Ненаписанные письма. Обмануть Богов
Помню,
когда я был мальчишкой, любой мой отдых на море был великолепным. Сам
факт поездки, счастливые сборы. Маска, трубка, ласты, надувная лодка.
Ласковое солнце и купание до синих, ходуном дрожащих губ. Безоблачное
детство, где было все радостно, без обмана и всерьез.
Мое
юношество и годы в институте познакомили меня с первой настоящей
любовью. В институте мы влюблялись много раз "последний раз в жизни". А
на море загорелые тела девочек, гибко прыгающих в волны, крутили нас
каруселью курортных романов. И море опять каждый раз было прекрасным.
Тогда отсутствовали родители, не мешала взрослая сестра. И много ночей
можно не спать, а разводить костер прямо на песке, пить вино из горлышка
и играть во взрослую жизнь.
Моя нынешняя жизнь, проложенная
мамой-профессором, состоялась быстро и денежно. Я закончил медицинский
факультет Роттердамского университета. В нашей фамилии Мейер было три
поколения врачей из семи поколений евреев, которые восстановил на
красивом генеалогическом дереве мой папа. Поэтому особенного выбора
профессии в такой ситуации еврейский мальчик не имел. Хорошая профессия
позволяла мне путешествовать, и я не переставал видеться с морем. Оно
стало прохладней меня встречать. Я вот теперь думаю, что для
удивительного отдыха, который был в ранние годы, сейчас нужна какая-то
дополнительная «атмосферность». Возможно, это от избалованности. А может
оттого
,
что глаз увидел многое, и опыт распух, закрывая счастливые рецепторы
восприятия. Но нынче музыка должна быть определенной, еда избирательной,
комфортней номера, тишина по утрам, никаких аттракционов рядом и так
далее. Я не женат, ты знаешь, но девичьи тела стали вдруг не все
хороши. Я стал быстро отличать немок от хорваток, прибалтиек от
русских, а француженок от итальянок. И понял, что большая часть мне их
не нравится. Хотя, если быть объективным, среди них встречались
настоящие красотки. Я стал капризным, но внимательно посмотрев на
подростков 18-20 лет, понял, что море не изменилось. Оно так же радушно
встречало радующихся ему. Я стал тосковать и бросать в море камешки в
первый день так грустно, как раньше кидал в последний день перед
отъездом. Все было так до моей поездки на остров Бали. И большое море
опять зашептало ласково, когда я встретил тебя.
Ужасный климат.
Просто невыносимый был. Я никогда не бывал в этих широтах. И первое
время не расставался со своим ингалятором для астматиков. Моя кипа
промокла от дождя встретившего нас у дверей аэропорта. Вечно кланяющиеся
и прижимающие ладони друг к другу местные жители сначала забавляли, а
потом стали раздражать. Мы прилетели под вечер и успели на ужин. Мои
друзья, выпившие весь джин еще в самолете, грустили в ожидании напитков и
морщились от крадущегося похмелья. Ты присела за соседним столом и
большая часть мужчин с интересом посмотрели на тебя. Нет, у нас тоже
встречаются женщины в никабах, но учитывая выразительность картинки,
внимание тебе уделили больше, чем остальным. Сверху до низу укутана в
черное покрывало, твой никаб оставил немного солнца только для глаз.
Даже на таком расстоянии они блестели через прорезь платка черным
жемчугом. Ты пришла с мужчиной. И нас троих с друзьями возмутило, что
твой спутник арабской внешности был одет в шорты и майку. Он что-то
говорил тебе на непонятном языке, смеялся, а ты скромно поднимала низ
черного платка, чтоб попасть под него вилкой с едой и смотрела по
сторонам, отпугивая взгляды любопытных. Конечно, в нашей религии тоже
женщина идет следом за мужчиной. Но в исламе ее положение совершенно
унизительное.
Все дальнейшее тебе известно. Разве что тебе будет
интересно прочесть моими буквами, что видели мои глаза, и чувствовало
мое сердце. Мы с друзьями проспали по приезду почти сутки. Алкоголь и
усталость от перелета, смена часовых поясов вырубила нас почти до
следующего вечера. Я одел плавки и достал шорты из моей большой сумки.
Там спрятался том талмуда, выбранный отцом и упакованный мамой. Они
действительно хотят видеть во мне ортодоксального еврея. Они все еще
думают, что я одумаюсь. Они ходят в синагогу, а мне там сыро и пахнет.
Я
сбежал к пляжу и еще застал скатывающееся солнце. На пляже сидели пары
на песке, и бич-бои собирали специальными сачками мусор, готовя его к
завтрашнему воскрешению. Здравствуй, Балийское море! Я проплыл немного,
развернулся на спину и окинул пляж. Мой новый отпуск, моя новая страна,
мои новые фото в отдельный альбом на Фейсбук.
Я поплыл вдоль
берега к живописному мысу и заплыв за него, лег на спину, стараясь
разобраться в своих ощущениях. Море колышело моим телом, убаюкивая, как
будто уговаривая довериться ему. Вечерние птицы начали петь по
заграничному и их голоса доносились до меня из рощи за мысом. Я закрыл
глаза и как в детстве представил себя Робинзоном, которому одному
удалось спастись. Как будто это он добрался до острова и в усталости
лег на спину перед первыми шагами по желанной земле. Моей идиллии
помешал шум брызг от падения тела в воду. В нескольких метрах из воды
показалась черная голова и проворно начала грести к берегу. Я совсем не
ждал ничего подобного и, не разобравшись, дернул за плавцом.
Мы
выскочили на берег почти одновременно. Ты схватилась за одежду и начала
ей закрывать поочередно лицо, шею, плечи, что-то говоря на непонятном
языке. Среди этой суматохи слов я расслышал английское: "Не надо! Не
смотреть!" Я повернулся и сел на песок, отвернувшись к морю. Я говорил,
что не надо бояться, что я случайно, что не хотел напугать, повторяя эти
слова в разном порядке. Затем обнял колени и начал расшатываться как во
время молитвы и тер пальцами рук ногти на ногах, прислушиваясь к
тишине. Через некоторое время я обернулся и никого не увидел. Передо
мной пронеслась картина минутного прошлого.
Как жаль, что сейчас
не хватит известных мне слов, чтоб описать красоту увиденного. Твои
глаза блестели страхом и смятением. Огромные на твоем узком лице. Такая
асимметрия и выразительность вызывала бы благоговейное дрожание
художников ренессанса при попытке изобразить лицо такой натурщицы.
Пространство и время замедлялись и умолкали, когда веки плавно
опускались, прикрывая из разрез. Эти плавные движения я до сих пор вижу
как во сне. За них хотелось умереть, а потом воскреснуть, вспомнив, что
оставил тебя и отбить у всех возможных моджахедов.
Ты оставила на
песке следы босых ног, которые вели к ступеням, идущим к отелю.
Оглушенный и прикрытый сумерками я направился к узкой лестнице, бежавшей
в рощу. Ты вышла из-за большого куста какой-то тропической штуки,
которая раздавала запах пряностей. Схватила меня за руку и потащила по
ступеням. Сказала: "Просто молчи и слушай. Если брат нас увидит, у меня
закончится лето. Тебе попадет. Завтра он уезжает. Приходи сюда вечером. А
теперь иди вперед".
Я понял, что история принимает серьезный
оборот по сухости во рту. По ней и отсутствию в ушах музыки из
индийского триллера. Я поднимался дальше по лестницам. Статуи Будд,
присевших на постаментах вдоль дороги, выдерживали мой задумчивый
взгляд. Нельзя забирать море у девочек! И лето нельзя. Боги молчали,
раздумывая над моим мысленным посылом. Я машинально ускорял шаг и дошел
до лобби в темпе чемпиона по спортивной ходьбе. Прилившая энергия
требовала действий, а разум и маленькое дерево бонсай у стойки
рекомендовали выдохнуть воздух и собраться с мыслями. Ты когда-то могла
собраться с мыслями перед экзаменом, когда ты чувствовала себя
посланницей Богов, а тебе достался билет и не одного известного вопроса в
нем? Я брызгал ингалятором и махал на себя руками, как разволновавшаяся
дама перед званым раутом.
Следующий день был затянут дымкой
влажного воздуха на улице и в голове. Ребята, выспавшись, встали
пораньше и почти целый день провели на волейбольной площадке. На тот
момент, мне кажется, я уже начал страдать. Потому что из массы вариантов
развития событий, я всегда выбираю самый трагический. Боги всегда
посмеивались над людьми. Я представлял самые каверзные фрагменты с
летальным исходом, где нет места ни мне не нашему счастью. Я думал, что
трепет и восторг от нашей нелепой встречи ты не разделила, что я
придумал все. Что это только море и «атмосферность» создали картину
немого очарования.
Я кое-как дожил до вечера и после ужина прибежал к
безлюдному пляжу. Ты сидела спиной на последней ступени лестницы в
пляжной одежде. Длинные черные волосы собраны и переброшены вперед на
грудь. Я увидел на открытой спине большую татуировку индийского слона.
Он хоботом касался твоей шеи, как бы указывая самую нежную кожу для
поцелуя. Я подошел ближе и сел рядом. "Говорят, Аллах специально создал
море, чтоб блуждающим душам было легче найти друг друга",-ты повернулась
ко мне и начала изучать мое лицо. "Я бы мог тебе процитировать наше
писание, но у нас говорят, что лучше сжечь слова Торы, чем передать их
женщине"-, зачем-то ляпнул я.
- Как думаешь, солнце еще долго простоит над горизонтом? - ты задумчиво посмотрела на уходящее солнце.
- Минут 20. А что?
- Я никогда не любила, а ты?
- Тебе тяжело любить из-под черных одежд. Почему ты не в них?
- Брат уехал. У нас мужчины говорят, что одевать и кого любить. Я не могу ее больше носить. Я воняю мускусом как бобер.
- Бобриха. - Мы улыбнулись.
-
Мой папа хозяин двух заводов, а я учусь в одном из самых престижных
университетов Малайзии. Только там и дома я могу не носить эту одежду.
Гуманитарные науки даются мне легко, и я знаю о твоей и своей религии
все. Как думаешь, зачем боги нам дали сесть рядом?
- Не знаю, но мы можем спросить у Будды. Их там много.
-
Я нигде не находила, что у богов есть что-то против любви. Даже
животные любят. Пускай мы разные, но мы люди. Люди умеют и хотят
любить. И в Мекке, и в Иерусалиме. Я прочитала много книг, и в них так
все выразительно о любви. Когда то давно я была в Камеруне. Там у людей
почти синяя кожа, такая она черная. И они смотрели на нас как на
марсиан. Мы с женщинами в черном ходили за мужчинам в белом. И для них
это было осязаемо глазами, но совершенно не понятно. Так и для меня в
тех книгах. Осязаемо, но непонятно.
Мы сидели и смотрели на уходящее солнце. Оно молнией пустило последний луч в море и умолкло до завтра.
-
Ну вот и все.- Сказала ты. Я испугался, что это были те короткие
минуты, которым ты позволила быть себе слабой. Как будто это была
маленькая возможность побыть настоящей. И теперь пришел конец. И это
конец не спросил моего разрешения.- Теперь Аллах не видит,- сказала ты,
посмотрев в сторону ушедшего солнца и, обвив руками мою шею, прижалась
губами.
Мы просыпались много раз, мостясь на боку на одном
лежаке, и согревая друг друга от ночной прохлады. Мы дарили взаимную
нежность, подшучивали друг над другом и говорили обо всем. У меня была
необходимость выложить тебе секреты. Мы придумывали ничего не значащие
смешные слова, и я не отпускал твои руки, пахнущие мускусом. И если бы
можно было набросить полотенце на солнце, как на торшер, это счастливая
ночь продолжалась бы еще долго.
Ты улетела на следующий день. Мы
не говорили и не держались за руки. Я пытался вспомнить в зале
аэропорта, какая ты под одеждой. Мы сидели молча и ждали твоего рейса.
Ты безмолвно пошла на посадку, но, отойдя на несколько метров,
повернулась и сказала слова, которые я чаще всего сейчас произношу про
себя. "Мой мужчина - лев. Он силен духом и необратим в бегство. Он не
отступает. Я смогу идти за львом. Ведь лев никогда не станет трусом. Кто
ты - решать тебе."
Нужно ли тебе говорить, что весь оставшийся
отпуск пошел к чертям? Море стало холодным и безликим и я, ссорясь с
ним, бросал в него камешки. По прилету в свой родной Роттердам, я
смотрел слезливые фильмы, совсем поник духом. И вспомнил, как когда-то,
когда я был маленький, мама смотрела старый фильм "Поющие в терновнике".
В тот момент, когда была их счастливая неделя со священником, мама еле
сдерживалась от слез. Отец всегда смущался и уходил делать что-то
важное, не зная куда девать руки. Я никогда не спрашивал маму о причине
ее слез. Я считаю, что это вопрос очень интимный, но мне всегда
хотелось знать, почему?.. Почему мы плачем, когда нам показывают чужое
счастье? Что это: напоминание о том, как ты когда-то был счастливым, или
сожаление о том, за что не мог ухватиться мертвой хваткой?
Мы
вчера сидели с мамой в комнате, и она держала меня за руку, перебирая
моими пальцами. А я представлял твои руки. Они, конечно, разные, но нет
более настоящих и любимых, чем твои и мамины.
Что тебе сказать? Я
еду за мертвой хваткой. Стою в пробке на пути в аэропорт Схипхол и
пишу тебе это письмо. Я буду ждать тебя по прилету в зале ожидания. Мне
нужна ты и твой паспорт. Встреть меня, пожалуйста. Я вылетаю сегодня 17
июля, в 10:14 Амстердам-Куала-Лумпур, рейс МН-17.
Марк Мейер.
10:41.
Пишу вслед короткое. Из-за пробки опоздал на регистрацию. Вылечу завтра
этим же рейсом. У богов, все же, своеобразное чувство юмора. Они все
норовят сопротивляться. Просто они не знают еще, что я лев.
начитал несколько рассказов для аудиокниги, очень важно ваше мнение, слушатель, или идти и доить коров..? Если понравилось присылайте рассказы-озвучу…
www.youtube.com/channel/UCo2e4Dv3d8mcoN16ZjZH52g
my.mail.ru/mail/nikolai.brusentsov/video
vk.com/id380545633
[email protected]
«и опыт распух, » звучит коряво. сразу приходит другое распухшее на ум
«прибалтиек» вроде прибалток надо писать
«И понял, что большая часть мне их не нравится.» а меньшая их часть как Вам?
«но внимательно посмотрев на подростков 18-20 лет» подростки???
Я бы убрал этот абзац. Во первых запутывает — катастрофа МН-17 на слуху, но вот какого числа произошла многие ли помнят? Мне пришлось в википедию лезть, узнавать. А во вторых трагическая концовка здесь смотрелась бы более органично.
»Мои друзья, выпившие весь джин еще в самолете" либо уберите "… еще", либо переделайте предложение
«И нас троих с друзьями возмутило, что твой спутник арабской внешности был одет в шорты и майку.» что возмутило: шорты и майка или арабская внешность? думаете ему понравилась Ваша кипа?
если бы Вы так и написали в тексте, что мы с друзьями набрали джина с расчетом на отдых, но они, подлецы этакие, выпили его весь в самолете, то вопросв у читателй не возникало бы.
если Вас раздражает моя критика, то так и скажите: тогда я впредь не буду тратить свое и Ваше время и комментировать Ваши тексты
«том талмуда» Талмуд у Вас не с большой буквы пишут?
«еще застал скатывающееся солнце» куда и откуда скатывающееся?