Пан Межирический, холопский сын Глава 58

58.

Наварра лежала между Испанией и Францией, но как раз в 1585 году, была в центре войны между протестантами и Католической Лигой. Василька все эти религиозные раздоры не интересовали. Он был православным, да и то так, по привычке. После того, как жена его чуть не умерла, и помочь ему смог только доктор-еврей, он даже не очень знал, во что верит. Василёк твердо знал одно: если он не поможет сам себе, то ни бог, ни чёрт, ему не поможет. Расставшись с Хосефой, он загрустил немного. Она была такая гордая, сильная, что напомнила ему мать, да и жену. От мыслей об Елизавете, у него защемило сердце. Он любил её, скучал по ней, она ему снилась. Но и Рахель он любил, и она ему снилась. Как ни старался, отогнать мысли о ней он не мог. Василёк, уже в который раз, сказал себе, что решит позже.

После прощания с Хосефой, путешественники спустились в село, уже на наваррской стороне. В шумном придорожном трактире, переполненном до краёв солдатами, торговцами и контрабандистами, все таращились на Бен Йегуду, в его круглой чёрной вельветовой шапочке и с молитвенным мешком. Василёк заключил, что в Наварре к евреям относились не лучше, чем в Испании, и что лучше держаться особняком. По-французски он почти не понимал, но в этой пограничной области многие знали испанский, и он завел разговор с трактирщиком, с интересом косившимся на чужеземца.

- У нас тут три Генриха воюют. Наш король, дай ему Господь долгой жизни, французский король, и герцог де Гиз. Так что тебе, да ещё с евреем твоим, по Франции тяжело проехать будет. И по-французски ты не понимаешь.

Василёк мысленно согласился с трактирщиком.

- А по-проще путь есть?

- Можешь здесь на восход повернуть. Не знаю, может там по-спокойнее.

Поблагодарив трактирщика за совет и обсудив дело с Бен Йегудой, Василёк решил пробираться к швейцарским кантонам, потом через германские земли, а дальше Австрия, Богемия, ну и Польша.

Местность, по которой они проезжали, напоминала рай на земле: мягко светило солнце, нежный и теплый воздух благоухал цветами, а вокруг дороги зеленели виноградники. Василёк повеселел, подставил лицо свежему ветру, и ни о чем не думал. Продвигались медленно, поскольку не привычный к верховой езде Бен Йегуда быстро уставал. Останавливались на ночь рядом с дорогой, так как заезжать с Бен Йегудой на постоялые дворы не хотели. И так на него все, пешие и конные, таращились. Раввин в основном молчал, крепко держался за свой мешок, а на привалах молился, обратив лицо на восток.

Василёк ехал впереди, потом Бен Йегуда, потом Васька с Петькой. Как-то утром Васька проснулся, умылся в речке рядом с привалом и удивился, что пан ещё не встал. Обычно Василёк был первый на ногах, торопя остальных. Пан лежал, весь свернувшись в клубок, подтянув ноги к подбородку, и трясся, бормоча что-то нечленораздельное. Лицо его покраснело, со лба капал пот. Васька сильно испугался: он в первый раз видел Василька больным.

Бен Йегуда приложился губами ко лбу больного и покачал головой - мол плохо дело. Василёк был в беспамятстве и в седле сидеть не мог, но Бен Йегуда жестами объяснил, что надо добраться до большого села или города, только там он сможет достать необходимые лекарства. Васька перекинул Василька впереди себя, так и ехали. К ночи Васька с Петькой посовещались между собой и решили, что ехать в темноте, да ещё и с больным паном, опасно. Они сошли с дороги и спешились среди кипарисной рощи. На привале, Василёк горел пуще прежнего. В бреду он признавался в любви Елизавете, каялся за грехи свои перед ней, потом звал Рахель, молил, чтобы дождалась его, мать поминал, имена детей повторял.

Пока Петька разводил костёр, Бен Йегуда собрал в округе какие-то травы, добавил ветки кипариса, и сварил в котелке на огне. Пахло это варево приятно, и поначалу подействовало на Василька успокоительно, но настой помог ненадолго. Петька сидел с паном всю ночь, прикладывая ко лбу больного мокрые холодные тряпки. Так продолжалось три дня. Василёк не приходил в сознание. На четвертую ночь Васька не спал и прислушивался к бормотанию: пан будто с отцом своим, царство ему небесное, говорил.

В бреду Васильку казалось, что он стоит перед отцом, и лицо того было грустным. Василёк вдруг понял, что умирает.

- Помоги мне, - сказал он отцу. - Я не хочу умирать, я хочу жить.

Отец смотрел на него добрыми заботливыми глазами:

- Смерть, сынок, она ко всем приходит. А коль хочешь от неё отвертеться, кто-то другой за тебя умереть должен. Если жить так хочешь, кого себе на замену смерти отдашь?

Василёк увидел перед собой мать, Елизавету, Рахель, детей своих, и испугался.

- Я не могу, пусть я умру, а они живут. Я их так люблю.

Отец кивнул:

- Понимаешь теперь, почему я с пыток не заговорил? Скажи я что, кто-то за меня бы умер.

- Я понимаю. И любовь в сердце чувствую безмерную.

Отец подошел к Васильку, крепко обнял его, и Василёк провалился в темноту.