во время чтения разрешаешь себе думать — да все точно кончится хорошо, все равно волнуешься.
И да, это НФ, что редко, да?
14:54
+1
Очень достойная космическая фантастика.
Красиво играет название рассказа. Это и тихая звезда, со спокойным мертвенным светом, показавшая исследователям зубки, и главная героиня, тихий исследователь, неожиданно рискнувшая всем, чтобы спасти чью-то жизнь.

Лёгкий слог автора и слова бьющие прямо в цель, делают свое дело. Ты сопереживаешь герою, чувствуешь все на собственной шкуре и искренне желаешь успеха.

Аплодисменты.
09:13
Благодарю за комментарий) Да, жаль, что рассказ не вышел в финал, но рад, что он нравится людям)
Татьяна
11:06
+1
Спасибо огромное. Читала на одном дыхании. Вы талантливы! Пишите ещё, пожалуйста! Так мало сейчас хороших книг!
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Достойные внимания