Пророк

Пророк

В начале было страшно. Страшно, что не получится. Веревка змеею обвила его шею. Вены на лбу вздулись. Он дышал, пока еще дышал, и его дыхание сопровождалось короткими, неровными хрипами. А грудь его при этом, чахлая, смуглая, грязная, судорожно вздымалась. Слабо шевеля бледными губами, он всматривался в лучи заходящего солнца, что блестели в раскаленном воздухе, висел в веревочной петле, привязанной к ветке смоковницы и медленно, слишком медленно умирал. Жизнь угасала в нем постепенно, с каждым новым выдохом, он чувствовал, что смерть, расхрабрившись, все крепче сжимает его в своих холодных, липких объятьях.

Сейчас это не пугало его. Напротив, он, сын Земли и Неба, теряя в себе остатки духа, со всей искренностью верил в то, что на этот раз у него получится, что в этот раз Тот, чью волю он свято исполнял на протяжении всей своей язвенной жизни, не вмешается и наконец-то оставит его в покое.

Вдруг он почувствовал, как его вдох застревает в горле. Сердце его неистово колотилось, казалось еще немного, и он закроет глаза раз и навсегда – а после будет сладостная тишина, приятная безмятежность, а где-то по соседству плач и скрежет зубов. Там вдали от Него, соберется все самое скверное и плохое, но там и только там сын Земли и Неба сможет отдохнуть от этого лишенного смысла мира, от пустых людей, а главное от Того, кто исполненный любви и милосердия дал ему то, о чем он никогда не просил.

Дыхание меж тем уже прекратилось, глаза успели затуманиться и налиться кровью. Ноги причудливо дергались. Еще немного, совсем немного и все должно было получиться. Но вдруг веревка, а ведь была выбрана самая крепкая веревка, лопнула, и он свалился на обжигающий песок, как с дерева падает сгнившее яблоко. Сразу же грудь наполнилась воздухом, судорога, пронзившая тело, заставила его упереться затылком и пятками в землю, выгнув спину. Жизнь, к тому моменту почти погасшая, вспыхнула в нем с новой силой, с каждым мигом наполняя тело, изможденное старостью и лишениями, духом и крепостью.

Он, шатаясь, поднялся с земли, дышал сперва часто и сухо, как собака, открытым ртом, сопровождая все это громкими, дерущими горло хрипами. Обрывок веревки издевательски свисал с ветки, слабо качаясь от легких дуновений пустынного ветра. Сын Земли и Неба, осмеянный и униженный, опустившись на колени у корней смоковницы, запустил пальцы в горячий песок и горько заплакал. Обида обожгла его сердце, отчаянье переломило дух. Обычно стойкий и крепкий, он устал, страшно устал от той ноши, что взвалил на его плечи Тот, чье Имя благостно и свято.

- Я не просил Тебя спасать меня! – гневно прошептал сын Земли и Неба, стукнув по земле кулаком. - Я никогда Тебя ни о чем не просил! Ты все делаешь за меня, все всегда происходит только так, как Ты хочешь, и ни разу как хочу я! Я устал от Тебя! Слышишь? Устал!

После этих слов он, завыл, как раненый зверь, и принялся кататься по земле, крепко сжав зубы и схватившись за свои седые лохмы. Как же беспомощно и беззащитно сын Земли и Неба чувствовал себя в этот момент. Разве можно спастись от Спасения? Защититься от Защиты? Обвинять в несправедливости Справедливость? Третий раз, третья попытка, третья веревка, и всегда единственный исход. Всегда он оказывается в дураках, посрамляется всемогуществом того, кто однажды призвал его и с тех пор никак не отпустит.

С завываниями он вскочил с земли и, зачерпывая ладонями горсти песка, принялся швырять их в небо, которому почти закатившееся за горизонт солнце давало последние алые краски.

- Ты ведь видишь, что мне тяжело? Видишь ведь? – криком он спугнул двух пустынных лисичек, что попытались осесть в тени дерева – И все равно не отпускаешь меня! А я устал, я не могу больше исполнять Твою волю. Люди глухи к Тебе, и нет среди них сердца, что внемлет словам Твоим? Ты ведь знаешь это, видишь это, ибо изречено, что очи Твои везде, тебе открыто, что я страдаю, как тяжко мне от того ярма, что Ты на меня надел! Но Ты не отпускаешь! Не отпускаешь! Не отпускаешь!

Обессиленный, он повалился на землю, перевернулся на бок, и, обхватив руками колени, снова заплакал, размазывая слезы по лицу грязными пальцами и давясь рыданиями.

- Почему Ты молчишь? – сколько же по-настоящему детской обиды было в этом вопросе. – Я ведь знаю, что Ты меня слышишь. Ты сейчас здесь, точно здесь, потому что везде. Ты везде и всегда, во всем и для всего. Не молчи. Прошу Тебя, только не сейчас. Я устал, правда, устал, Ты ведь знаешь, что в мои слова чисты ото лжи.

Но сыну Земли и Неба никто не ответил. Ему приходилось довольствоваться оглушительной тишиной, давящей и нарушаемой лишь легким шелестом листьев.

На следующий день еще до зари он уже был в близлежащем селенье. Весь в лохмотьях, с грязным лицом, с хлебными крошками в бороде, кишащий паразитами всех мастей, покрытый струпьями и язвами – истинный пророк и избранник неба. Завидев его, стайка детишек загоготала и принялась кружить вокруг него с криками. Самые отчаянные даже, осмелев, толкали его в спину и швырялись комьями грязи.

Все это он стерпел, потому что привык, потому что детские шалости не могли сравниться с тем, как над ним каждодневно насмехался Тот, кто повесил солнце на небо. Он шел молча, подобно кораблю, рассекающему злобные волны. Но когда лопоухий паренек увесистым булыжником угодил ему в лопатку, кровь прилила к его лицу, и он возопил:

- Сын погибели, что я сделал тебе, что ты обижаешь меня?

Слова прозвучали подобно грому, разрывающему надвое небо. Они обожгли детские души и заставили их застыть в страхе.

Содрогаясь от праведного гнева и не смотря на детей, сын Неба и Земли быстрым шагом пошел в сторону заросшей мхом бочки, зачерпнул из нее пригоршней воды и утолил жажду. Затем сел рядом, в тени хижине, спиной вжавшись в холодный известняк. Приятный ветерок щекотал его шею, он зажмурился от солнечных лучей, успокоился и замурлыкал псалом.

Раздался крик. Он сразу понял, что кричит мать, которая потеряла ребенка. Этот вопль нельзя спутать ни с чем. Он нехотя открыл сначала один глаз, затем другой, и, проворчав что-то про себя, пошел туда, где успела скопиться толпа. Растолкав людей, он увидел как тот самый лопоухий мальчишка, что швырнул в него камень, лежит бездыханный, а его прижимает к груди содрогающаяся от рыданий старуха.

- Вот про это я и говорю! - закричал сын Земли и Неба, вперив взгляд в облака. – Ты меня не понимаешь, не хочешь меня понимать, думаешь, что сам все знаешь. По-твоему я этого хотел? Ты, правда, думаешь, что я хотел этого?

Он схватил женщину за плечи, грубо оттолкнул ее от мертвого тельца, и, схватив мальчика за руку, с силой потянул ее на себя.

- Вставай, сын погибели! - он дернул мальчика за руку еще раз и снова с гневом взглянул на небо. – Истинно говорю тебе, вставай!

Мальчик не двигался. Толпа осуждающе гудела. Воняющие потом и луком мужчины кривили лица. Женщины плакали, вытирая слезы платками. Сын Земли и Неба дернул руку мальчишки в третий раз, и в тот же миг лицо последнего, прежде бледное, украсил слабый румянец, он задышал, тихо и слабо, будто впервые. Наконец, его веки дрогнули и он, открыв глаза, безвольно уставился в ясное, безоблачное небо.

Толпа загудела. Все как один упали ниц, окружив воскресшего мальчика. Старуха, размазывая слезы по щекам, пачкая подол, подползла к сыну, прижала его слабо дрожащую руку к лицу и зарыдала. Истошные вопли раздавались тут и там. Казалось, сам воздух кипит от царящего радостного исступления. Люди вопили, сыпали себе на головы горячий песок. Женщины царапали лица друг друга, мужчины с восторженными криками вырывали клочья волос из бород.

Сын Земли и Небо смотрел на происходящее пустым, уставшим взглядом, не скрывая презрения.

- Ты никогда не понимал, чего я хочу, никогда, - обиженно заметил он и, пройдя сквозь толпу, пошел из деревни прочь.

К вечеру в нем родилось твердое желание утопиться. Он скинул с себя ветхое рубище, обвязал тяжелый камень веревкой, и, перевязав другим ее краем свои ноги, столкнул камень в реку. Тот мгновенно потянул его вниз, к самому дну, и тянул до тех пор, пока не уткнулся в ил, смутив воду. Спустя какое-то время сдавливаемый обжигающей холодом толщей, сын Земли и Неба вдруг осознал, что вода, проникнувшая в его легкие, ему никак не вредит. С досадой он принялся махать руками, возмущая воду и пугая снующую вокруг рыбу.

Наконец, он, изрядно измучившись, сдался, развязал узел, всплыл на поверхность и выбрался на песчаный берег. Сын Земли и Неба долго откашливался, потрясая при этом мокрой бородой, волосья которой спутались с речными водорослями.

- Почему Ты молчишь? – вдруг спросил он, хриплый голос его было бесстрастен. – В какой-то момент я перестал Тебя слышать. Тишина. Имя тебе Тишина. На все, что я говорю тебе, в ответ — ничего. Как я могу доносить до людей Твою волю, если Ты молчишь? Раз Ты молчишь, значит, я Тебе не нужен, а раз не нужен, отпусти меня, я устал!

Лицом он зарылся в мокрый, холодный песок и продолжал говорить:

- Ты ведь знаешь, что я могу говорить только с Тобой, все остальные немы, я не могу их услышать, а они глухи к моим словам, и не слышат меня. Я могу говорить с ними, только когда Ты говоришь со мной, когда Ты наполняешь мой дух Собой. Иначе я им не нужен, я думал, что нужен Тебе! За что Ты меня оставил? За что меня мучаешь? Зачем держишь?

Вдруг он почувствовал, как кто-то очень робко тронул его за плечо. Дернувшись, он испуганно обернулся и увидел, что рядом стоит тот самый лопоухий мальчишка из деревни.

Сын Земли и Неба недовольно скривил лицо:

- И зачем он здесь? – закричал он куда-то вверх, заставив мальчика вздрогнуть, попятиться и свалиться в реку. - Зачем Ты его привел? Потешиться надо мной? Ты считаешь, что недостаточно надо мной поглумился?

А меж тем мальчик с тех пор неотступно шел за ним по пятам, вторя каждому его шагу. Сын Земли и Неба кричал на него, гнал от себя, сыпал проклятиями, выбирал самые сложные пути, чтобы мальчишка сдался и оставил его в привычном одиночестве, однако это не помогало. Он терпеливо сносил все трудности, неотступный и верный, но при этом всегда был на отдалении, поодаль, чтобы не попасться под горячую руку.

А сын Земли и Неба шел и шел, плутая по пустыне и сам не зная, куда идет. Сейчас он был подобен слепому, что лишился поводыря. Тот, кто раньше всегда направлял его шаг, хранил молчание, которое был горче полыни. Мальчишка едва поспевал за ним, то и дело спотыкаясь. Солнце успело сменить луну трижды, пока, наконец, сын Неба и Земли решил устроиться на ночлег. Мальчик, лишившийся всяких сил, свалился рядом. Бледный, худой, как тростинка, болезненного вида он сжался в комочек и тихонько скулил.

- Ты алчешь и жаждешь?

Мальчик молчал.

- Видишь? – сердце сына Земли и Неба взыгралось и исполнилось гнева. – Сын погибели молчит. Ну, и молчите! Оба молчите! Это не я не нужен вам, это вы мне не нужны.

Он лег на бок, повернувшись к мальчишке спиной, и впервые за долгое время сон сомкнул ему веки.

Проснулся он с криком, громким, наполненным едким, тошнотворным отчаянием. Зарыдав, сын Земли и Неба обхватил руками колени. Слезы, горькие слезы текли по испещренному морщинами лицу. Отчаяние стало его верным спутником, душа, взволнованная и измученная, постоянно пребывала в смятении, мучая дух и тело. Он чувствовал себя игрушкой, безвольной игрушкой, что сломалась и в тот же миг наскучила капризному и прихотливому ребенку.

Мальчик лежал рядом, дыхание его было ровным, лицо исполнено блаженной безмятежности, члены тела его сковал крепкий, спокойный сон. Сын Земли и Неба посмотрел сначала на мальчишку, затем на ясное, пустое небо, и грустно вздохнул.

К полудню они подошли к горделиво возвышавшемуся над пустыней городу. Выкрашенные в голубую краску стены слепили величием. Высокие башни, казалось, касаются самого неба, а их шпили достают до белоснежных облаков. Подойдя к крепости почти вплотную, сын Земли и Неба поднял с земли увесистую палку и яростно стукнул ей по искусно выделанному кирпичу.

- Дети тьмы! - закричал он, что есть силы. – Я послан Тем, кто создал вас, кто благоволил вам и кто наполнил ваши жалкие жизни счастьем и благодатью! Но вы, дети тьмы, сыновья и дщери гиен, отреклись от него делами своими, и помышлением своим, и волей своей, и чувствами своими! Покайтесь, безумцы, и скажите в сердцах ваших: «Есть Тот, кто послал меня и благостен Он во веки веков»!

Город молчал. Разозлившись и видя, что его слова остаются неуслышанными, сын Земли и Неба принялся охаживать палкой городские стены. Глухой камень, заносчивый и презрительный, стерпел и это.

Пророк выдохся быстро, сев на землю, и с досадой ударил по земле. Он бросил взгляд на мальчика, что замер в ужасе, стоя чуть поодаль от него, посмотрел на стены, на которых не осталось ни следа после его ударов, а после - на небо, и на последнее с наибольшей обидой

- И снова я выставлен в дураках, - устало заметил сын Земли и Неба. - Они молчат, ты понимаешь? Молчат. Говорю только я, а так быть не должно. Они не будут говорить со мной, если ты тоже молчишь. Так, ничего не получится. Так неправильно.

Он встал на колени и, не отрывая взгляда от неба, пополз вдоль стены.

- Прошу тебя! Одно слово! Только одно! Ты покинул меня, явно покинул, но при этом не хочешь от себя отпускать! Я устал жить без Тебя, я устал жить без всех. Я один посреди этой пустыни, совершенно один. Вокруг только песок, камень и немые люди.

Раздался гром.

Прежде ясное, безоблачное небо вдруг покрыли мрачные тучи. О песок ударились крупные капли.

Сын Земли и Неба вдруг замер, ему показалось, будто бы на его голову надели обжигающий обруч. Схватившись за голову, он округлившимися от благоговейного ужаса глазами смотрел на то, как мальчишка внезапно охватывается пламенем, поднимается над землей и зависает в воздухе.

Сила, настоящая, единственно возможная сила, наполнила собой безжизненную пустыню. Сын Земли и Неба вжался телом в землю, сдавливаемый ей со всех сторон и начал ползти в сторону объятого огнем мальчика.

- Блажен ты во веки веков, исполнена воля твоя, имя твое освещено святостью и освящено светом! – шептал он разбитыми губами.

Из его ноздрей и ушей полилась кровь. Члены тела дрогнули, пронзенные судорогами. Волосы опалились. Он полз, подобно дождевому червю, до боли сжав зубы и протянув руку вперед, возопил он срывающимся голосом:

- Говори со мной! Заклинаю тебя, истинно пресветлый и наполняющий светом мир, говори! Говори! Молю тебя, говори!

- ОТПУСКАЮ, - слово, будто морской вал, пронеслось по пустыне.

Стены города, что стоял позади, содрогнулись. Сына Земли и Неба вдруг охватил яркий, слепящий свет. Мальчик упал на землю, а огоньки пламени с его тельца перескочили на одежду, волосы и кожу пророка. Последний закричал, но это был крик радости, а не боли, счастья, а не отчаянья. Сияние, зримое не глазами, а духом, объяло его.

Меж тем солнечные лучи начали постепенно пробиваться сквозь темную пелену туч. Наконец, небо вновь стало ясным, и золотистые блики заблестели, отражаясь от влажных кирпичей.

После того как огонь унялся, а свет развеялся, от сына Земли и Неба остались только пепел и прах, которые мгновенно подхватил ветер и понес на себе вверх, к облакам. Но мальчик, сын Погибели и Спасения, что безвольно лежал на земле, не видел этого.

Казалось, сам жизнь стала для него незаметна. Он был занят.

С ним говорил Бог.