"Берег птицелова" Глава 21 Подарок моря

Часть вторая

Чогер долго и безуспешно толкал лодку носом. Толкнет к берегу, а волна - обратно. Выбился из сил, рассвирепел, дал по корме хвостом как следует - тут лодку, наконец, перебросило через береговые волны и вынесло на мель.

Слава Вечной Горе! А то уж думал, не свезет. Лодка в хозяйстве всегда пригодится, да и, потом, внутри лодки что-то болталось, какой-то груз. Не рыбак, нет, что-то в треть веса. Может, снасти. Хорошо бы они, не помешали бы.

Нынче луностояние выдалось штормовое. И хлопоты лишние, и добычи в неспокойной воде с гулькин нос. А тут еще как назло повредил плавник - крепко припечатался о скалу при нырке. Сутки плавал, капая черной кровью. Болело, конечно, но пустяки. Главное, чтобы не заражение. В море подорожник не приложишь, в море лечит соль. Чогер терся раной о солевые кристаллы, благо, знал, где найти. Повстречал стайку макрели, с голоду не помер, повезло. Когда луна пошла на убыль и Чогер понял, что может возвращаться, то ни минуты не медлив, поплыл к берегу, предвкушая жаркую печь и долгий сон в тепле, намереваясь выкликать Ливану и взять у нее за услугу лечебные травы.

Тут-то он и приметил пустую лодку, бьющуюся об утес. Дотолкал мощной мордой до береговых волн. Другой бы бросил, но Чогер - упрямый, потому и дожил почти до сорока, а не сдох в рыбацких сетях, как многие из его рода.

Чогер доплыл до мели, вполз на песок мягким чешуйчатым пузом, тут и перекинулся - долго, муторно, как всегда. А как перекинулся, тотчас ощутил кожей ледяную воду и боль в руке. Да, рана плохая, рваная, на предплечье порвана мышца, четвертый палец не гнется. Вот же ведьма морская, умудрился вляпаться!

Холод сразу пронзил его голое, большое тело, вцепился в лохмы мокрых волос, а штормовой ветер обжег спину и зад. Мужик выругался, прихватил здоровой рукой лодку, которую уже потихоньку смывало с мели обратно в море, и поволок добычу в свой грот, где ждали одежда, аптечка и курево, и где можно было немного сбить табаком опостылевший рыбий запах.

Темной осенней ночью луна то пряталась в рваных облаках, накрывая мраком морской берег, то появлялась в просветах, выхватывая скалистый пейзаж, лишь на короткое время показывая дорогу. В такой миг Чогер оглядывался на лодку, стараясь рассмотреть груз, но холод гнал его, голого, к гроту, а луна только дразнила.

Лишь добравшись до убежища, запалив свечу, приложив к ране повязку, ругаясь сквозь стучащие зубы, он, наконец, оделся и только тогда затащил лодку внутрь грота и полез в нее со свечой.

Лодка оказалась добротная, толковая, со свежевытесанным килем, может потому и не перевернулась в шторм. На дне ее болтались старые снасти, а в большой брезентовый штормовик было замотано непонятное добро. Чогер склонился, ткнул сверток сначала ногой, а потом рукой. И когда сообразил, в ужасе отпрянул, выругался, поставил на банку свечу и осторожно, двумя руками перевернул.

Ребёнок был уже большой, но Чогер в детях не разбирался, не сразу понял, что это девочка, а не мальчик. Не понял, пока пока полностью не развернул штормовик и не увидел насквозь мокрое платье, кожаную девичью сумку, расшитую цветами, обмотанную ремнем вокруг тощего тельца, длинные светлые волосы, мягкие щеки, белые, бледные, но плавные черты лица. Девочка была без сознания, но дышала. Сколько ей: шесть? десять?

Чогер достал ее из лодки, подхватил под спину и… рука нащупала на спине большие бугристые отростки. Не может быть! Чогер оторопел. Чудеса! Впрочем, в чудеса он не верил. Надо было удостовериться, звать Ливану, сулить ласки и рыбу. Чогер завернул находку обратно в штормовик, перекинул на здоровое плечо, задул свечу и вышел из грота. Дорогу к своей избе он легко находил вслепую. Который год, каждое луностояние, шел он этой тропой, и зимой и летом, всегда. К морю и назад.

Как назло - ни одного зайца не попалось по пути, чтобы послать за Ливаной. Сидят косые в такую погоду по норам, только оборотни да дриады и болтаются.

Но уже на подходе к дому Чогер приметил белый дым над ельником и вздохнул с облегчением. Умница Ливана пришла сама.

- Истосковалась? - входя в избу, спросил хозяин.

- А то! - Ливана сидела на постели, подогнув полные ноги, ждала. - Бабий голод в луностоние особый. Знаешь же.

- Не до баловства, голуба. С подарком я. Двигай прелести с одеяла. - Чогер тяжело опустил на кровать завернутую в штормовик ношу. - Руку сильно подрал. Хотел за тобой посылать. А ты уже здесь, как чуяла. - Он обнял дриаду, крепко поцеловал в губы, но тотчас охнул от боли в предплечье, отпустил плотную талию, сел, сгорбившись, у свертка. - Свечу давай, покажу чего.

Ливана осмотрела девочку без интереса.

- Ну и? Зачем ты ее приволок? Подкинул бы в деревню. Пусть люди сами разбираются.

- Людей не знаешь? Им на чужих детей плевать. Кто возиться станет?

- А ты, стало быть, станешь?

Ливана выпрямилась, удивленно поглядела на Чогера, будто решала, восхищаться любовником или злиться на его глупость. Румянец шел ее немолодому породистому лицу, а плавные, всегда гордые плечи тянули из Чогера нежное чувство.

Его б воля - забрал бы в жены. Только его воли здесь не было.

Ливана покачала головой и снова склонилась над девочкой:

- Насквозь мокрая. Утопленница что ли? Дай рубаху сухую. Переодену ее, раз уж так... - она подождала, пока Чогер найдет в сундуке теплую рубаху. - А теперь отвернись!

Хозяин послушно повернулся к любовнице широкой спиной и принялся рассказывать:

- Я вытащил из моря лодку. Еле дотолкал до берега. Хорошая лодка, добротная. Приволок в грот. А в лодке сверток.

Ливана коротко, глухо ахнула, схватила Чогреа за здоровую руку, развернула к себе:

- Смотри!

Раздетая девочка лежала на животе, до пояса укрытая огромной рубахой. На голой тощей спине, на костлявых лопатках торчали небольшие, с ладонь величиной, зачатки цыплячих крыльев. Зеленые жидкие перья намокли. Даже ему, оборотню-одиночке, зрелище показалось отвратительно жалким. Рука заболела сильнее. Чогер устало сел возле ребенка:

- Никак не согреюсь. Лютый нынче ноябрь…

- Да, - Ливана накрыла девочку одеялом, поставила на печку чайник и подкинула дров. - Лютый и опасный. Я промою тебе рану. И спи. Завтра принесу травы. Сегодня они тебе не понадобятся. Ей, - дриада кинула осторожный взгляд на ребенка, - ей дам попить и все. Укутай ее потеплее. Очнется сама - хорошо. Нет - еще лучше. И не смотри не меня так, красавчик. Сам знаешь. Крылатые люди прокляты. Сказки о них забыты.

Обжигающая тряпка легла на рану. Чогер сжал зубы, ухватился за руку женщины, притянул к себе.

- Сколько тебе лет, Лив?

- Спрашивал уже, - игриво улыбнулась дриада, погладила его густую бороду.

- Да? - Чогер слегка нахмурил брови. - И что ты ответила?

- Правду! Я сказала - не помню. Это и есть правда.

Ливана одарила его грустным поцелуем, обработала рану кипяченой водой, наложила сухую повязку. Напоить девочку не получилось, только смочить губы да обтереть лицо горячей водой.

- Следи, чтобы лежала на боку! Не то язык проглотит. А лучше - просто спи. Я приду утром. - Ливана накинула тулуп, вышла за дверь, в злую, ветреную ночь.

Чогер спал плохо. Всю ночь то баюкал больную руку, то укутывал девочку своим одеялом, жарким от согревшегося, наконец, в натопленной избе тела. Проверял, дышит ли его находка. А когда убедился, что кожа ребёнка потеплела, то забылся. Уснул, как провалился. И уже под утро ему приснился сон, некогда бывший верным спутником ночи, а потом отпустивший и со временем почти забывшийся.

***

Он на пристани. Снова голый. Дует теплый, тревожный ветер, какой случается только в день летнего луностояния. Рядом с ним, на краю причала - такие же четырнадцатилетние мальчики и девочки. Все прикрывают наготу руками, трясутся от страха. И Чогер трясется, но еще он косится на Рею, совершенно сраженный ее развевающимися на ветру волосами, голыми плечами и белыми бедрами. Рэя прекрасна, Чогер давно влюблен. Именно поэтому ему страшно меньше, чем другим. До полуночи всего пять минут. Но они длятся вечность. Есть время рассмотреть Рэю.

Чогер уверен, что его минует, вот просто уверен и все. Он боится за Рэю.

Минуты идут. Там, за белой линией мела, за спинами голых детей - взрослые. Он затылком слышит их напряжение, молитвы. Слишком тихо, только шелест воды о прибрежные камни. Да порой кто-нибудь из ребят глухо всхлипнет или хохотнёт от страха.

Чогер видит луну. Ту самую, что так любит дразнить людей. Луна замерла в звездном небе, тоже считает минуты, ждет.

И потом происходит это. Первый крик. Первый всплеск.

Перекидываться с непривычки страшно и больно. Особенно когда надеешься, что с тобой этого не произойдет. Не с тобой. Уж точно нет.

Тело Чогера резко сломалось, внутренности заполыхали огнем. Зацарапалась острой чешуей, вывернулась лезвиями наружу новая кожа. На миг отпустило, но тут же заломило позвоночник. Чогер увидел, как ноги липнут друг к другу, срастаются, а каменная пристань приближается к лицу. В глазах помутнело, голова треснула обо что-то твердое и когда он сумел моргнуть, мир стал совсем другим - широким, словно он мог видеть спиной, тусклым, словно на лунную пристань напал туман. И враждебным. Отныне мир будет для мальчика таким.

Он катился по камням, как скользкое мыло, имея отчаянное желание ухватиться, остановить падение. Но рук не было и не было ног. Его спеленали, пленили. Вздохнуть не удавалось. Он кричал молча. Скулил, звал на помощь. Тишина внутри, тишина снаружи, ни звука. Ни одного. Даже всплеска.

Сильная волна подкинула на поверхность и сразу проглотила упавшее тело. Надо было замереть и начать работать ногами. Хвостом. Набрать в жабры воды. Так учили старшие. Чтоб они все провалились!

И Чогер замер. Потом открыл жабры, качнул хвостом, и на удивление легко поплыл прочь от пристани, сразу - в глубокие воды. Прочь от позора, от семьи, от Рэи, которая (он видел из воды ее силуэт) осталась стоять на пристани, среди немногих счастливчиков.

Чогеру снилась мутная вода, зубастые рыбы, цепкие водоросли, опасные животы рыбацких шхун, снился первый восход солнца, увиденный через толщу морской воды.

Снова и снова он переживал миг, когда судьба не выбрала его фаворитом, и когда он сам, еще совсем ребенок, выбрал из оставшихся вариантов - свой.

Чогер не вернулся. На исходе луностояния серные ведьмы собрали восемнадцать перекинувшихся обратно испуганных ребят и увезли с собой. Двоих не досчитались. Обычное, в общем-то, дело. Море, есть море.

...

Он проснулся от того, что хлопнула дверь. С минуту не мог прийти в себя после ужасного сна, пялился в мутное окно. Утренний туман серой простыней отгородил лес. Черные облезлые ели, длиннющие, как мачты заморских судов, да пару бугристых корявых берез во дворе - дальше все - молоко и морок.

Чогер бездумно разглядывал стол перед окном, красную скатерть в белую клетку. На ней - брошенные кровавые повязки, крынка с водой. Захотелось пить. Чогер пошевелился и рука сразу заболела, как ждала. От ноющей боли очнулся, вспомнил про вчерашние события и резко сел на кровати.

Девочки не было. Рядом лежал пустой скомканный штормовик. Значит ушла. Чегер выругался, вскинулся с постели, как молодой, прижался носом к окну и сразу успокоился.

Девочка стояла возле сарая, оглядывалась. В рубахе и огромных валенках Чогера - что нашла у порога, то и нацепила.

"Вот ведь дуреха! - подумал Чогер. - Тут бы и присела. Экая воспитанная. Надо же."

Он налил себе воды, разом осушил целую кружку и только тогда вышел босиком во двор.

- Туалета нет, иди за елки. Иди скорее, замерзнешь!

Девочка обернулась, кивнула, послушно пошла за елки, тяжело передвигая огромные валенки тоненькими, словно палочки, ножками. Рубаха немного топорщилась на спине - не знать - можно подумать - просто горбатый ребенок. Желтые, как осенняя пожухлая трава, волосы спутанно липли к худеньким плечикам.

Сердце Чогера сжалось. Вернулись давний гнев, старая глухая обида, которые, как ему казалось, он давно изжил, потушил и выбросил. Видимо, нет. Видимо, не изжил. Просто спрятал.

Он сам прошлепал босиком за дом, справил нужду, а затем приволок в избу дрова и принялся здоровой рукой укладывать поленья в печку. Надо было выпить чаю. Или даже кофе. Оставалось еще пару щепоток.

Девочка долго не возвращалась, Чогер не выдержал, отправился искать. Она застряла в грязи на полпути в избу, прислонилась к мокрой березе, держалась за ствол, чтобы не упасть.

"Враг моего врага, - подумал Чогер. - А с виду - тощая птичка"

Он пересек двор, поднял ребенка на руки, валенки соскользнули с худеньких ножек, остались в грязи.

-Ты голодна, - сказал он тихо, чтоб не испугать. - Сейчас будем пить чай. С сухарями.

-Вы меня не убьете? - голос оказался неожиданно взрослым, низким и… спокойным. Чогер безошибочно узнал ненавистное ему, до дрожи, до ярости, до разбитых о береговые камни кулаков - смирение.

-Зачем это еще? Я не ем маленьких тощих девочек. Я даже зайцев редко ем. Только рыбу.

-Я тоже люблю рыбу.

- Вот и хорошо. Значит, договоримся.

От нее пахло морем и немного сырым чужим домом. Чогер подумал, что надо бы и впрямь дать ей рыбьего жиру. Ливана держала в погребе банку, на крайний случай, от болезней и истощения.

Когда Ливана зашла в избу, то увидела своего мужчину за столом напротив девочки. Чогер намазывал на сухарь мед и улыбался. Ливана вдруг поняла, что в последнее время он улыбался так редко, что в бородатом хмуром здоровяке стал почти не узнаем тот весёлый, строптивый мальчик, которого она спасла и полюбила.

Сидящая девочка обернулась, вжала голову в плечи. Они встретились осторожными взглядами, дриада и маленький эфер сразу все поняли и обо всем договорились. Ни ненависти, ни любви между ними не будет. Холодный союз. Тихое терпение.

- Вот как! Очухалась? - Ливана скинула тулуп, повесила на гвоздь у входа и села к столу, на лавку возле Чогера. - Кто же ты такая будешь?

— Польга, - спокойно ответила девочка.

— Сколько тебе лет, Польга?

— Скоро одиннадцать. Я уже не ребенок, просто медленно расту, - по-взрослому объяснила девочка и замолчала, положила надкушенный сухарь на скатерть.

Ливана смотрела в желтые-зеленые глаза девочки, разглядывала острые черты лица, тонкий, с горбинкой нос, сухие от истощения губы клювиком. Ей не обязательно было пытать девочку. Ночью дриада раскинула руны, карта рун выглядела однозначно и неутешительно.

Однако руны могли рассказать лишь главное, в общих чертах, а Ливане хотелось подробностей:

— Так и буду из тебя по слову тащить? Рассказывай, как в лодку попала. Откуда ты? Кто твои родители?

Польга покраснела, словно ее спросили о чем-то неприличном, гневно сложила тонкие губы в ниточку и умоляюще взглянула за Чогера, ища защиты.

— Оставь её пока, Ливана, - вступился тот. - Она слаба. Пусть поест и спит. Потом расскажет. Да и какая разница? Мы тут все не королевской масти.

Он примирительно обнял женщину, кольнул бородой в шею - поцеловал.

Ливана оттаяла:

— Я травы принесла. И хлеба. Тёплый ещё.

— Вот и добро. Хлеб нам сейчас нужен.

Они пили чай, говорили о своём, девочка молчала. Потом попросилась лечь и уснула сразу, едва коснулась головой подушки.

— Жалко её, конечно... - вздохнув, сказала Ливана. - Только хлебнем мы с ней.

—Ну хлебнем и хлебнем, а то что-то давно жить скучно стало. - Чогер снова улыбнулся. - Пойдём лучше в сарай.

— Вот. Будем теперь в холодном сарае...

— Ничего. Я согрею. До румяных щек.

Здоровяк обхватил дриаду, прижал крепко, по-молодому. Ливана смирилась и подалась губами навстречу. Ей был знаком ураган в душе Чогера, знаком не понаслышке.