Грёбанное шапито

Для Егора это были первые похороны, и они ему совершенно не понравились. Как-то куцо, неловко и неуместно. В загробный мир старшего товарища провожал духовой оркестр, в котором держать ритм считалось зазорным. Вдова суетилась и бестолково бегала, сослуживцы болтали о чём-то своём, хихикали и отходили на перекур, как будто участвовали в мероприятии по укреплению коллективного духа, не провожали майора местного отделения КГБ.

Ян Алексеевич ушёл неожиданно. Он, хотя и был уже в почтительном возрасте, обладал неиссякаемой энергией и всегда был готов к службе. Тот, кто лежал в светленьком гробу с рюшевой обивкой совсем не походил на наставника Егора, а лишь на его бледную иссохшую оболочку. То, что ускользало от других, майор видел чётко, как через лупу. Внимание к деталям — вот чему он учил своего единственного подчинённого. Теперь в отделе остался только Егор, к нему приставят нового начальника, и лейтенант заранее его невзлюбил просто потому, что он — не Ян Алексеевич.

Отхлебнув остывшего куриного супчика с лапшой, но отказавшись от стопки за упокой майора, Егор решил, что пора уходить, но на выходе столкнулся со вдовой.

— Дружочек, постойте, — защебетала суетливая вдова. — Ян вам кое-что оставил.

Лейтенант удивился, потому что смерть Яна Алексеевича застала всех врасплох. Майор явно не готовился к уходу. Накануне он на коротких ножках семенил по коридорам родного ведовства, а на следующий день его нашли в кабинете без чувств, дыхания, сердцебиения и, казалось, совершенно обескровленным. Румяное лицо вытянулось в узкую фарфоровую маску, щёки впали, живот пропал в складках светло-серой кожи. Он даже ростом уменьшился и походил на несчастного костлявого подростка.

— Ян занимался каким-то секретным делом, — вдова промокнула нос кружевным платком. — И на прошлой неделе мне сказал: «Люда, если со мной что-то случится, передай Егору эту папку. Только ему». И вот, случилось.

Егора удивило всё. И то, что наставник предугадал страшное, и то, как он в тайне от него занимался каким-то делом. Вдова вручила белую папку с грозной надписью «ДЕЛО №___», такую же как тысячи папок, что лежат в местном отделении КГБ.

— Не ведают, дружочек, что там. Ян мне от того и доверял, что я не совала нос в его дела.

Егор поблагодарил вдову майора и поспешил на работу, в кабинет, который стал для него личной комнатой, пока не пришлют нового начальника. Лейтенант заподозрил неладное. Ян Алексеевиче никогда не позволял себе небрежности ни в чём, ни во внешнем виде, ни в мыслях, ни в документах. Все рабочие папки были подписаны, сложены в определённом порядке и посчитаны. А обложка этой оказалась девственно пустой, не считая тех надписей, который на неё нанесла советская бумажная фабрика «Маяк революции».

Заперев дверь кабинета на ключ, Егор затаился, надеясь, что о нём не вспомнят. Он аккуратно усадил себя в кресло начальника и раскрыл папку.

***

Так настойчиво в дверь к полковнику не стучали, тем более после обеда, когда у него заканчивался приём сотрудников местного отделения КГБ и начиналась та часть дня, которую он посвящал бумагам, а значит, выпивал коньяк с замом и планировал ближайшие выходные. Они как раз обсуждали, не бросить ли увлечение охотой ради рыбалки, которая и тише, и спокойней, и не требует беготни по лесам, когда в дверь стал ломиться Егор. Услышав недовольное «войдите», лейтенант влетел, размахивая папкой, как белым крылом.

— Что за вид, лейтенант Петров? — строго спросил полковник.

— Здравия желаю, товарищ полковник! Простите великодушно, — он почему-то перешёл с казённого на холопский. — Но дело чрезвычайной важности. Оно касается смерти Яна Алексеевича.

Зам и полковник переглянулись. Егор принял тишину за приглашение и стал сбивчиво рассказывать то, что узнал из папки наставника. Из тех обрывочных записей, что вёл майор и газетных вырезок, которые тот аккуратно складывал, он понял не всё, но усвоил самое важное — смерть его не была случайной и связана с румынским цирком, который неделю назад снова приехал в город на гастроли.

— Разрешите продолжить его дело, товарищ полковник! — отчеканил Егор в конце. — Я уже позвонил в кассу цирка, билеты на сегодня есть.

— Петров, ваш отдел и так давно пора расформировать, — недовольно протянул зам. — Занимаетесь какой-то чертовщиной. Это не солидно для КГБ. Ведьмы, вурдалаки, экстрасенсы, теперь вот цирк.

— Пусть идёт, — сказал полковник и подлил себе из графина коньяк. — Ян Алексеевич был видным специалистом в своей области. Проверить будет не лишним. Доложите мне потом лично, Петров. Свободен.

Не веря в собственную удачливость и расположение полковника, Егор отдал честь и так же, как влетел, вылетел из кабинета, пока высшее начальство не передумало.

— Семёныч, ты чего, он же там разнюхивать начнёт, — поморщился зам, когда остался наедине с половником.

— Сами пусть с ним разбираются, — махнул тут рукой. — Яна вон нейтрализовали, а этого сопляка и подавно. А раз в отделе никого не останется, то и заниматься дальше этим будет некому. Заодно и прикроем лавочку, минус головная боль.

— Шапито какое-то, Семёныч, чесслово.

— Убирай этого Петрова из списка, он уже не жилец, — ответил полковник и потянулся к вазочке за монпансье.

***

Егор купил последний билет на место в первом ряду и оказался зажатым между детьми и их мамашами, которые выглядели совершенно одинаковыми — короткие стрижки с крупными локонами, кофточки в мелкий цветочек и юбки, консервативно прикрывающие коленки. Да и дети в футболочках и коротких штанишках тоже вполне подходили под советский стандарт хороших ребятишек. Правда вели себя не очень: ёрзали, хватались за всё подряд липкими от сладкой ваты руками, а тот, что сидел сзади, ещё и пинал Егорово кресло. Но все успокоились, когда в зале погас свет. Только пустой манеж святился ровным пятном. Егор напряжённо вытянул спину, шею и макушку, стараясь ничего не пропустить. Одно конкретное выступление он ждал с особой тревогой.

Номера объявлял высокий мужчина с экзотичным акцентом. На нём был цилиндр красного цвета и такого же оттенка костюм из штанов и фрака с раздвоенной полой, из-за чего мужчина напоминал жуткого богомола неестественного окраса. В руках он держал трость, которой стучал по обитому пористой резиной манежу. Перед глазами Егора пронеслись наездницы на лошадях, покрытые таким минимальным количеством одежды, что лейтенант покраснел, дрессировщик медведя, упитанного и ленивого, гимнасты, заставляющие мамашек задерживать дыхание, а детишек визжать, трио клоунов в париках и с накладными носами, один из которых, в очках без линз, обдал Егора водой из нагрудного цветка, а так же маг и гипнотизёр граф Вацлав Куза. Егор сразу же понял, что это и есть загадочный «ВК» из записей майора.

В графе примечательным было всё, от кустистых сердито сведённых бровей и треугольных мешков под глазами, до идеально скроенной тройки мягкого коричневого цвета. Проделав несколько впечатляющих карточных трюков, Вацлав перешёл к гвоздю программы, для которого ему требовался доброволец. Цепкие глаза встретились со внимательным взглядом Егора, которого кресло словно само вытолкнуло на манеж.

— Молодой человек, вы должны осознавать всю опасность момента, — предупредил его Вацлав, выговаривая слова на тот же манер, что и ведущий–богомол. — С вами могут произойти необратимое.

Егор хотел мужественно ответить, что не только не боится, но и мало верит в способности мага и гипнотизёра, но стальные глаза Вацлава украли у него всю решительность, поэтому он просто кивнул и сел на трёхногий табурет. Свет снова погас, оставляя лишь небольшой кружок рампы в самом центре манежа. Казалось, никто в зале не дышал. Вацлав вытащил из кармана жилета золотые часы на цепочке и начал раскачивать ими перед лицом Егора. Губы гипнотизёр повторяли слова на незнакомом языке, походящем на латинский, потому что почти все имели окончание «-ум». Свет и вовсе погас, но как потом оказалось, только в глазах Егора. Темнота продлилась секунду, а затем весь зал озарился. Люди смеялись, особенно неистово хохотали дети. Егор уже не сидел, а стоял. Вокруг его коленей болтались брюки. Ремень клацал пряжкой по манежу, широкие трусы бесстыдно сверкали своей полосатостью. Вацлава на арене не было.

По репликам зрителей Егор понял, что гипнотизёр заставил его самого спустить штаны, повернуться задом к публике и хлопнуть себя по левой ягодице, а так как зал в цирке круглый, проделал это лейтенант добрых четыре раза. Возмутило его даже не столь странное использование гиптонических сил, а то, что достопочтенный советский народ нашёл сомнительные румынские развлечения приемлемыми. А ещё у него почему-то побаливала подушечка безымянного пальца.

Про точно такой же симптом он читал в папке майора. Кажется, случилось это ровно после посещения румынского цирка. В здание КГБ он проник поздно ночью, пробравшись мимо спавшего охранника, тихонько поднялся по лестнице, запер дверь и зашторил окна. Под лампой Егор рассмотрел небольшой прокол на пальце, такой ему в школе делали, когда брали кровь.

Он достал безымянную папку из сейфа, куда предусмотрительно её положил. Там же покоился и особый револьвер, который майору изготовили по специальному заказу. Весь из серебра и с серебряными пулями, на каждой священник нацарапал особый крест, револьвер был поводом для гордости майора, но в бою так и не побывал. Ян Алексеевич часто по вечерам доставал его и нежно поглаживал, как хрупкого котёнка, хотя оружие было мощным, бившим вурдалаков, оборотней и даже джинов, которые в их средней полосе пока замечены не были.

Отложив папку на стол, Егор взял револьвер, вспоминая наставника. Он стоял спиной к двери, поэтому не видел, как та распахнулась, зато почувствовал скольжение ветра по спине. Развернувшись, Егор удивился. Напротив него стоял не охранник и даже не гипнотизёр, в котором Егор подозревал убийцу майора. Через огромную красную оправу без линз на него смотрел клоун, один из трёх, выступавших в цирке. Именно он наклонился к Егору и обдал его водой из цветка.

— Да, тот второй, постарше, тоже удивился. Он подозревал Вацлава, — сказал клоун низким басом, совершенно неподходящим его внешности. — Вацлав всего лишь позёр. Зато он умеет незаметно взять для меня капельку крови на пробу. А уж с её помощью я могу выследить кого угодно. Вначале того низкого, теперь тебя. Кровь низкого была слегка холестеринистой на мой вкус, твоя должна быть послаще.

С лица клоуна-вампира не сходила улыбка, когда он говорил эти страшные слова. Егор, чьи ладони обычно потели, а голова уплывала от страха, вдруг почувствовал неведанную ранее силу в руках. Казалось, револьвер сам реагировал на присутствие нечистого. Клоун продолжал что-то говорить о гастролях по всему союзу, о том, какими невкусными оказались зажиточные американцы, как кровь западных немцев мало чем отличается от крови восточных, но он, как гурман, может различить, и что-то ещё, делая мелкие шаги в сторону Егора. А тот, даже не прицелившись, выстрелил клоуну прямо в лоб. У того застыла на лице улыбочка, а глаза округлились. Простояв на ногах ещё какое-то время, клоун мешком рухнул на выцветший казённый ковёр.

Последнее, что Егор услышал перед выстрелом, было то, что цирк, конечно же, не может действовать так нагло без разрешения сверху, начальство Егора, конечно же, в курсе, а за молчание оно получает отступные. Лейтенант забрал со стола папку, остальные документы из сейфа тоже захватил, сунул револьвер с оставшимися пулями в левый карман, из правого достал удостоверение сотрудника КГБ и положил его на труп вампира. Это было послание для полковника и его зама. Теперь Егор действует самостоятельно.