Белая Гильдия 2. Часть 74
Черничного чая не будет
У него кудри цвета мокрого песка и карие глаза…
У него пять веснушек на курносом носу, а под глазом родинка…
У него хриплый голос, длинные пальцы и твердый живот…
У него белые плечи, прямые как стрелы…
Он улыбается тепло и редко…
Когда сквозь листву на его лицо падают пятна солнечного света — он щурится, и его короткие темные ресницы дрожат…
Он мой, а я его. Вот так просто, и при этом непросто…
У костра было тепло, лишь изредка прохладный ветерок сбивал волны жара и холодил наши голые плечи.
Мы лежали, немного смущенные, укрытые только дублетом и плащом, уставшие, притихшие, с синими от черники и потрескавшимися от ветра и поцелуев губами, с поцарапанными в малиннике руками, невыспанные. Ждали, пока закипит чайник.
Тоненькая струйка пара из носика лениво плавала на фоне осеннего леса. Моя щека лежала на груди Эмиля и чувствовала холод его кожи, жар его крови и биение его сердца. Пахло костром, озером и осенней листвой, чаем с черникой, эти привычные запахи смешались с новым запахом — людей, только что любивших друг друга.
Стояла такая тишина, какая наверное бывает лишь солнечным осенним днем на небольшом острове, где обитают только зайцы да мыши… Тишина, в которой ветерок срывал с деревьев желтые листья, трепал сосновые кроны, в которой шуршало о береговую осоку озеро, в заводи крякали утки, да лишь подавал голос некто, живущий в камышах.
Сильные удары крыльев по воздуху оповещали, что над нами пролетают дикие гуси, но лебединый клич мы услышали раньше, чем шум их полета. Безупречно белые огромные птицы, не ведающие о войнах и жертвоприношениях, следовали своей небесной дороге на юг. Солнце золотило их силуэты.
Когда они скрылись за деревьями, Эмиль сказал:
— Так странно, что может быть так хорошо и спокойно, после всего, что случилось… — и смутился, провел рукой по волосам, — я имею ввиду Уздок и все прочее, не нас…
— Я поняла о чем ты… — улыбнулась я. И он тоже улыбнулся.
Струйка пара из чайника наконец окрепла, крышка затанцевала.
Эмиль приподнялся на локтях, протянул руку, снял с огня чайник и оставил в траву завариваться. Внутри него были черничные и малиновые листья и полная кружка собранных ягод тоже ожидала быть отправленной в кипяток.
— Пусть настоится… Как раз остынет… — Он поднял из травы два красных, только упавших с дерева листочка, и положил их мне на груди, по одному на каждую. — Ту богиню действительно звали Афродита… Она вышла из пены морской. Это была богиня любви, и не самой приличной… — Эмиль поцеловал меня в лоб, а потом укутал в одеяло, прижал к себе. — Русалку… Я собирался стать историком, вывести тайны мира на чистую воду… А сам полюбил русалку…
— Я не русалка.
— Да? А что это такое было вчера? Разве не русалочья свадьба?
— Не знаю, я тоже была там впервые. Разница между тобой и мной только в том, что я умею дышать под водой…
— Не упрощай. Я и так знал, что в мире все устроено сложно. Но эта игра, которую не отыграешь на реванше. Она становится сложнее и сложнее. Задачи все абстрактнее. С таким успехом, наша вселенная схлопнется раньше времени. Но пока этого не случилось, мне придется перетрясти все свои знания и сложить их заново. В этой коробке каждый день появляются все новые кубики.
— Надеешься сложить устойчивую пирамиду?
— Желательно, такую как в древнем Египте…
— Они для мертвецов, Эм… Живые вынуждены плавать по волнам ненадежного океана…
— Красиво сказано, — Эмиль улыбнулся. — Ну тогда мне нужен очень крепкий корабль, верный штурман. А еще астролябия и секстант, и желательно древние. Наши не такие точные…
Я сразу подумала — мои способности пригодились бы на роли штурмана, но промолчала, а Эмиль сказал:
— Маньяков и убийц хватало в мире во все времена, а вот разрешенные законом древние ритуалы надо бы поставить на заметку совету. Протащить изощренные формы убийства под вывеской Праздника Урожая. И ведь это уже не первый год. Я видел несколько дел по этому вопросу в архиве. Девушек несколько раз насиловали на глазах у толпы, а потом они пропадали бесследно… И никого не насторожило. Дамина вполне могла стать жертвой насилия…
Ком встал у меня в горле. Я села, листики с моей груди облетели на колени и я прикрылась дублетом.
— Да ну что ты… — Эмиль потянул меня к себе за руку. — Все же обошлось… Левон привез ее утром…
— Нет, Эм… — я продолжала сидеть и смотреть на него. Голос мой задрожал, потому что я поняла — он не знает… — Не обошлось… совсем нет… Тигиль не сказал тебе? — я запнулась. Внезапно стало холодно, холодно и страшно, так страшно…
В одно мгновение я оценила, что если бы Эмиль знал, он бы не поехал со мной на озеро и не лежал у костра такой счастливый, голый и расслабленный… ничего бы этого не было…
— Говори! — он все понял и тоже сел. Глаза его потемнели. — Ее что? Изнасиловали?
Я молча в ужасе смотрела на Эмиля, а он смотрел на меня в упор:
— Кто? Ктоооо?
Слезы встали в горле комом. Мои плечи поднялись и опустились, но имя никак не произносилось.
Он понял сам.
Побледнел, покрылся красными пятнами, медленно вдохнул, задержал дыхание, медленно выдохнул, и снова и снова. Я, напротив, боялась дышать, ждала. Наконец он резко встал и начал одеваться.
Он собирал вещи аккуратно и быстро. Каждое движение его было полезным. Я смотрела с минуту, а потом тоже оделась и начала ему помогать, но он отогнал меня:
— Не надо. Только мешаешь. Лучше убери палубу. Я толкну борт. — Он вылил так и не выпитый чай из чайника, сморщенные черничные ягоды упали в траву. — Идём!
Голос его был страшно отчужденный и ледяной.
Пока мы плыли к нашей пристани, я рассказывала все, что происходило в Уздоке. Об Эрле и Вассе, о том, кто и от чего спас Дамину, и о Тигиле, который все видел. И наконец о странном, но весьма могущественном духе, овладевшим сознанием всех, и в первую очередь телом Эрика. Духе, который замедлил время, расставил людей в амбаре, словно бы театральный режиссер…
Мой рассказ не удивил Эмиля и нисколько не облегчил дело. За все путешествия обратно Эмиль произнес всего лишь несколько слов. Он не видел дороги, не слушал моих объяснений, ум его включился и стал отчаянно строить догадки, предположения того, что могло привести Эрика в Уздок и заставить совершить такой ужасный поступок. Но самое плохое — Эмиль понимал последствия.
Когда мы оседлали Бубу, оставив плавучую баню одиноко постукивать в мостки пристани, солнце уже прилегло на вершины лесов. Красное на золотом… Мир не отвечал нашим тревогам, он жил сам по себе, рисовал пейзажи, которым не суждено было сохраниться ни в папке скромного начинающего художника, ни в стеклянном лабиринте картин, где выставлялись мастера посмелее…
Я перестала стараться успокоить Эмиля, осознав, что только ему мешаю, просто прижалась к его спине щекой. Я знала, что сделаю, если Левон и дальше будет угрожать Эрику. Я все расскажу, а если надо, то и покажу. Не поможет — загрызу Левона. Вот и все.
Хотелось спать. Выспаться и рисовать… что у меня завтра по расписанию? Я поняла, что не могу сообразить какой завтра день недели. Два учебных дня прогулены. Так что видимо среда… История искусств, композиция, факультатив по керамике. Любимая керамика… глина красная, черная и белая… Мне больше нравилась белая, мягкая и податливая. Из нее получались самые изящные изделия. А еще в мастерской были удобные гончарные круги всех размеров, столько, что я еще не все попробовала… И, наконец, эмали тончайших оттенков для росписи… Матовые и прозрачные… Вот бы сделать блюдо, покрыть его нежным бирюзовым, а в центре нарисовать русалку… или лучше русала… нет, все же русалка эстетичнее…
Я очнулась, когда при въезде в Туон Эмиль резко придержал Бубу, пропуская почтовую карету, выезжающую из ворот. На боку кареты был нарисован незнакомый мне зеленый крест.
— Что это за крест? — спросила я.
— Крест народной армии, добровольцы… наверное, военная почта…
— Хорошо бы…
— Как ты могла не сказать, не упомянуть даже о самом важном… — прорвало Эмиля. — Ты что же это, не понимаешь, что Левон убьет его, если уже не убил. Какое легкомыслие подумать, что я бы поехал на остров, зная, что натворил этот идиот!
Слезы навернулись у меня на глазах, в горле запершило. Конечно Эмиль был прав, конечно я легкомысленная глупая девочка, но… но… он же сам… сам…
— Найди мне его поскорее! — в голосе Эмиля слышались и отчаяние, и нетерпение.
— Кого? — окончательно потеряв способность соображать, спросила я. — Левона?
— К черту Левона! — раздраженно повысил голос Эмиль. — Эрика, нашего Эрика мне найди!
На улицах Туона уже зажигались огни, мы, оставив Бубу в конюшне, бежали по Главной в сторону общежития. За нами послышался цокот лошадиных копыт и нас окликнули:
— Эй! Травинский!
Мы остановились. Лошадь поравнялась с нами, на ней восседал какой-то малознакомый студент с повязкой дружинника и дубинкой за поясом.
— Ректор просил найти тебя. Он хочет тебя видеть.
— Ты уверен, что меня, а не моего брата?
— Ректор просил Эмиля Травинского. Ты же Эмиль?
— Эмиль. А ты кто такой? Почему ты в дружине?
— Больше некому. Вся твоя команда куда-то испарилась. Никого в общаге нет. Меня зовут Еппе. Мне Ванис отдал свою повязку, даже деньги предлагал.
— Ясно.
— … я не ради денег. После всего, что случилось в Уздоке… каждый захочет тебе помочь… ну, ты понимаешь…
— Нет, не понимаю. Но все равно — спасибо…
Еппе был явно старше Эмиля года на три, но он приложил руку ко лбу, как бы откозырнул Эмилю.
Эмиль кивнул и устремился в сторону Черного озера. Я — за ним. Эрика я не слышала, но было ясно, что все «пропавшие» в Графском Зубе, и что там происходит нечто такое, что даже дружина бросила свой пост. И никакой ректор не может помешать нам немедленно побежать туда же.
В полной темноте подвала Графского Зуба света от нескольких факелов хватало только на то, чтобы различать многочисленные фигуры в центре зала.
Впрочем, мне не нужно было всех видеть. Достаточно было чувствовать… и всех, и заодно то, что тут творилось.
Меня словно сбило мощной волной, ураганом эмоции, совершенно разных, бурлящих, звенящих, разящих… Тут были и сомнения, и страх и злость и отчаянные благородные порывы и прочее, чему нет имени, но есть явное проявление…
И даже язвительная фраза Эмиля: «Ну вот, полюбуйся…», которую он произнес мне на ухо, когда мы, незамеченные этой бурлящей толпой, вступили в мрачный спуск по насыпи и встали в отдалении, в тени, и Эмиль дёрнул меня себе за спину, чтобы скрыть, защитить, даже эта фраза, никак не задела меня. Я провалилась в эмоции знакомых мне людей, моих… наших… друзей…
Здесь были все парни и только парни. Все, кроме Эрика. Борей и Эрл, Дрош и Пауль, Тигиль и Левон, Рир и роанцы… группа Бином Туона и остальные, только недавно примкнувшие к нашему тайному обществу ребята. Девочек не было, если не считать виолончелистку Карен.
А еще… Ларик и Дамас…
И именно Дамас сдерживал Тигиля, который рвался что-то доказывать Дрошу, за спиной которого стояли Борей и Эрл. Там же — братья роанцы и великанша Карен со своим огромным фамильным мечом на поясе. Все было серьезно. Очень серьезно…
Все кричали. Спорили. У многих в руках уже было обнаженное оружие.
Со стороны Тигиля метался Левон. Даже в полутьме было видно, что нос у него сломан.
Возле Левона, все те же Рир и Герт, пытающиеся его вразумить. И еще какие-то ребята из новеньких подначивали Левона. Среди них были и старшекурсники, которых привел Ант, и только приехавшие в Туон первокурсники, сами нашедшие в наш подвал дорогу.
Поодаль, на стороне жаждущих расправы, Ларик спорил с Антом. И спор их никак нельзя было назвать дружеским.
Бедный, вспотевший, красный, взволнованный Дрош Левич в пальто и своем модном кашне на шее тщетно порывался перекричать всех.
Вместо Дроша слово дали битому Маю. И пробовали бы не дать, с его то харизмой агрессивного отрицателя правил. Он забрался на камень, широко расставив ноги и закричал, причем таким на удивление высоким пьяным голосом, что тон пробился через общий шум и его услышали.
— Охренели… Де-де-дебилы, мля. Вы сначала его найдите. Он уже поди до столицы добрался… ищи свищи! Что он, дурак?
— Найти и убить… найти и убить! — закричали в толпе.
— Плевать мне, — орал Левон. — Я найду его и задушу собственными руками.
— В тюрьму хотите или на виселицу?! — пробился отчаянный баритон Борея.
— Пусть! — заходился Левон. — Зато этот мерзавец будет мертв.
— Господа! — Дрош наконец взял слово. Неуклюже влез на камень, и заговорил громко, впрочем слегка заикаясь. — Гос по да!
— Мы тебе не господа! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Хорошо, товарищи! В королевстве война, вы все изучали судебный кодекс и знаете…
— К ведьмам кодекс! — опять выкрикнул кто-то. — Насильникам смерть!
— … нет права совершать убийства товарища, — упрямо продолжал Дрош. — Пока не будет выяснены все детали случившегося. Все, кто был в Уздоке, понимают, что там творилось что-то… хм… из ряда вон… необъяснимое…
Прошу поднять руки тех, кто был в Уздоке на празднике урожая и видел, как рухнул амбар. Не то, что нам втирали взрослые с солнечного алтаря, а то, что было на самом деле?
Никто не поднял рук. Но все примолкли, ненадолго, но ровно настолько, чтобы на камень к Дрошу забрался Борей.
Рука его была поднята.
— Я был в Уздоке.Я пришел позже того, о чем рассказал Левон. Но зато я помню всех, кто был там. Так что давайте, подходите сюда и расскажите остальным, что вы видели…
— Да пошел ты… — буквально взвизгнул Ларик.
— Это кто сказал? Отвечаешь за свои слова? Ты, ты точно там был, ты дрался за нас. А теперь…
— Я дрался против местного быдла.
— Вот и не уподобляйся…
— Двойные стандарты такие двойные… — ядовито и холодно проговорил Тигиль. — Впрочем, от аристократа другого и не ожидал. Защищаешь его? Предлагаешь сделать вид, что ничего не было? Простим Травинского, пусть нажирается и насилует наших девушек и дальше?
Дрош побагровел. Сжал кулаки. Но все же ответил:
— В любом случае нам нужен суд чести. Нам нужен устав. И порядок. Если мы хотим уважать, если не Травинского, то хотя бы себя…
— Я согласна! — Голос Карен прозвучал под сводами подвала графского зуба как музыка, как сама виолончель, глубокое, бархатное контральто укутало и обезоружило разбушевавшихся мальчишек. — Нужен суд. Нужны подробности. Кто был в Уздоке, расскажите же тем, кто все проспал, что там произошло… я хочу услышать подробности.
— Почему ты не вмешаешься, Эм? — спросила я Эмиля и сразу пожалела.
— Потому что. — Отрезал он коротко.
Ларик и Дамас, которые пришли на праздник раньше и видели весь ужасный спектакль вышли к камню, ставшему уже чем-то вроде трибуны.
И Ларик взял слово. Ох уж этот Ларик. Рыжие бакенбарды, волосы стильно до плеч, а сам — дурак дураком. Лыбится, рисуется…
Ларик посмеялся над Маланцем, и тем, как обалдел, когда им оказался «придурок Травинский», и еще больше обалдел, когда тот при всех разделся догола и полез на невесту. Но еще Ларик сказал, что ему показалось, будто время замедлилось.
— Сколько вы выпили?! — взвился Левон. — Время! Я пришел немногим позже. В самый разгар. И ничего подобного. Кроме того, что это пьяное животное .
— Не пьяное, — вдруг заговорил Дамас. Я вздрогнула. Да все вздрогнули. Речь его была такой же медвежьей, неуклюжей и тяжелой, как он сам — обритый наголо, с короткой широкой шеей и большим всем — глазами, руками, ногами. Только рот у Дамаса был тонкий, как ниточка. Когда он заговорил, все замолчали, потому что Дамас говорил очень редко, и теперь я поняла почему. — Я уж знаю какие пьяные. Этот нет. Одержимый, такое скажу. Он четко шел к цели, и ничего не видел, не замечая преград. Как боец на ринге. Цель, и все пофиг. Он дрался с кучей мужиков, как чокнутый… этот мальчишка. Был бы пьяный, не смог бы такое. Не знаю, как сказать. Тогда странное было. Я руку к носу тяну, а она не тянется. Медленно. Трудно…
— Это что! — перебил друга жонглер глупостями - Ларик. — Там потом вообще всякие чудеса начались, сначала время стало как натянутая резина, а потом эту резину отпустили, как на рогатке, и оно полетело. И тут же драка, а потом все это… дерево, рыбы ходячие, свиньи здоровенные.
— И эти… с огненными хлыстами… — добавил Дамас. — Я теперь такой же хочу.
— Вы пили? — спросил Ант, который слушал парней с весьма скептическим выражением лица.
— А кто на празднике урожая не пил? — фыркнул Ларик. — Спросишь тоже!
— Я, — вмешался Борей. — Я не пил, но всю вторую часть спектакля видел отлично.
— Я тоже не пил, — честно признался Тигиль. — Только что это меняет? Я видел, как всё было… Эрик влез в чан и занялся с Даминой непотребным. У всех на глазах, голый. Я как вспомню, так рука сама к мечу тянется…
— А ты что же ничего не сделал? — выкрикнул кто-то из новеньких.
— Я не мог…
— Не мог сдвинутся с места? — вставил Ларик. — Ага! Никто не мог… Я же говорю — такое было — шаг не сделать. Мы потому и пришли сюда. Узнать, что за хрень там творилась!
Тиг сверкнул на Ларика глазами, но промолчал.
— Значит вы все подтверждаете, что в амбаре происходило нечто сверхъестественное? — спросил Борей. И, не дожидаясь ответа, продолжил. — Никто тут не защищает насильников. Но не правильнее ли было сначала разобраться в природе того, с чем мы все, включая Дамину и Эрика, столкнулись на празднике урожая?
— А твой друг детства совсем не дурак… — сказал Эмиль таким тоном, что я поняла — он знает об их с Эрлом тайне.
— Кстати, в детстве мы собрались пожениться… — сказала я, чтобы поддеть.
— В детстве я думал, что вообще никогда не женюсь… — безжалостно парировал Эмиль.
Пока мы перекидывались колкостями, дискуссия ушла в сторону обвинений. Борея обвинили в том, что он защищает Эрика, и в том, что он слишком подозрительно много знает, а потом, что покрывает преступление словоблудием.
Большинство пришло к выводу, что надо немедленно отправляться на поиски Эрика, чтобы вернуть его и привлечь к ответу.
— Будем судить его по закону военного времени. — Заключил Тигиль.
— А вы не хотите спросить непосредственно пострадавшую? Нельзя судить, не выслушав мнения всех сторон, — снова вмешалась Карен этим своим завораживающим голосом. — Мы обязаны узнать мнение Дамины Фок.
— Какое может быть мнение у обесчещенной девушки? — фыркнул Тигиль.
— Ты удивишься, — Эрл неспешно раздвинул стоящих плечом к плечу братьев роанцев и выступил на свет. С безупречно напомаженой прической, в чистой рубашке с кружевными манжетами, в нарядном приталенном сюртуке. Он сказал следующее:
— Вы все — жалкие идиоты. Да-да. И ты тоже, — он ткнул окольцованным пальцем в Тигиля. — И ты… — Он указал на кого-то в толпе. — Вы собрали команду по защите родины и поссорились при первой же взрослой проблеме.
— Тебя вообще не спросили! — взвился Левон, кидаясь на Эрла как бык на красную тряпку.
— Заткнись, Левон. Не в обиду, но твоя оголтелая глупость создала слишком много проблем. Кто-нибудь из вас знает, что за обряд используются на празднике урожая, зачем и почему овец поселян накачивают наркотиками? Нет? Так может быть стоило выяснить? Есть среди вас кто-то, кто умеет в логику?
Кто-то что-то возразил Эрлу, тот парировал в своей манере, Левон рванулся на него кулаками, его оттащили…
Дальше я не слушала.
Потому что почуяла отчаянно упрямое, измученное думами, и все же очень теплое, горячее сердце…
По насыпи, ведущей в подвал графского зуба спускался Эрик, с котомкой, лютней и даже с мечом. Он волок за собой нечто тяжелое, завернутое как в мешок в куртку.
Кто-то крикнул:
— Гляди.
Кто-то:
— Явился!
— Убьююю!!! — завопил Левон.
Факелы обратились в сторону насыпи, все как один посмотрели на Эрика. И внезапно никто больше не нашел, что сказать. Наступила тишина.
— Ну, чего притихли? Небось меня вспоминали… — в голосе его звучали привычные нотки вызова, но я чуяла — Эрик так устал, что даже уже не боится гнева друзей. Что вот-вот упадет… — Удачно, что вы все здесь. Особенно ты, Левон. Прости, что так тебя отдубасил. Я был не в себе. О! Нос. нос тоже я тебе сломал?
— Нет, это я… — Вот теперь Эмиль был готов вмешаться. Чувства его натянулись, как пружина, и он выступил на свет. — Это что, моя куртка?
— Так вышло, — пожал плечами Эрик.
— А в ней что?
— Подарочек нам всем от марриганских красоток. У самой Каркассы встретил. Пер сюда верст пятнадцать. Зацените.
Эрик развязал рукава на куртке… и вывалил на пол нечто большое и длинное, свернутое в калач.
Факелы поднесли ближе.
На полу подвала Графского зуба лежала боевая ядовитая дигира. Ее броня отливала бронзой, в ней отражались и факелы и ошалевшие лица склонившихся над тварью студентов. Узкие глаза ящерицы окаменели и стали похожи на драгоценные камни, черный язык свисал из красной зубастой пасти, а шею украшал кожаный ошейник с надписью на морриганском…
— Чудненько… — выдавил из себя Эрл. — Вот теперь, детишки, вам придется играть по-взрослому. Иначе мы все умрем…
Я оторвала взгляд от дигиры и посмотрела на Эрла. Он стоял сам по себе, сложив на груди руки, на пальцах блестели кольца, накрахмаленные манжеты белели в полумраке, как белые флаги. Я слышала, как ему страшно… Эрл Форсман понимал ситуацию больше многих. Оставалось надеяться, что не он один…
