Светлана Ледовская №2

Государство благодарит вас за утилизацию

Автор:
Юлия Марченко
Государство благодарит вас за утилизацию
Работа №449
  • Опубликовано на Дзен

– Что-то сегодня много из Передержки, – Севастьянов быстрыми, выверенными движениями рук произвел забор материала у объекта. – Это уже пятый, а еще только одиннадцать утра.

– Понятное дело. Новости слышал? Вчера в терразоне Луны опять инцидент был, – коллега Севастьянова такими же быстрыми и отработанными движениями маркировал и систематизировал контейнеры с биоматериалом.– О пострадавших не говорят, но раз у нас процесс пошел, значит, дело имело серьезный оборот, и есть раненые. Ты же знаешь, что колонизаторы всегда в приоритете на оригинальные запчасти.

– Это точно, – Севастьянов склонился над следующим объектом, неподвижно лежащим на хирургическом столе – молодым мужчиной лет тридцати, и полностью осмотрел его. Татуировки, шрамы, родимые пятна – все эти места на теле объектов следовало избегать: материал должен быть чистым. В сопроводительном паспорте объекта мудреными для обывателя медицинскими терминами было указано следующее: тяжелая травма головного мозга с последующим полным параличом, без движения три года, угасание мозговой активности.

– Значит, больно не будет, – Севастьянов скальпелем сделал небольшой разрез на правом боку мужчины, расширил его и медленно стал вводить в него длинный тонкий шпатель с небольшим контейнером на конце. – Боря, сообщи в Разделочную Брызгину, что завтра у них будет работы по горло - материал идет хороший.

Был обычный будний день Конвертория.

***

Вечером после окончания рабочего дня, стоя на крыльце служебного входа во взрослое отделение Конвертория, Севастьянов пытался затянуться безникотиновой сигаретой. Никотиновые сигареты наносили непоправимый вред здоровью граждан, каждый из которых согласно законодательству о безотходном потреблении и переработке в обязательном порядке являлся потенциальным донором органов и тканей, и потому были запрещены, как и алкоголь, в состав которого входит этиловый спирт, сахар, кофе и многие другие продукты.

«Надо сходить к отцу, – подумал Севастьянов, – у него наверняка припрятано несколько блоков настоящих».

– Что, тяжелый был денек? – Брызгин своей вальяжной, раскованной походкой атлета, знакомой Севастьянову еще со времен учебы в академии, подошел к другу.

– Да уж! – Севастьянов выругался и бросил недокуренную сигарету в урну-переработчик. «Государство благодарит вас за утилизацию. Наше общество – за безотходное потребление во всех его проявлениях»,– раздался бесполый голос робота.

– Приучил тебя батя к нелегальщине,– засмеялся Брызгин. – Как Агата?

– Должна родить на днях, – Севастьянов тяжело вздохнул. – Даже страшно представить, что теперь дома будет. Не понимаю, зачем ей этот ребенок? Хорошо ведь жили, кота завели…

– Серега, если женщина хочет родить от тебя ребенка, значит, любит тебя, дурака, по-настоящему.

Но Севастьянов, как будто не слыша слов Брызгина, продолжал:
– Разрешение на рождение только целый год получали. Как вспомню все эти обследования, анализы, исследования, плохо становится, а после рождения опять начнется – учеты, регистрация, проверка жизнеспособности… Ты не слышал, что там про стерилизацию болтают? Вроде бы семейные пары, у которых уже есть ребенок, будут подлежать обязательной стерилизации.

– Мне это не грозит, я жениться не собираюсь. Мое останется при мне, – Брызгин лукаво прищурился, – Хотя может решусь и отобью у тебя Агату. А что! Здоровая, проверенная женщина, уже с ребенком и не от кого-то там, а от лучшего друга – красота!

– Мечтай, мечтай, тебе только это и остается. А если серьезно, что у вас там с Лилькой? Не срослось, что ли?

– Знаешь же, не люблю я все эти женские заморочки, - поморщился Брызгин, - Ты в чем-то прав. Вот почему не живется им легко и просто? Как начинается «Давай поговорим о наших отношениях» – все, как топором обрубает сразу, – Брызгин махнул рукой.

– Зря. Таких, как Лиля, поискать, – Сергей помолчал, как будто вспоминая что-то, затем спросил: – Подбросишь до отца?

Друзья спустились с высокого крыльца Конвертория и зашагали к парковке аэромобилей.

***

Роды у Агаты шли не по плану. Севастьянов понял это по напряженным лицам акушеров, периодически выбегающим из родильной палаты. На все его попытки узнать, что происходит, от него лишь отмахивались «Позже!».

После того, как Агату увезли в родильную палату, Севастьянов уже несколько раз сбегал во двор перинатального центра, чтобы украдкой покурить никотиновые сигареты, взятые у отца. Окурки он сложил в маленький металлический контейнер, надеясь завтра на работе тайком растворить их в кислоте: любое нарушение законодательства о безотходном потреблении каралось очень серьезно.

Но время шло, а заветный, первый детский крик так и не раздавался. Севастьянов сидел в зале ожидания перинатального центра уже около десяти часов. Наконец, из палаты вышел врач и направился к Сергею.

– Вы – муж Севастьяновой Агаты Юрьевны?

– Да, я, – Севастьянов почему-то встал, как на суде.

– У меня для вас не очень хорошие новости. С женой вашей сейчас все в порядке, но роды оказались тяжелыми, ребенок получил родовую травму. Кстати, это девочка. Ваша жена сказала, что вы до рождения не хотели узнавать пол.

Севастьянов почувствовал, как в горле встает ком.

– Как…травму? – севшим голосом спросил он.

– Роды были долгими и тяжелыми. У вашей жены началась отслойка плаценты, как следствие, сильное кровотечение, пришлось экстренно делать кесарево сечение, но у ребенка уже развилась острая гипоксия. Сейчас девочка в кислородном инкубаторе, делаем все возможное, вводим специальные препараты для стимуляции нейронов. Насколько сильно пострадал мозг, будет видно при дальнейших обследованиях. Пока вашу дочь поставят на учет жизнеспособности. Сейчас вы их увидеть не сможете, они обе в реанимационном отделении.

Севастьянов медленно опустился на диван, который он десять часов назад облюбовал в зале ожидания. Врач сочувствующе похлопал его по плечу и сказал:

– Не расстраивайтесь сильно. Роды – процесс часто непредсказуемый даже в наше время. А дети поправляются, поверьте мне, такие случае нередки. Постановка на учет жизнеспособности еще не приговор. Мы-то с вами знаем.

Севастьянов закрыл лицо руками. «Знаем!» – пульсировало у него в голове.

***

Со дня приезда Агаты с ребенком из перинатального центра Сергей старался приходить домой с работы как можно позднее. В последние пару недель ему вообще приходить домой не хотелось, но в этом он не смог бы честно признаться даже самому себе. Не смог бы он признаться и в том, что ненавидит свой дом, свою жену Агату и свою дочь. Особенно свою дочь. После ее рождения изменилось все. И прежде всего - Агата. Севастьянов не узнавал ее: от прежней цветущей красавицы с очаровательной улыбкой, манящим блеском в глазах и острым умом не осталось почти ничего. Агата стала замкнутой, весь ее мир сосредоточился вокруг ребенка. Ее разговоры касались теперь только дочери или тем, связанных в ней. Севастьянов не мог вспомнить, чтобы после рождения дочери Агата улыбнулась хоть раз. Они никуда не ходили сами и не принимали гостей, а ведь раньше, если им удавалось хотя бы один вечер провести дома вдвоем, они, смеясь, называли себя старыми супругами.

Девочке поставили диагноз - детский церебральный паралич и взяли на учет жизнеспособности. Суть этого учета состояла в том, чтобы определить, сможет ли ребенок впоследствии стать полноценным гражданином государства и приносить пользу обществу, а не быть балластом, впустую потребляющим ресурсы, которые можно использовать более рационально. Каждый год они обязаны будут обеспечить прохождение их дочерью медицинской комиссии, которая должна установить, возможна ли реабилитация ребенка и не прогрессирует ли выявленное нарушение его здоровья.

Первая комиссия по оценке жизнеспособности пройдет, когда девочке исполнится один год. Если комиссия решит, что у ребенка нет прогресса в реабилитации и он не возможен в дальнейшем, ее отправят в детское отделение Конвертория, куда отправляют всех неизлечимых и бесперспективных с точки зрения улучшения здоровья детей. Еще год - полтора она будет находиться в отделении второго шанса - Отделении углубленного исследования и анализа на возможность реабилитации и выздоровления, или в «Сортировке», как называют это отделение Конвертория его сотрудники между собой. Если по истечении этого срока улучшений или хотя бы возможности прогресса выявлено не будет, девочку отправят в «Передержку» - Отделение исследования на возможность донорства, где она будет находиться от полугода до восьми месяцев. В это время в Передержке будут исследованы все органы и ткани ребенка на предмет их изъятия и определен круг возможных реципиентов.

Из Передержки есть только один путь: объект направляют в Отделение контрольной подготовки или "Готовальню" - во взрослом отделении Готовальни работал Севастьянов, там производится контрольный забор материала, исследование тканей, и окончательная подготовка объекта перед тем, как направить его в "Разделочную" - Отделение извлечения материала. В "Разделочной" производится выемка всех намеченных для трансплантации органов и тканей. Конечным этапом является само Отделение трансплантации. Работники Конвертория шутя называют его "В гостях у Фрэнка". "Фрэнк" было сокращением от "Франкенштейн".

***

Севастьянов зашел домой, когда Агата с дочерью уже спали. "Год! Почти год теперь жить в подвешенном состоянии! Вот тебе и ребенок!" - думал Севастьянов, проклиная судьбу и Агату. Он снял куртку и тихо пошел по неосвещенному коридору в спальню. Проходя мимо детской, Сергей увидел спящую на диванчике рядом с кроваткой ребенка жену - с момента возвращения домой она ночевала в комнате дочери. Горела мягким желтым светом ночная лампа. Севастьянов нерешительно потоптался на пороге, но все-таки зашел в комнату. Он подошел к детской кроватке и посмотрел на мирно спящую дочь. Во сне она ничем не отличалась от обычного, здорового ребенка, вот только, когда она бодрствовала, диагноз для Севастьянова был налицо.

"Да, и со временем это будет все заметнее. Ведь предлагали же ей сразу отказаться от ребенка", - Севастьянов раздраженно посмотрел на Агату, - проблем бы сейчас не знали. Оправились бы, ничего, с людьми и не такое случается. А сейчас вот что…Жизни нет, привыкает к ней, еще и грудью кормит, сумасшедшая баба! Надеется, что это поможет, как же!"- он тут же вспомнил многочисленные байки, рассказанные когда-то сотрудниками детского отделения Конвертория: об обманных проникновениях родителей в Сортировку, об их истеричных угрозах самоубийства…Тогда он только смеялся и удивлялся тому, как эти идиоты не могут понять, что им, в общем-то, повезло: не нужно убивать годы на уход за инвалидом, не имея никакой надежды, тебе законно дали возможность начать все с начала и при этом сняли с твоей совести груз вины - радоваться надо, а они…"Еще и Верой назвала! Было бы во что тут верить…эх!". Оттолкнув со злости вьющегося вокруг его ног кота, Севастьянов пошел спать.

***

Этот год для Севастьянова был неудачным. Помимо несчастья с ребенком, у его отца - Алексея Николаевича Севастьянова через три месяца после рождения Веры случился обширный инфаркт. Две недели назад его выписали из медицинского центра, и теперь он находился дома, но был еще довольно слаб и за ним требовался присмотр.

Сергей навещал отца каждый день под предлогом заботы о нем, на самом деле - чтобы оттянуть время возвращения домой. И Алексей Николаевич это, кажется, понимал.

Из обширного инфаркта Алексея Николаевича Севастьянова поставили на учет жизнеспособности, а так как он был старше 65 лет и по заболеванию относился к группе повышенного риска, ему предписывалось носить специальный браслет, который каждые 12 часов производил комплексную оценку состояния больного и передавал данные в Диспетчерскую контроля за группами риска. Если состояние здоровья больного ухудшалось, но не было критическим, Диспетчерская направляла к нему группу скорой помощи. Деления специального индикатора браслета отражали состояние больного в целом: все шесть делений означали, что больному нечего опасаться, кроме ежегодной комиссии по оценке жизнеспособности. Но у Алексея Николаевича на браслете горели лишь два деления индикатора.

Если оставалось одно деление, а это означало, что состояние здоровья больного ухудшилось необратимо и дальше его ждала только смерть, Диспетчерская направляла к больному бригаду из Конвертория. В Конвертории во взрослом отделении Готовальни повторно производили оценку состояния здоровья больного, а затем, если состояние подтверждалось, его направляли в "Усыпальницу" - Отделение мягкой эвтаназии, где больного умерщвляли гуманным способом в комфортных условиях.

Конверторий, помимо взрослого и детского отделений для состоящих на учете жизнеспособности, имел еще ряд специальных отделений: Отделение мягкой эвтаназии - для больных старше 65 лет с необратимо ухудшающимся состоянием здоровья; Отделение переработки остаточного материала - "Праховая" или "Удобрилка"- туда направляли из крематория прах кремированных останков для его дальнейшей переработки, обычно в удобрения, что и дало название отделению среди своих работников, и Отделение медицинских отходов - "Отходная" или "Свалка", куда после медицинских операций направлялись разные органические отходы, которые также использовались для переработки, а в случае невостребованности направлялись в крематорий. Также в Конвертории имелся небольшой крематорий - для собственных нужд.

Севастьянов заходил к отцу вечером после работы. Пил с ним настоящий кофе, иногда коньячок, курил отцовские сигареты, которые тот припас еще со времени работы в терразоне Луны - Алексей Николаевич до пенсии был колонизатором на Луне, а колонизаторам выдавались только оригинальные продукты. Иногда они вместе смотрели что-нибудь по гологравизору. Разговаривали мало. Севастьянов знал: Агата рассказала отцу о том, что Сергей настаивал на отказе от ребенка, и думал, что отец осуждает за это. А Алексей Николаевич, в свою очередь, знал, что сына тяготит вся эта ситуация с женой и ребенком, да еще он тут со своим браслетом, и старался не лезть тому в душу.

- Я смотрю, ты совсем плох, - Севастьянов с беспокойством посмотрел на отцовский браслет, когда в очередной раз зашел навестить его. - Того и гляди, бригада заявится.

- За меня не переживай, я еще всех вас переживу. О себе думай, о семье, - Алексей Николаевич по-стариковски отмахнулся от сына.

- Есть ли она у меня теперь, семья-то? - Сергей тяжело вздохнул, прошел за отцом на кухню и сел за стол, - Агата со мной почти не разговаривает, плачет все время, смотрит на меня, как на врага. Домой идти неохота.

- За что это она с тобой так? - Алексей Николаевич посмотрел сыну в глаза. Сергей взвился.

- За что?! Она же тебе пожаловалась уже! Она всем пожаловалась! Мол, я - чудовище, монстр, от дочери хотел избавиться! Да я просто ее от лишних страданий хотел уберечь! Нас уберечь. Смысл всего этого? Девочки этой, если она все равно, - Сергей замолчал на полуслове и отвернул лицо к стене.

Алексей Николаевич, не ожидавший такой эмоциональной реакции сына на свой вопрос и немного опешивший от этого, примирительно налил Сергею душистый чай и пододвинул тарелку с бутербродами.

- А ты не думал, что Агате это нужно? Страдания эти нужны, что ей нужно пройти все это - от обретения до утраты, от начала до конца? Может, она так с дочерью прощается. А может, все еще наладится. Что же ты Веру уже приговорил?

- Папа, я не вчера конвертором стал. Ты знаешь, сколько я таких видел? Мне несколько секунд достаточно на нее посмотреть, чтобы все понять,- Сергей помолчал, отхлебнул из кружки чай, и продолжил:- Я думаю, Агата уйдет от меня, пап. Как все закончится с Верой, так и уйдет.

- А почему она сейчас не уйдет?

- Чтобы уже точно меня возненавидеть, окончательно и бесповоротно. Чтобы я ей противен стал, омерзителен до тошноты. Вот тогда и уйдет без сомнений и сожалений.

***

Медицинская комиссия по оценке жизнеспособности признала Веру Севастьянову не подлежащей реабилитации. Прогресса у ребенка не было, хотя Агата прикладывала для улучшения состояния дочери все возможные усилия: установила жесткий распорядок дня, медсестра сменяла медсестру, один специалист другого, бесконечные массажи, гидромассажи, нейровитамины, электростимуляция и прочее. Она потратила на это почти все их сбережения. Севастьянов не возражал, знал, время расставит все по своим местам, а если Агате так спокойнее - пусть, деньги для него никогда не были в числе приоритетов, во всяком случае, на родных и друзей он их точно не жалел .

В течение месяца Веру необходимо было передать в Сортировку. Дома и до этого было несладко - чем ближе к комиссии, тем больше, но сейчас начался просто ад. Агата умоляла всех, кого знала, о помощи, но ни у кого не было таких связей, чтобы удалить данные Веры из базы учета жизнеспособности или хотя бы отсрочить передачу ребенка. Севастьянов знал, что помочь здесь ничем нельзя, но обещал Агате поговорить с кем-то там, кто, возможно, имеет влияние на что-то там. Опять же - чтобы ей было спокойнее, чтобы потом, после того, как все закончится, Агате не в чем было упрекнуть ни себя, ни его.

Лежа ночью в кровати, Сергей долго не мог заснуть. Он знал, что Агата рядом тоже не спит. Примерно за месяц до комиссии она снова стала спать в их постели, но всегда на расстоянии от него и с краю, как будто прилегла ненадолго вздремнуть на чужую кровать.

- Агата, послезавтра надо увезти Веру. Иначе ее увезут принудительно.

- Знаю, - Севастьянов услышал, как она всхлипнула и вздохнул: опять плачет.

- Лучше будет, если я сам ее отвезу. Тебе не надо туда ездить.

Агата резко села на кровати:

- Жалеешь меня?! Себя пожалей! Я сама отвезу дочь, понял! Ты ведь не любишь ее! И не смей говорить мне, что делать, трус!

Она упала на кровать, повернувшись к нему спиной, и заплакала громко, навзрыд. Севастьянов лежал в одной постели с чужой женщиной.

.***

На следующий день Сергей постарался придти домой с работы пораньше. Это был последний Верин вечер дома. Севастьянов хотел показать Агате, что ему тоже не все равно, хотя единственным его желанием было, чтобы вся эта изматывающая ситуация с дочерью быстрее закончилась. По дороге домой он хотел купить детский торт и мягкую игрушку для Веры, но потом понял: они не день рождения дочери празднуют, а скорее обратное, да и праздновать - совсем не то слово. Отказавшись после долгих раздумий также от покупки цветов для Агаты, но прихватив на всякий случай бутылку гранатового вина, которое она любила, Севастьянов направился домой.

В квартире стояла тишина.

- Я дома! - крикнул он, но ответа не последовало. Поставив бутылку вина на комод в прихожей, Сергей пошел искать Агату с дочкой. "Гуляют что ли?" - подумал Севастьянов, и в этот момент он увидел Агату. Она лежала на спине в детской рядом с кроваткой Веры, ее правая рука была просунута между вертикальными перекладинами боковой стенки кроватки и ладонью вниз лежала на матрасике рядом с Верой.

Севастьянов, теперь уже вполне ощутив то, что он только интуитивно почувствовал, войдя домой - беду, подбежал к Агате, приподнял ее и машинально бросил взгляд на кроватку. Верочка тихо лежала и смотрела на него своими большими серыми глазами - она была жива.

Сергей сразу понял, что Агата мертва, как только увидел ее, но он не мог в это поверить и бессознательно проделал весь тот набор бессмысленных действий, суть которого в только одном - отсрочить осознание смерти близкого человека. Севастьянов звал ее, пытался привести в чувство, уловить дыхание, нащупать пульс, конечно, все было тщетно, и в глубине сознания, как медик, он это понимал. Наконец, он просто прижал к себе тело Агаты, и зарыдал.

Когда приехала утилизационная бригада Конвертория и полицейский инспектор, Севастьянов был уже относительно спокоен и мог отвечать на вопросы.

Работники бригады, зная, что Севастьянов - конвертор, так называли сотрудников Конвертория, старались упаковать тело Агаты в большой черный пакет быстро и максимально деликатно.

Полицейский инспектор, прибывший вместе с утилизаторами, обязан был установить, что смерть Агаты - молодой и здоровой женщины наступила не в результате преступления. Первым делом он спросил у Севастьянова, имеется ли у них в квартире видеохрон. Эта система записывала все, что происходило в помещении, сама архивировала и систематизировала записи, могла формировать домашние видеотеки по памятным датам или событиям, а при желании ее можно было отключать. Такая система у них стояла. И Агата ее не отключила.

Сергей подошел к панели видеохрона, закрепленной на стене в спальне и набрал код.

- Может вам лучше не смотреть? - полицейский инспектор с беспокойством взглянул на Севастьянова.

- Нет, мне как раз нужно посмотреть, - ответил он и прокрутил таймер записи на несколько часов назад.

Просмотрев запись, полицейский инспектор с Севастьяновым прошли на кухню. Там на обеденном столе стояли пустой пузырек от снотворного и стакан. Агата покончила с собой.

Когда Сергей выходил из кухни, он увидел, как на полу в прихожей среди осколков стекла медленно растекается ярко-красная лужа - утилизаторы, вынося тело, задели комод, на котором стояла бутылка гранатового вина.

***

Уже почти год Вера находилась в детской Сортировке. Севастьянов навещал ее два раза в неделю. Он не знал, почему он это делает. Лучшим решением для него было бы забыть обо всем - о дочери-инвалиде, о мертвой жене, но что-то упорно гнало его в детскую Сортировку снова и снова. В Конвертории знали о трагедии, произошедшей в семье Севастьянова, и сочувствовали ему. Это и, конечно же, его положение конвертора обеспечивало ему беспрепятственный доступ для посещений дочери. Врач, который курировал Веру, не обнадеживал Севастьянова: девочку в скором времени должны были перевести в Передержку.

Заведующей детской Передержки была Лиля Крылова - однокурсница Севастьянова. Когда-то они втроем - Брызгин, Лиля и Севастьянов учились вместе в Академии безотходного производства и потребления, там они сдружились и вместе по распределению попали в Конверторий.

В обеденный перерыв Севастьянов заглянул в Передержку к Лиле.

- Лиль, привет.

- Здравствуй, Сережа, - Лилька-Весна, как называл ее Сергей в студенческие годы, почти не изменилась с их первой встречи в академии. Была такой же высокой, стройной, с задорными веснушками и густой копной непослушных рыжих волос, правда, сейчас стянутых в тугой низкий пучок. - Рада, что ты зашел. Рассказывай, как живешь? Как дочка?

- Я к тебе по этому поводу и пришел. Куратор говорит, что ее скоро переведут к тебе в Передержку. Хотел попросить, чтобы ты тут за ней присмотрела, и заодно еще раз изучила все документы, может, дополнительные обследования назначила. Ты ведь знаешь Сортировку - от них не уйдешь.

- Конечно, Сережа, все сделаю, не переживай, - Лиля мягко улыбнулась Севастьянову, - Ну, а сам как?

- Да не знаю пока, - Сергей стоял в дверях Лилиного кабинета, прислонившись спиной к проему и засунув руки в карманы брюк зеленого форменного комбинезона, - То вроде нормально, то как накроет, хоть волком вой. Домой заходить вообще не могу. Как Веру увез, так сразу и переехал к отцу, кота к нему притащил. Кстати, тебе кот тут не нужен? - Он оглядел помещение детской игровой комнаты, находившейся за стеклянной перегородкой Лилиного кабинета. В комнате за столиками и прямо на полу сидело несколько детей. Все они являлись инвалидами разной степени тяжести. Никто из детей не играл, хотя в игровой было много игрушек и развивающих гаджетов. Гологравизор там не включали: берегли глазные яблоки объектов.

- С ума сошел, Севастьянов! Какой кот?! Здесь медицинский блок все-таки - Лиля засмеялась. Ее звонкий смех болью отозвался в сердце Севастьянова, напомнив беззаботные годы студенческой молодости, которые никогда не вернуть - время, когда он был увлечен Лилей, страстно целовал ее в пустых аудиториях, а она притворно отбивалась от него и вот точно также смеялась при этом.

Вечера с отцом проходили всегда одинаково. Сергей приходил домой поздно, стараясь забыться в работе, они ужинали, пили чай и разговаривали на посторонние темы. Иногда Алексей Николаевич жаловался на хулигана и безобразника - так он величал кота, но, впрочем, котяра нравился старику своим независимым характером.

Перед ужином, когда они выпили по рюмочке коньяку для аппетита - одна из незыблемых традиций Алексея Николаевича, Сергей сказал ему, что Веру скоро переведут в Передержку.

- Там Лиля Крылова, она за Верой присмотрит.

- Присмотрит? А зачем? Вере же все равно теперь в Разделочную, а? Хорошо ты устроился, как я погляжу: жена в Удобрилку отправилась, старого папашку скоро в Усыпальницу заберут, а дочка в Разделочную пойдет. За-ме-ча-тельно! Скоро начнешь новый виток жизни, чистый, как младенец, - и отец засмеялся старческим хриплым смехом. Из-за этого смеха, но главное, из-за его слов Севастьянову захотелось врезать отцу в челюсть.

-Да, папа, своей смертью ты точно не умрешь, - мрачно заметил Сергей.

***

Четыре недели назад Веру перевели в детскую Передержку. Севастьянов навещал ее там каждый день. Он подолгу сидел с дочкой в игровой, рассматривая вместе с ней игрушки, держал ее за маленькую ручку, гладил ее светлую шелковистую головку, и часто в его глазах стояли слезы: в чертах Веры Сергей узнавал черты Агаты. Лиля смотрела на все это из своего кабинет, и сердце ее обливалось кровью. Она уже знала: девочка пойдет в Разделочную. Лиля дважды перепроверяла все ее показатели, анализы, провела дополнительное сканирование - результаты были неутешительными.

Иногда в детскую Передержку забегал Брызгин, и тогда они вместе, как в прежние времена, пили чай в Лилином кабинете: заменитель кофе, который был у Лили, вызывал у Севастьянова, смаковавшего настоящий кофе из закромов Алексея Николаевича, рвотный рефлекс.

В этот день в Готовальне работы было немного. Сергей, закончив все дела, решил навестить дочь и заодно заглянуть к Лиле - узнать насчет повторной проверки Вериных показателей. В лаборатории раздался сигнал вызова по внутренней связи.

- Серега, там в Усыпальницу час назад твоего отца привезли, я в текущих данных базы увидел - Севастьянов Алексей Николаевич, поступил по сигналу браслета! - взволнованным голосом прокричал Брызгин.

- Не может быть, он должен был пройти сначала через нас! - Сергей попытался соединиться с Усыпальницей. Мучительно долго никто не отвечал. Севастьянов сорвался с места и побежал в Отделение мягкой эвтаназии, которое находилось в другом крыле.

Конверторий находился в большом здании из бетона и зеркального стекла, архитектурно имеющим, если смотреть сверху, форму буквы "Y", где верхнюю часть занимали детское и взрослое отделения - каждое по крылу, а нижнюю часть - все остальные, в том числе Отделение мягкой эвтаназии. В месте соединения верхней и нижней части буквы "Y", опять же - если смотреть сверху, находилась девятиэтажная башня, в которой располагался административный корпус Конвертория. Вершину этой башни, как корона, венчала огромная плазменная сфера, на которой время от времени появлялась надпись - девиз государственной политики ответственного потребления: «Государство благодарит вас за утилизацию. Наше общество – за безотходное потребление во всех его проявлениях», а в перерывах между появлением надписи демонстрировались изображения людей, которые побывали в гостях у Фрэнка - переживших страшные катастрофы или болезни благодаря своевременной пересадке органов и тканей. Сначала на сфере возникало изображение человека до трансплантации, на котором он был, как правило, искалечен - лишен конечности, обожжен или как-то по-иному обезображен, а затем другое - после, где он счастливый и радостный плескался в море, бежал по зеленому лугу, прыгал с парашюта, в общем, вел полноценную и насыщенную жизнь.

Севастьянов бежал и чувствовал, как в груди гулко бьется сердце, как все его тело - словно одно большое, тяжело бьющееся сердце. Где-то позади себя он слышал шаги бегущего за ним Брызгина - Сергей столкнулся с ним в коридоре, когда тот бежал к нему в Готовальню, или это было эхо его собственных шагов - он не понимал. В голове была только одна мысль: успеть! Наконец Усыпальница с узнаваемой надписью над входом: "Государство заботится о том, чтобы вы умирали с комфортом!".

Но Севастьянов не успел. Все уже было кончено: в Отделении мягкой эвтаназии из гуманных соображений с процедурой не затягивали. В тот момент, когда он ворвался в процедурную, тело Алексея Николаевича перекладывали с кровати на каталку, чтобы везти в крематорий.

Сергей с криком "Оставьте его!" подбежал к каталке, отшвырнув утилизаторов. Лицо Алексея Николаевича было умиротворенным и даже помолодевшим. Сергей взял отца за руку - она была еще теплой. Где-то далеко - Севастьянову так казалось, Брызгин объяснял что-то перепуганным сотрудникам Усыпальницы.

Пятнадцать минут спустя, после того, как Сергей попрощался с отцом и тело Алексея Николаевича увезли, дежурный конвертор Усыпальницы объяснял Севастьянову, что Алексея Николаевича привезла бригада по вызову Диспетчерской. Он был очень плох, но в сознании, подписал согласие на добровольную эвтаназию и отказ от прохождения Готовальни - в этом случае объект в Готовальню не направлялся, а сразу проводили процедуру. Тех же, кто не был согласен на добровольную эвтаназию, в обязательном порядке проводили через Готовальню. С Алексеем Николаевичем ситуация была простой. Конвертор развел руками:

- Если бы мы знали, то сообщили бы вам, конечно, но объект, простите, ваш отец, хотел, чтобы все закончилось быстро - он так и сказал. Может вас утешит, что перед смертью он был счастлив: мы добавляем к основному препарату особый коктейль, разработанный нашими специалистами, по воздействию на мозг сравнимый с ударной дозой эндорфинов. Объекты испытывают в момент смерти наивысшее состояние эйфории.

***

Севастьянов вошел в дом отца. Там было тихо и пусто - атмосфера настигшей беды, как и в их с Агатой квартире. Видимо, отцу стало плохо внезапно: на кухонном столе стояла полная чашка кофе и тарелка с едва тронутой глазуньей. Сергей ощутил, как к горлу подкатывают рыдания, и быстро вышел из кухни.

Он прошел в кабинет отца и сел за его старый письменный стол. Вспомнил, как в детстве любил забираться к отцу на колени, когда тот сидел за этим самым столом, и они вместе разглядывали электронные карты Луны, погасив настольную лампу. Карты светились нежным серебристым светом, а Сергей представлял себе, что он - Маленький принц, и эти карты - вовсе не карты Луны, а карты Земли, на которую он вот-вот полетит с астероида Б-612. Это было простое детское счастье - счастье, которого нет и никогда не будет у Веры. Он помнил момент, когда это счастье закончилось у него: заболела мама. Смертельно - рак. Через какое-то время ее увезли в Конверторий. Конечно, он был потом счастлив много раз, но ощущение черты, за которой кончилось то чистое, абсолютное детское счастье, было четким. Конверторий, словно Пантагрюэль с его ненасытной утробой, постепенно пожирал всю семью Севастьянова.

Сергей выдвинул ящик стола и увидел белый бумажный конверт. Непривычно было ощущать пальцами фактуру настоящей бумаги, ее давно уже не использовали: весь документооборот происходил в электронной форме, паспорта были пластиковыми, блокноты - плазменными. На конверте было написано рукой отца "Сергею". Севастьянов плотно сжал губы, подавив в себе желание заплакать, и открыл конверт. Там лежали электронный ключ и записка.

***

Утром Севастьянов с большим рюкзаком в руках зашел к Лиле в Передержку. Открыв рюкзак, он вытащил оттуда взлохмаченного рыжего кота с недовольной мордой.

- Принимай сиротинку. Судя по окрасу, вы с ним - дальние родственники.

Лиля всплеснула руками:

- Сереж, что я с ним буду делать? Его же надо кормить, ухаживать за ним…

- Здесь в рюкзаке все его причиндалы: миска, лоток, наполнитель - отец купил многоразовый самоочищающийся, а когда полностью загрязнится, и самоперерабатывающийся, так что жених с приданым. - Сергей протянул Лиле рюкзак и просящим тоном добавил: - Лиль, детям будет развлечение, а то они у тебя пялятся на белые стены круглыми сутками. Обещаю, с меня пожизненное обеспечение кормом и наполнителем.

Лиля медленно, с неохотой взяла рюкзак:

- Ладно. Как его зовут-то?

- Почти Цезарь, но только Мандарин, - в то время, пока Севастьянов уговаривал Лилю взять кота, последний осмотрел все вокруг, поднял хвост трубой и неторопливо вышел из Лилиного кабинета в игровую, вызвав там некоторый ажиотаж среди присутствующих детей. Но кот, нимало не смутившись, прошел в самый центр комнаты и по-барски развалился на полу. - Быстро освоился, скотина.

***

Вера Севастьянова встретила свой третий день рождения в детской Передержке. Дни рождения детей в Конвертории не отмечали по понятным причинам, даты рождения детей имели значение только для перемещения их между отделениями. Но Сергей уговорил Лилю вечером после рабочего дня тихо отпраздновать это маленькое событие. Лиля купила тортик с розовым кремом и три серебристых свечки, а Севастьянов с Брызгиным надули шарики - по одному для каждого ребенка в отделении.

В это время в Передержке находилось пятеро детей: трое мальчиков и две девочки. Лиля зажгла свечи на торте, Севастьянов потихоньку подвел Веру: она плохо ходила. Брызгин помог дойти остальным детям. Втроем тихо спели Вере "С днем рождения тебя", а затем долго учили ее задувать свечи, показывая, как это нужно делать, надувая щеки и вытягивая губы трубочкой. Детей это очень веселило, они стали повторять за взрослыми, смешно раздувая щеки и дуя во все стороны, кроме свечей. Вера задуть свечки все-таки не смогла, и они задули их все вместе на счет "три". Каждому досталось по небольшому кусочку торта, но все остались довольны, особенно дети, лица и руки которых были перепачканы розовым кондитерским кремом. Перепало даже Мандарину, очевидно считавшему себя полноправным хозяином всего отделения. Дети очень хорошо реагировали на кота, его появление никогда не проходило незаметно, а ему нравилось быть в центре внимания.

После того, как детей уложили спать и убрали все следы их маленького торжества, они втроем сидели у Лили в кабинете и потягивали заменитель виски, принесенный Брызгиным "выпить за здоровье именинницы", и только потом сообразившим, как это звучит в стенах Передержки. Три года - возраст, с которого детей можно направлять в Разделочную.

Настроение у друзей было непраздничным.

- Серега, мы хотели с тобой поговорить, - Брызгин на всякий случай бросил взгляд на панель видеохрона: Лиля отключила его еще перед празднованием дня рождения, и тихо продолжил: - Есть возможность выиграть немного времени для Веры. В Передержке находится еще одна девочка примерно Вериного возраста, ты ее видел, она только поступила и может пробыть здесь месяцев шесть-семь. Мы заменим Верины данные на ее, и в Готовальню отправится этот ребенок, а Вера под ее именем будет находиться здесь, в Передержке еще как минимум полгода. Лиля внесет все изменения в базу. Ты взаимодействуешь с детской Готовальней, у тебя есть доступ к их базе - проследишь, чтобы там прошло все гладко, а после Разделочной уже никто ничего не докажет.

Севастьянов помолчал, осмысливая услышанное, и спросил:

- А родители этой девочки? Они же будут интересоваться ее судьбой.

- Нет. Лиля проверила: они отказ еще в перинатальном центре написали. За все время по девочке ни одного запроса от родственников или кого-то другого не поступало.

Севастьянов напряженно соображал:

- А как же другие конверторы в Передержке? Они же заметят, что Вера здесь слишком долго находится, у них возникнут вопросы.

- Спокойно, все схвачено. У меня есть приятель в детской Сортировке, он мне должен - однажды я оказал ему очень хорошую услугу. Когда в Сортировке появится подходящий ребенок, мы поменяем Веру с ним - приятель поможет, гарантирую. И девочка из Сортировки перейдет сюда, а Вера под ее именем обратно в детскую Сортировку. Для Конвертория по большому счету ничего не изменится: ни качество, ни количество объектов. Потом, конечно, Вере придется вновь сюда вернуться, но со временем еще что-нибудь сообразим. А насчет конверторов не беспокойся. Когда Вера вернется из Сортировки через год-полтора, никто ее помнить уже не будет. Во-первых, она подрастет, а во-вторых, ты помнишь лица объектов? Я - нет. Наверняка и Крылова не вспомнит никого толком, и так все. Главное, подобрать ребенка с подходящим диагнозом, чтобы документы бились, тогда промашки точно не будет.

- А ты, Лиль?- Севастьянов вопросительно посмотрел на нее, - Ты сама что думаешь насчет этого?

- Сереж, мы бы с Сашкой тебе даже говорить ничего не стали, если бы все не продумали, как следует. На тебя же смотреть больно, как ты мучаешься. Что с тобой будет, когда Вера в Разделочную уйдет? Тоже, как Агата, руки на себя наложишь? Может быть получится со временем Веру отсюда вытащить, уедете куда-нибудь, где вас никто не знает, - Лиля сидела на краешке письменного стола, скрестив руки на груди.

- Но … другие дети… им тогда придется идти в Разделочную вместо Веры, - Севастьянов мысленно уже был согласен на это неожиданное предложение, но что-то мешало ему сразу сказать "да".

- Рано или поздно они все равно туда попадут, какая разница когда, - ответил Брызгин, отводя от взгляд от Сергея.

Севастьянов, помедлив, кивнул головой и выдавил из себя короткое «Ладно».

***

После разговора с друзьями в вечер дня рождения Веры Севастьянов был сам не свой. С одной стороны, он испытывал облегчение от того, что Вера не пойдет в Разделочную, а с другой - он не мог представить, что какая-то другая девочка, и, скорее всего, не одна, пойдет туда вместо Веры только потому, что у нее нет отца - конвертора, который хочет спасти свою дочь.

Брызгин и Лиля тихо делали свое дело. Лиля лично курировала Веру и новенькую девочку, поэтому подменить данные ей не составило труда. Замену данных решили произвести сразу, чтобы лже-Вера успела повторно пройти полное обследование в Передержке, и в Готовальне не заметили несоответствия.

Вскоре Лиля дала знать Севастьянову, что Вера теперь не Вера, а Ирина Отказная - фамилию детям, от которых сразу после их рождения отказывались родители, давали всегда одну, а имя выбирали работники родильного центра. Первоначально такие дети шли просто под номером, но в связи с тем, что отказники достаточно длительное время могли находиться в Конвертории, для упрощения контактирования им все-таки решили давать имена.

Через две недели после подмены детей Лиля попросила Севастьянова больше не навещать Веру: лже-Вера со дня на день отправится в Разделочную, поэтому визиты Севастьянова к другому ребенку могли вызвать вопросы. Теперь он мог видеть Веру только украдкой - через стекло Лилиного кабинета.

Дальше тянуть было нельзя. В этот день Сергей ушел с работы пораньше, сославшись на недомогание, и отправился домой. Он по-прежнему жил у отца. Их с Агатой квартиру он продал со всеми вещами, которые там были. Мебель ему была не нужна - у отца ее хватало, к вещам Агаты Сергей не мог прикоснуться, а вещи Веры были ей не нужны - в Конвертории всем обеспечивали. Единственное, что он забрал с собой - запись их с Агатой свадьбы.

В гараже отца стоял старенький космолет на ближние полеты, рассчитанный на пару человек - на нем можно было долететь только до орбиты планеты и обратно. Когда Алексей Николаевич вернулся на Землю после окончания работы над государственным проектом по колонизации Луны, он привез с собой этот старенький космолет, давно списанный, но еще не утилизированный, поскольку утилизация на Луне в то время еще не проводилась. Алексей Николаевич тщательно ухаживал за "Старичком", как он ласково называл космолет, а когда здоровье начало подводить - это делал Сергей, без охоты, ворча, но все-таки не смея отказать отцу. Космолет был в рабочем состоянии и заправлен. За последнюю неделю Севастьянов проверял его два раза.

Сергей включил в космолете таймер запуска. Вся электроника была в порядке - работала, как часы. Севастьянов мысленно поблагодарил отца за это и за много другое, например, за то, что тот не поддался на уговоры и не установил у себя в доме видеохрон - старый проныра знал, что делал.

Свой аэромобиль Севастьянов использовал редко, предпочитая общественный транспорт - быстрее, но утилизационные сборы платил за него исправно, поэтому его права пользования не были ограничены. Не смотря на это, Сергей проверил все: и действие своих прав, и состояние аэромобиля - все риски должны быть сведены к минимуму. После этого он позвонил Лиле.

***

Рабочий день Лиля начала обычно - все записывалось видеохроном, поэтому ничего в ее действиях впоследствии не должно вызывать сомнений. Но она нервничала. Выполнив стандартный протокол с базой объектов, Лиля проверила детей: они уже прошли все положенные утренние процедуры и завтракали. После завтрака дети до обеда находились в игровой комнате. При необходимости кого-нибудь из них забирали в лабораторию для проведения дополнительных исследований, но сегодня такие исследования не входили в плановые графики ни одного из объектов.

Наконец все дети собрались в игровой комнате. Лиля бросила взгляд на часы - время! Она зашла в игровую комнату, незаметно заблокировала дверь, как всегда громко и весело поздоровалась, привлекая внимание детей, и стала производить рутинный ежедневный осмотр каждого из них, как бы невзначай собирая детей в дальней от огромного панорамного окна части комнаты. Когда дети окружили Лилю, чтобы поиграть с котом, внезапно раздался грохот и оглушительный звон битого стекла. Лиля повалила всех детей на пол, и закрыла их, как могла, своим телом. На пол игровой, пробив окно, опустился аэромобиль Севастьянова.

Севастьянов выпрыгнул из кабины, подбежал к детям и стал переносить их в аэромобиль.

- Ругайся и рыдай, - тихо сказал он на мгновение опешившей Лиле, забирая мальчика из кресла.

Лиля, как по команде, начала плакать - для этого ей не надо было прикладывать особых усилий.

Когда Сергей взял на руки последних оставшихся детей - Веру и Иру, к игровой подбежали сотрудники службы безопасности: они толпились у двери, пытаясь их взломать.

- Не забудь сказать им, что я угрожал убить тебя, - тихо бросил Севастьянов Лиле напоследок.

- Я все помню, - громко прошептала Лиля, - Севастьянов, я буду ждать твоего сообщения. Слышишь?

Сергей посадил девочек в аэромобиль. Время было на исходе. Он запрыгнул в кабину и тут он увидел Мандарина. Кот был сильно напуган, прижимал уши к голове и шипел. Севастьянов на мгновение замялся, затем рванулся из кабины. Мандарин разбавил их странную компанию в аэромобиле.

***

- Успел? - тихо спросил Лилю Брызгин, пробившийся через охрану, чтобы "оказать медицинскую и моральную помощь другу", задействовав при этом парочку знакомств из службы безопасности.

Она молча кивнула, глядя из своего кабинета на разбитое панорамное окно, вокруг которого сновали сотрудники полиции. На столе лежало успокоительное.

- И ты, конечно, отправишься к нему при первой возможности?

- Ему нужна помощь. Один он не справится с пятерыми,- Лиля по-прежнему смотрела куда-то вдаль сквозь окно, словно пыталась разглядеть там что-то, может, будущее, а может, так действовало на нее лекарство.

Брызгин театрально вздохнул.

- А я только начал думать о женитьбе. Ты - первая кандидатка, - он легонько подтолкнул Лилю плечом.

- Спасибо за поддержку, Саша, но думаю, список у тебя длинный, и ты быстро найдешь достойную замену. Лучше подумай, что ты будешь говорить полиции.

- Вот так всегда, - философски заметил Брызгин. – Все женщины и дети достаются Севастьянову. Одно не могу понять: как он тебя уговорил пойти на это?

***

"Сергей, звучит избито, но если ты читаешь эту записку, значит, рядом с тобой не стало еще одного близкого тебе (я надеюсь!) человека - меня. А скоро не станет и Веры. Я не буду читать тебе нотаций напоследок, я и так слишком много прочитал их тебе за всю мою жизнь. Хочу сказать одно: ты ошибался. Агата назвала Веру так не потому, что верила в ее выздоровление, хотя на это она, без сомнений, надеялась тоже, она дала ей это имя потому, что верила в вашу семью и в тебя - в вас. Что делать дальше - решишь сам, теперь тебя уже никто не осудит.

P.s. Думаю, Старичок тебе пригодится, все коды от него в сейфе. Ключ - от бомбоубежища, там все оборудовано: мало ли, вдруг пересидеть в надежном месте понадобится. И еще - мой старый друг, безопасник, ты его знаешь - Тарханов Павел Александрович, будет рад тебя видеть в ЛЮБОЕ ВРЕМЯ. "

***

Аэромобиль Севастьянова приземлился около отцовского дома. Долетели они быстро и без проблем. Пока все шло по плану. Нужно было быстро спустить детей в бомбоубежище - так отец называл тайный глубокий подвал, находившийся под домом, сделанный когда-то давно именно на случай войны, оборудованный всем необходимым для обеспечения жизни, по крайней мере, на несколько недель. За последний месяц Севастьянов наполнял его продуктами, покупая их небольшими партиями, медикаментами по списку, который дала ему Лиля, и прочим необходимым. Вход в подвал был замаскирован. Открыть вход можно было только электронным ключом.

Нужно было торопиться, скоро сюда нагрянет полиция. Когда Севастьянов переносил детей, двигатель космолета взревел: через две минуты он должен будет взлететь и направиться к орбите Земли. Старичок не долетит до орбиты, он сгорит при прохождении через атмосферу - Сергей отключил защиту с помощью специального кода, и они погибнут - так должны будут все подумать. Севастьянов спятил, выкрал детей и решил улететь с ними в неизвестном направлении на старом космолете, а по пути они все сгорели в атмосфере. Всё. Финита ля комедия. Все дети - объекты Конвертория - полиция не будет рыть носом землю, чтобы выяснить правду. Версия с гибелью устроит всех: и руководство Конвертория - Севастьянов теперь не сболтнет ничего лишнего, что может навредить репутации Конвертория, и полицию - преступник установлен, погиб по своей вине, ущерба нет: объекты все равно должны были пойти в Разделочную, и "возмущенную" общественность - возмездие восторжествовало, ну а для объектов, возможно, так даже лучше - быстрее и гуманее.

Надо только выждать время. Все деньги - и вырученные за квартиру, и доставшиеся от отца по наследству, он по указанию Тарханова путем серии транзакций заплатил за свою новую личность, детские документы и маленький домик на берегу озера в лесной глуши Карелии. Возможно, они не доберутся и погибнут, но по-крайней мере, они умрут обычной человеческой смертью.

Севастьянов закрыл дверь бомбоубежища, заблокировал ее и обернулся: на него смотрели шесть пар испуганных глаз.

***

Два месяца спустя среди ночи в квартире Лили Крыловой старый медицинский мессенджер, валявшийся в ящике прикроватной тумбочки и давно не используемый по причине замены на новую версию, разорвал тишину громким дребезжанием. Лиля спросонья не сразу сообразив, что происходит, с удивлением нащупала мессенджер в ящике и на его поцарапанном экране прочла:

"Белоснежке от семи гномов: мы в домике".

Лиля засмеялась, затем уткнулась лицом в подушку и от радости и облегчения разрыдалась. Последние два месяца она сходила с ума от неведения. Власти официально сообщили о гибели Севастьянова и пяти объектов из Конвертория, захваченных им на почве нервного срыва из-за проблем в семье. И хотя Лиля знала, что таков и был план, все же отсутствие вестей от Сергея не на шутку ее тревожило. Но теперь все кончено. Этот замечательный мир безотходного потребления не будет больше иметь над ними власти: они станут "неучтенными объектами" - так ведь это называется в законе.

Лиля вытерла слезы и стала искать номер Тарханова.  

+5
22:14
645
23:46
+1
Рассказ хороший, написан гладко. Но очень уж тяжелый, далеко не каждому пойдёт.
Слишком много трудных тем за раз в одно произведение впихнуто — начиная с переработки человечеких тел, эвтаназии и продолжая неизлечимо больными младенцами, отцовской привязанностью и материнским выгоранием.
Спасибо за работу.
Загрузка...
Маргарита Блинова

Достойные внимания