Воспитательная клизма, мозговые пузыри и змея в банке

Так вот, друзья мои, есть среди вас интерны, которым всё скучно. Мамочка-врач заставила пойти в эту муторную медицину. Да? Быстрей бы день прошел. Их не трогают, и хорошо. Классными профи они не станут никогда. Ходил один такой на ургентные дежурства к нам в отделение. Дежурство суточное, но это «светило хирургии» приходило к восьми вечера. Первым делом он плотно ужинал. Ну ладно, студент, режим. Потом довольно вяло помогал. Надо сказать, мы, будучи интернами, аж тряслись, - только бы нас взяли ассистировать на операцию, очередь устанавливали. А этому вполне хватало участи типа «подай-принеси». Но это еще полбеды. Он исчезал.

Иногда посреди ночи самая запарка, везут и везут аппендициты. Работа на две операционные. Чаю попить некогда. Тут его помощь крайне нужна: анализы принести, больного переложить, истории заполнить, лист назначения завести. А он, красавец, надевает пижаму в цветочек и ложится спать на свободную кровать в палате рядом с больными.

Однажды часа в три ночи, когда бригада, только размывшись, села наконец поесть, звонят из приемного, чтобы посмотрели шахтера, доставленного с подозрением на аппендицит. Ответственный хирург глотает целиком бутерброд и спрашивает:

— Где этот помощник хренов? Пусть сходит пока…

— Так он спит в палате.

— Опять?! Ну, хватит! Зовите сюда тетю Машу.

Зовут санитарку тетю Машу, женщину мускулистую, что называется, «в теле». Та смотрит на хирурга влюбленными глазами, он ее когда-то прооперировал.

— Тёть Маш, я вас прошу, надо помочь. Там в десятую поступил молодой парень с кишечной непроходимостью, вы же знаете, у вас было. Тяжелый случай, и на вас вся надежда.

Санитарка обхватывает ладонями щеки и закатывает глаза, вспоминая.

— Нужно поставить хорошую сифонную клизму литра на три, как вы умеете. Если не поможет, тогда операция. Только, я вас прошу: он спит, а когда просыпается, то не в себе. Бредит, орет, что он, дескать, врач. Вот, что удумал! А сам он продавец с центрального рынка. Интоксикация выраженная, знаете... Так что, не будите. Потихоньку.

Тетя Маша вся в готовности:

— А как я его узнаю?

— Вы одеяло поднимите, у него одного пижама в синие цветочки.

Исполнительная санитарка крадется в ночную палату. Обнаруживает цветочки и, потихоньку стянув штаны, вдувает сонному интерну полную кружку Эсмарха холодной воды с мылом. Тот бьется в конвульсиях и орет, что он врач-интерн, просто лег здесь поспать… Но вырваться из санитарских тисков не просто. Склонившись над ухом, тетя Маша нашептывает:

— Тихо, тихо, милок, больных вон разбудил. Щас вторую волью, терпи, родной. А то в операционную возьмут. У меня такое было… Тихо! Ну! Что я сказала? Тихо, торгаш!

Нечеловеческими усилиями милок вырывается, и со спущенными штанами несется в туалет. А там, конечно, занято кем-то из бригады… Больше он на дежурствах не спал, даже когда было можно. Тетя Маша, сама не подозревая, сделала будущему анестезиологу очистительную клизму в буквальном смысле слова.

Но есть такие, которых мы очень любим. Тех, которые, что называется, «безмыла-в-задницу». Им всё интересно, они везде, вечно под ногами, пристают с расспросами. И всему верят. Сами такими были. Именно их грех не разыграть. Любителей этой невинной забавы полно в каждом отделении. А если у них есть сообщники, всё превращается в развеселое шоу.

Была у нас одна интерн анестезиолог. Звали ее Олеся. Прекрасной души человек с детским взглядом. Но «чёртик в юбке», и очень доверчивая. Вот спокойное дежурство. Пьем чай, смотрим телек. Обязательно вбежит Олеся и спросит: «Ну, что? В приемное не вызывали? Нет? Жалко...» Поначалу отшучивались: «Вызывали час назад. Просили подойти Лесю Игоревну...» Потом просто мягко выпроваживали вон со словами: «Типун тебе на язык…» После двух розыгрышей она стала менее доверчивой.

Как-то забегает в реанимационный зал, где анестезиолог делает спинномозговую пункцию. Вся накрахмаленная, розовая, как поросеночек, с горящими глазами, парочкой книжек под мышкой и новеньким фонендоскопом на шее. Замученный тяжелыми больными, мокрый от усердия доктор уже полчаса пытается сделать пункцию ста двадцати килограммовому пациенту, которого удерживают на боку трое санитаров, так как тот в коме. Олеся начинает под руку и некстати приставать:

— Павел Николаевич! А скажите, я вот читала и не поняла. Как вы узнаёте, или определяете, может я неправильно говорю… А, вот, идентифицируете… Она нашла в справочнике термин. Она сияет: — Как вы идентифицируете, что попали в спинномозговой канал?

Павел Николаевич, чувствуя легкое раздражение, понимает, что упускать возможность нельзя:

— Попасть, Олесичка, можно только в горводоканал, а я вот делаю спинномозговую пункцию, да будет вам известно.

— Да, Павел Николаевич, поняла, но... не поняла… Расскажите, как это?

Доктор поднимает уставшие глаза от иглы и, не меняя выражение лица, начинает делиться бесценными крупицами знаний с подрастающим поколением:

— Вот вас, Олеся, учили уже, как определять, «попали» вы в желудок или нет, когда «ставите» зонд?

— Конечно! — она радостно рапортует. — Нужно поставить зонд, а потом присоединить шприц Жанэ и ввести немного воздуха. При этом нужно трубкой послушать в районе желудка... и, если будет булькать, — значит зонд стоит правильно.

— Умница, Олеся Игоревна! — реаниматологу наконец почти удается технически тяжелая пункция, и ликвор вот-вот закапает из иглы в пробирку. Он счастлив:

— Да, и мне нужна ваша помощь. Сейчас я введу немного воздуха в канал через иглу. Вы же в это время плотненько прислоните ваш красивый фонендоскоп к середине лба пациента. Только точно посередине, иначе не услышите, как булькают пузыри.

Один из санитаров бросает держать больного и, согнувшись, убегает в коридор. Павел Николаевич, не сморгнув, продолжает:

— Вы внимательно слушайте, будет ли булькать. Если будет, сразу скажите мне. Это значит, что ваша первая пункция удалась.

Он вводит немного воздуха шприцем (это безопасная процедура). Олеся исправно начинает слушать лоб. И, когда ей что-то слышится, она, расплывается в улыбке: «Да-а! Булькнуло...» Санитары перестают держать больного и лезут под кровать. Игла выходит из спины. Разъяренный Павел Николаевич орет на санитаров, чтоб держали, предвкушая новые мучения с пункцией. Олеся тут же узнает, что у нее у самой булькает в мозгу, и будет булькать еще долго, если она и дальше не перестанет донимать старших коллег вместо того, чтобы читать книги.

Лето. Конец рабочего дня. Реанимация полупустая. Кондиционеров нет. Все мучаются от жары и скуки. И тут, как подарок, Олеся. Без книжек, немного помятая после суточного дежурства и уже настороженная. Но глаза горят:

— Павел Николаевич, новых не привозили?

— Да, Олеся. Вот очень кстати, что вы пришли. Полчаса назад привезли молодую девушку с анафилактическим шоком. Еле подняли давление. Мама ее сообщила, что бедняжку укусила на даче пчела, может, оса. А когда она сама смогла разговаривать, рассказала, что ее укусила какая-то змея... и что брат змею эту поймал потом. Мы, конечно, сразу связались с ним, и вот сейчас только позвонили из приемного отделения и доложили, что брат привез эту самую змею в банке к нам в больницу.

— А зачем нам эта змея, Павел Николаевич?

Олеся недоверчиво косится на токсиколога, который зашел покурить с коллегами.

— Что мы с ней будем делать?

— Ай-яй-яй, Олеся Игоревна, как же вы сдавали экзамен по токсикологии? Надо будет обратить на это внимание вашего куратора с кафедры. Мы вот даже специально токсиколога из дома вызвали, чтобы он помог. Так же, Иван Викторович?

Токсиколог раздувает щеки и вещает:

— Змея — это вещдок, Олесичка. Как же мы будем проводить антидотную терапию, на которую у нас всего час, если мы не знаем вида, укусившего девушку гада. В настоящее время мы нигадА не знаем этого вида, извините за каламбур.

Павел Николаевич входит во вкус:

— Сейчас все санитары заняты, и поэтому мы просим вас, Олеся Игоревна, смотаться в приемное и принести эту злополучную банку со змеей сюда. Только быстрее, нам ведь еще противоядие заказывать. А девушка может умереть. Конечно, если вы змей не боитесь…

Молодая врач интерн вспыхивает сразу:

— Нет, почти не боюсь, я мигом…

И она убегает. Все довольные уходят на перекур, предвкушая развязку. Но Олеся сперва отлавливает свободного санитара и посылает в приемное его, потому что змей боится страшно. Естественно, через десять минут санитар гоняется за Олесей по всей реанимации, чтобы повторить всё то, что услышал в приемном, и добавить кое-что от себя.

Но упорная Олеся ему не верит. Считая минуты, оставшиеся до конца «трагического» часа, она бежит в приемное и отыскивает там мать и брата укушенной. Она отводит их в уголок и торопливо шепчет:

— Вы банку привезли?

— Да, но?…

— Некогда разговаривать. Мало времени! Давайте срочно! Только заверните в газету, а то я боюсь их немного.

— Да, но зачем?.. — удивленные родственники, отдавая в дрожащие Олесины руки завернутую в газету банку, не могли потом взять в толк, зачем так срочно понадобился салат из кальмаров, и почему молодая доктор их так боится.

Потом было памятное и торжественное вскрытие банки в ординаторской, после которого Олеся потеряла остатки своей сверх доверчивости и исполнительности.

А жаль…

Кальмары пополам с шутками и прибаутками были съедены. Пострадавшей от укуса насекомого пациентке по общему мнению такую аллергенную пищу употреблять было никак нельзя.