В Руебурге все спокойно

Субботнее утро в полицейском участке Руебурга выдалось нескучным, что и следовало ожидать после пятничного вечера. В очереди у кабинета инспектора обсуждали злоключения, которые вырвали добропорядочных граждан из домашнего уюта, лишили удовольствия провести начало выходного дня за чашечкой кофе со штруделем и собрали в стенах казенного дома.

Центром общения стала дама, у которой похитили горшки с гортензией. Пробудившаяся в ней мисс Марпл включила все методы дедукции и индукции и уже практически раскрыла дело: раз горшков четыре, значит, похитителей двое — унесли краденое в обеих руках.

Подозрения падали на семейную пару, накануне бойко нахваливавшую те самые растения.

— Но я не буду называть имен, даже не просите! — дама была так категорична, будто кто-то умолял ее это сделать.

— Это их работа, — она недовольно вскинула голову в направлении кабинета. — Мое дело сообщить.

— Верно, верно, — лысеющий господин, то застегивающий, то расстегивающий тесноватый пиджак, кивал на каждое слово.

Он столкнулся с неприятностями ранним утром, когда не обнаружил на обычном месте велосипед, которым сам глава муниципалитета премировал его за многолетний труд почтальоном.

— Я, знаете ли, не любитель езды. Но это же форменное безобразие!

— Да-да, жизнь в городе становится невыносимой! — сокрушалась бывшая хозяйка гортензий.

Время шло. Очередь не двигалась. Кроме утраченных гортензий и велосипеда успели обсудить шум после установленного времени, надпись на стене дома: «Мичта збывайса!», экскременты мопса, упорно оставляемые им на лестничной площадке…

Коридорные расследования прошли все этапы: от копания в подробностях до переливания из пустого в порожнее. Каждый «самсебедетектив» все более убеждался в бесполезности своего обращения в полицию. При подробном рассмотрении дела оказывались мелкими, даже ничтожными.

— Вот если б убийство…

— Вот да!.. Ой!

— Ох! Да что вы такое… Не приведи господь!

— Верно, верно…

Повисло неловкое молчание. Напрашивался вывод: от пустых разговоров никакой пользы кроме вреда. Но чем же еще занять себя томящимся в ожидании? А всему виной, конечно, никчемная работа полиции.

Но критиковать полицию в полицейском участке никто не решился.

Молчаливый дискомфорт продлился до четверти одиннадцатого. В это время в участок ворвался человек респектабельного вида в крайне взвинченном состоянии. Не обращая внимания на очередь, он прямиком устремился в кабинет инспектора.

Распахнутая входная дверь с грохотом захлопнулась. Торопыга замер на полушаге, обернулся и только сейчас заметил остальных ожидающих.

Пристальные взгляды заправских детективов изучали новичка.

На вид лет сорока. Высокий, в отличной физической форме. Из-за состояния близкого к панике растерявший всю элегантность: дорогое пальто нараспашку, люксовые туфли от Эда Майера перепачканы глиной, словно он несся сюда через дикую часть Вестпарка. Только там на дальних дорожках после дождя можно найти грязь. Но чтобы в городе?..

Под очками в золотой оправе темные круги бессонницы были еще заметнее. Одной рукой он ворошил всклокоченные волосы, в другой подрагивал небольшой кейс.

— Простите, кто последний? — сквозь ком в горле выдавил он.

— За господином будете, — распорядилась дама, указывая на «безлошадного» почтальона. Невротик буркнул что-то вроде благодарности, присел на неудобное сидение, водрузил кейс на колени, вцепившись в него так, что пальцы побелели.

Очередь замерла в предвкушении истории, но новенький не произносил ни слова.

«Мисс Марпл» решительно приступила к допросу:

— Тоже обчистили?

Мужчина не понял, что обращаются к нему, но дама проявила настойчивость:

— Я говорю, вас тоже обокрали?

— Меня? Нет…

Невидящим взглядом он смотрел мимо любопытствующих, затем произнес, как бы между прочим.

— Я… Меня, кстати, Зигфрид зовут. Зигфрид Штольц, владелец антикварного на Зауберштрассе… Неважно. Я, понимаете… человека убил.

Дама ахнула, отпрянув в сторону. Почтальон вскочил, словно собирался кинуться кому-то на помощь. Кто-то уже спешил к окошку дежурного.

— Девушку, — спокойно продолжал господин Штольц. — Почти ребенка. Красивая. Очень!

Последние слова он произносил уже на ухо подоспевшему полицмейстеру.

***

— Что за чертовщина? — Комиссар крутил в руках зеркало необычной формы, словно осколок вправили в изысканную серебряную раму. — Это гаджет какой-то?

— Нет, это зеркало, — устало произнес Штольц, протирая очки.

— Я это уже слышал, — буркнул Комиссар.

— Потому что я вам это уже говорил несколько раз. Этот предмет я обнаружил в своем магазине совершенно случайно.

— И это я тоже слышал, и не надо говорить, сколько раз вы это говорили, рассказывайте снова.

— Этот предмет… — Штольц принялся повторять, как заученный урок.

Его тут же прервали:

— Вы что не знаете, что у вас в магазине?

— Конечно знаю. Весь товар описан: даты поступлений, данные о владельцах, квитанции, оценка…

— И?

— И вот совершенно случайно я…

— …Обнаружил этот предмет, — закончил за допрашиваемого комиссар и устало откинулся на спинку кресла.

Зигфрид Штольц опустил голову на руки. Пальцы комиссара барабанили по подлокотнику:

— Как вы можете это объяснить?

— Что именно?

— Ну, для начала появление зеркала в магазине, где каждый предмет, как вы говорите…

— Я думаю, мне его подбросили.

— Кто?

— Не знаю, было много посетителей.

— Расскажите о каждом.

Следующие четверть часа Зигфрид подробно рассказывал о всех, кто заходил в его магазин в тот день.

— Еще были группы туристов…

«Только контрабанды не хватало!» — с тоской подумал комиссар.

— Да как вы не понимаете, — Штольц был в отчаянии, — это же совершенно не важно!

— Все важно, — отрезал комиссар.

— Но вы же своими глазами…

— Видел. Но лучше б не видел. Так, господин Штольц, — комиссару все это порядком надоело, — достаточно мистификаций, давайте на чистоту. Это постановочная запись?

Игнорируя страдания на лице опрашиваемого, комиссар продолжил:

— Этакое кино не для всех, верно? Сколько вам заплатили?!

Комиссар внезапно сорвался на крик.

— Ну?! Сколько!

С крика он уже сорвался на кашель. Пока комиссар кашлял и пил воду, пил и снова кашлял, Зигфрид молил высшие силы о чуде. И чудо случилось: комиссар перестал кашлять и охрипшим голосом произнес:

— Ну, хорошо, пусть будет зеркало.

Зигфрид просиял.

— Дорогое?

— Думаю, да.

— Сколько?

— Если это не музейная ценность…

— Так это могло из музея пропасть?!

— Да не знаю я! — Зигфрид снова готов был разрыдаться. — Я — простой антиквар. Я не могу знать всех музейных коллекций. Я понятия не имею, что это, откуда и почему, когда я смотрюсь в него, там отражается…этакое… И если б просто отражалось, действительно, можно предположить, что это чья-то дурацкая шутка, что там что-то встроено, что-то транслирует эту жесть. Но я же это чувствую! Я все чувствую, понимаете вы или нет?!

Смотреть на мужскую истерику в планы комиссара не входило. Он дал задержанному воды, дождался, пока тот успокоится, и придвинул зеркало.

— Нет! — взмолился Зигфрид. — Только не снова…

Комиссар молчал, но молчал совершенно однозначно.

— Я больше не вынесу, не заставляйте меня!

— Вы не оставляете мне выбора. Или просто скажите, как включить просмотр.

— Да какой просмотр?! — теперь уже кричал Зигфрид. — Вы к зеркалу подходите и что, просмотр включаете?

— Я в своих зеркалах не режу голых девочек.

— А я что по-вашему… — Зигфрид прервался на полуслове, осознав, что все, собственно, так и есть.

— Хорошо, давайте, — пробормотал он обреченно.

Комиссар встал за спиной Штольца, чтобы тоже иметь возможность видеть.

В потемневшей от времени поверхности показалось скорбное лицо Зигфрида. Затем отражение стало светлеть, пока не ослепило яркой вспышкой.

Когда способность видеть вернулась, Зигфрид в зеркале узнавался с трудом. Хмурый до угрюмости, с тяжелым, недобрым взглядом. Никаких очков на нем не было, голову покрывала нелепая шапка с длинным пестрым пером. Вместо легкой небритости — окладистая борода.

Он не сидел в кабинете, а стоял посреди леса, был одет в костюм охотника времен средневековья: туника до колен перехвачена поясом, кожаная накидка, закрывающая горло и плечи. В правой руке зажат нож. Левая удерживала за горло девушку, совсем юную и такую белокожую, что казалась она была белее снега, припорошившего все вокруг. Даже с выражением страха и мольбы лицо ее было сказочно красиво. Комиссар мог поклясться, прекрасней нет никого на свете. Тело скрывали потоки распущенных волос, темным шелком спадающих до самых колен.

Комиссар знал, что сейчас произойдет, смотреть на это повторно просто невыносимо, а отвести глаза,  оторваться от ангельского лика невозможно.

В зеркале с пугающей отчетливостью было видно, как лезвие ножа входит в область диафрагмы по самую рукоятку, невероятной силы рывок вспарывает тело поперек, рука Зигфрида погружается внутрь и вынимает окровавленное сердце.

После внезапной вспышки жуткая картина пропала. Зеркало вновь отражало кабинет комиссара, самого комиссара, все еще сжимающего кулаки, и Зигфрида, закрывшего лицо ладонями.

— Я больше не могу на это смотреть. Я себе лучше глаза вырву.

Комиссар похлопал допрашиваемого по плечу.

— Знаете, если вы действительно не причастны к этой съемке…

— Да сколько ж можно! — Зигфрид взвыл. — Пожалуйста, послушайте. Я не представляю, откуда на мне этот идиотский наряд, не помню когда и зачем я убил эту несчастную, но помню, как это делал, как рука сдавливала горло, а под пальцем пульсировало. Нож мягко вошел, без сопротивлений… Я кровь на руках до сих пор чувствую! И я знаю это место. Под старым дубом в Вестпарке.

***

Несколько дней ушло, чтобы получить разрешение на раскопки у реликтового дуба.

Глядя на работу экспертов, комиссар очень надеялся ничего не найти. Тогда он просто арестует шутника за розыгрыш и тут же подаст в отставку, станет сам ворчать на полицию — надо же кого-то винить.

Надоело! Всю жизнь на страже порядка: профилактика, предотвращение правонарушений — ежедневная рутина, чтобы в городе царил покой. Из громких дел разве что похищение кота мужем у жены после развода. И кто это ценит? Обыватели считают полицию бездельниками, живущими на их налоги. И все непременно жаждут крови: его или… Вот, пожалуйста, мысли отразились на реальности — в тихом Руебурге совершено убийство.

А что в итоге? Он ищет тело, а «Зеленые» за этот чертов дуб уже облили краской и его автомобиль, и дверь дома, скоро доберутся и до него самого… Хотя, он готов смириться, лишь бы не наткнуться на…

— Есть! — голос криминалиста разрушил надежды на быстрое завершение дела.

***

— Господин Штольц, от лица полиции приношу вам свои извинения…

— Постойте, но как же? Ведь вы же нашли, я знаю.

— Нашли. Останки идентифицированы: пол женский, возраст 13-14 лет. Только в земле они пролежали не менее шести столетий. Чудом сохранились, особенности почвы.

Зигфрид молчал.

— Вы свободны. И прошу вас, заберите это.

Комиссар протянул антиквару зеркало.

— Н-нет, пожалуйста, не надо.

— Войдите в мое положение: «зеленые», репортеры, мне не до чудес. Налогоплательщики и так сделают меня виноватым во всем, что творится в этом городишке.

Зигфрид понимающе кивнул и убрал зеркало в кейс.

— Вы же можете не доставать его никогда.

— Пожалуй, так и сделаю.

***

Он смотрел и смотрел, тер мокрые от слез глаза так, что под ними появились кровавые точки лопнувших капилляров. Он не мог оставить это запертым в кейсе. Все равно что попытаться запереть память о том, что каждую минуту она умирает мучительной смертью. От его рук. Раз за разом... Снова и снова...

Ему не вернуться к нормальной жизни. Он пытался. Но все, что доставляло удовольствие, все простые радости, потеряли смысл, извратились. Теперь это кричащее напоминание о содеянном: пробежка в парке — возвращение на место убийства, на стейки он не может даже смотреть, а уж бургундское... Каждый предмет старины в его магазине вырывал его из реальности и утягивал в темноту веков, где он сам —воплощение тьмы и беспощадной жестокости.

Он должен это прекратить. Он не такой. Это не он!

Но левая рука снова сжимала девичье горло, а правая вонзала нож, вспарывала тело и вынимала сердце.

Иначе нельзя. Иначе сердце вырвут у него самого.

И пусть. Пусть...

Лучше у него, чем он сам...

С этой мыслью он взял зеркало и прижал к лицу. Что было силы вдавил.

Раздался хруст. Казалось, вместе со стеклом хрустят раздавленные кости лица. Боль в порезах пронзила до самого сердца и тут же пропала. Пропал и Зигфрид Штольц, владелец антикварного магазина.

Теперь в каждом осколке отражался королевский егерь, показывающей принцессе едва заметную тропинку к жилищу лесного народца, где она сможет укрыться от гнева мачехи.

И если бы в этот момент кто-то был там, в антикварном магазине, он бы услышал, как осколки зеркала говорят разными голосами:

— А как же ты, егерь? Ты поклялся принести ей мое сердце.

— И вас после этого еще заботит моя судьба?! — егерь горько усмехнулся. — Ваше сердце самое доброе в мире.

— Как и твое. Но как же?..

— Королева получит сердце. Я как раз собирался поохотиться на оленя. Она не сможет отличить. Прощайте, моя госпожа, да хранят вас духи леса!

В рассыпанных по полу осколках теперь отражался лишь потолок и полки антикварного магазина.

***

Субботнее утро «мисс Марпл» провела за посадкой новых гортензий. От горшков решено было отказаться, растения высаживались прямо в клумбу.

— Чтобы никого не искушать, — объясняла она почтальону, заглянувшему в гости со свежей прессой.

— Верно, верно… Вы представляете, сегодня в газетах просто поток сенсаций.

— Да что вы?

— Вот… «За порчу имущества арестован активист партии «Зеленые».

— Вот это правильно.

— Согласен. Еще: «Хозяин антикварного магазина Зигфрид Штольц пропал при невыясненных обстоятельствах. Его местонахождение по сей день неизвестно».

— Погодите-ка, это тот самый?

— Да-да, тип, возомнивший себя убийцей.

— Бедняга!

— Будем надеяться, его найдут.

— С такой-то полицией? Вряд ли…

— Кстати о находках… «Обнаруженные полицией древние останки предполагаемой жертвы убийства пятнадцатого века оказались скелетом оленя».

— Вот она наша полиция! Не могут оленя от девушки отличить.

— Да уж…

— Во что превращается наш Руебург...

— Верно, верно…