Не дорблю и не рокфор

Проснувшись, Гарольд принялся обдумывать способы самоубийства. Конечно, никто не говорил, что их обязательно реализовывать, как никто не говорил, что кокаиновая настойка станет запрещённой, человек полетит в космос, а земля окажется круглой. В определенный момент времени это были просто теории, а перед этим моментом таких теорий не существовало вовсе.

И, разумеется, мысль становится материальной, когда возникает в чьей-то голове. А если она уже там появилась, во вселенной переключается очередной крохотный тумблер, единичный электрон атома углерода смещается со своего спина и формирует отклонение от привычной орбиты, вызывая микрохаос, меняя ДНК, встраиваясь в метаболизм и образуя вечный симбиоз, как колонии грибов в сыре или этанол в организме алкоголика. И теперь оказывается, что мысль навсегда остаётся во вселенной, стимулируя её дальнейшее расширение. Ведь всё материальное обладает массой, а избыток массы приводит к увеличению объёма или давления. Прямо как при отёке мозга, который мучил Гарольда этим утром. Разумеется, Гарольд не подозревал, что отёк мозга вызван вчерашним алкогольным отравлением средней степени, а только констатировал факт довольно мучительного похмелья.

С одной стороны, ему хватило сил и рвения, чтобы успеть добежать до туалета, не успев расплескать по полу содержимое желудка, а с другой стороны, резко усилившаяся головная боль заставила сильно сжать виски, застонать и, прополоскав рот, доковылять до аптечки на кухне, вылущить пару таблеток анальгина и почти ползком вернуться во влажную от пота постель.

Размышления о суициде сводились к одной мысли: «Лучше бы сдохнуть». Именно в такой формулировке. Пока анальгин всасывался в кровь, по подоконнику топали воробьи, а непогашенная лампочка на лестничной площадке гудела, вгрызалась в отекший мозг, Гарольд перевернулся на другой бок, подтянул повыше холодную простыню и попытался удержать очередной приступ тошноты. Веки рефлекторно сжались. Когда же дыхание восстановилось, а дурнота отступила, Гарольд позволил глазам открыться и увидеть сидящую возле его постели гостью.

Вселенная пополнилась ещё одной мыслью, привнесшей свой незаменимый вклад в массу материи.

«Это ещё кто?»

Девушка сидела рядом на стуле, положив ногу на ногу, и сосредоточенно созерцала экран мобильного. Она подняла взгляд и уставилась на Гарольда. Пристально, не мигая.

«Глаза карие. Я их знаю».

Вселенная была не готова к такому количеству мыслей и дала знать об этом приступом пульсирующей боли в висках.

— Проснулся?

Голос девушка тоже был знаком.

— Вы... – он поднял руку, указывая направление, а потом продолжил движение и потёр ноющий висок.

— Марина. Ты звонил ночью, просил приехать. И чем быстрее, тем лучше. Выяснил что-то важное?

Он медленно закачал головой и, кряхтя, принял вертикальное положение. Детали вечернего разговора потихоньку начинали всплывать в голове.

— Анальгин не поможет. Надо выпить.

Он встал и, покачиваясь, двинулся к холодильнику. Босые пятки шлёпали по ламинату.

— Какое выпить? Я вчера приехала – дверь нараспашку, а ты храпишь на полу, совершенно невменяемый.

Гарольд раскрыл холодильник, достал маленькую бутылку пива, открыл её и присосался к горлышку.

— Эй, дружок. Мы так не договаривались. Я все дела бросила, сегодня уже церемония, а ты мало того, что не дождался, так и теперь ничего не рассказываешь. Может, тебе вместо пива прокапаться? Я договорюсь, быстро приедут и приведут тебя в чувство.

Он отлепился от опустевшей бутылки и замотал головой.

— Это не поможет. Вам же нужен результат. А трезвым я работать не могу.

Он достал ещё одну бутылку, откупорил и вопросительно кивнул девушке. Та поморщилась.

— Ну и ладно. У вас разговоры случайно не пишутся?

— Пишутся. И совсем не случайно. Бред свой хочешь послушать?

Гарольд кивнул, вернулся к холодной кровати и уселся прямо в ком одеяла.

Марина нашла в телефоне нужную запись.

— Вот, слушай. Время звонка – двенадцать двадцать. Ночи.

Голос в телефоне был искажен помехами и невнятной дикцией пьяного человека. Гарольд не часто слышал себя в записи, но на удивление не хватило сил.

«Марина. Мариночка, приезжай. Тут такое дело! Я, кажется, всё понял! Только это не по телефону! Приезжай. Я должен тебе рассказать, пока не отключился! Иначе придётся начинать сначала».

Гарольд сокрушенно покивал головой и сделал глоток из бутылки.

— Значит, придётся начинать. Думаю, успеем. Главное, вы меня спрашивайте, чтобы я не только пил, но и рассказывал.

— А без алкоголя не получится?

— В том-то и дело. У меня такая особенность. Когда я трезв – дуб дубом, а стоит выпить – интеллект повышается. Поэтому так. Ну да ладно, не в первый раз. Не привыкать.

Он сделал долгий глоток. Вторая бутылка опустела.

— После нашего последнего разговора я начал с пивка и отправился к нему на работу. Трезвым работать не могу, мысль не идёт. А запах – ну что запах. Съел мятную пастилку и вперёд. На проходной мне сказали, что его уже давно не видели, а когда видели – выглядел плохо. Но глаза горели – то ли от жара, то ли от энтузиазма.

Гарольд запнулся, задумчиво посмотрел на Марину.

— Мы же про Степанова говорим? Ивана Петровича?

Та кивнула.

— Знаю, что выглядел плохо. Уже выясняли. И полицию привлекали, но они только руками развели: если заявления нет, то и дела нет. А что пропал, доподлинно неизвестно. Может, уехал куда-то к родственникам.

— У него нет родственников, я проверил в отделе кадров. Тогда же утром, после пива я ещё рюмочку винишка выпил. Хорошее, сухое. Не хотите?

Марина покачала головой.

Гарольд открыл небольшой бар, налил на два пальца в стакан темно-красного тягучего вина и в три глотка его употребил.

— Ты не увлекайся, а то рассказать не успеешь.

— Да не переживайте вы так, милая девушка. Это мнемонический способ. Каждый напиток – на свой этап расследования. Вино я пил перед разговором с ассистенткой Степанова, и теперь начинаю потихоньку вспоминать суть беседы.

Марина поджала губы.

— Вчера вечером от вас разило то ли текилой, то ли абсентом. Я в этих делах не разбираюсь.

— Ну так вот. Она мне тоже рассказала, что этот ваш сыродел выглядел не лучшим образом. Давал важные указания насчёт техпроцесса, а потом оказалось, что ещё и смс присылал. Каждую неделю по несколько раз. «Проверь», «убедись». Что всё правильно, что процесс не нарушен. Что сыр созревает как положено.

Гарольд допил вино и сполоснул стакан в раковине.

— Может, хоть чаю сделать? Я-то пока не буду, а вам хоть повеселее будет, пока я вспоминаю.

Он водрузил тяжелый старый чайник на газовую плиту, а сам достал из шкафа чистую кружку и бросил в неё фильтр-пакет.

— Знаете, эта ассистентка мне странной показалась. Уже тогда я понимал, что с ней что-то не то. В глаза не смотрит, отвечает односложно. Так ведут себя люди, которые врут и боятся, что их поймают.

Он облокотился на столешницу, задумчиво глядя на горящий синим пламенем газ.

— И ещё мне кажется, она его любила.

Чайник засвистел, Гарольд снял его с огня и залил чайный пакетик. Выключил плиту, переставил кружку на кухонный стол. Жестом пригласил Марину. А сам достал из холодильника очередную бутылку. Мелькнула этикетка «777». По кухне поплыл терпкий запах.

Гарольд сделал глоток и уселся на другой стул, напротив Марины.

— Вы хоть пробовали выяснять, что с вашим сыроделом? Всё время забываю его фамилию. Степановым.

Девушка отложила телефон и взяла в руки кружку.

— Мне это не особо интересно. Мне важно, чтобы он присутствовал на церемонии. Это же его идея – сделать самую большую головку сыра, чтобы попасть в книгу рекордов. А я как представитель книги должна зафиксировать и его присутствие, и само достижение.

Гарольд одним махом допил портвейн и вольготно подпёр рукой челюсть.

— У него была мечта – чтобы сыр был свежим долгое время. Он работал над революционным консервантом. Хотел оставить после себя наследие. Мол, сделают большую головку сыра, и чтобы никто её не ел, а только наслаждался видом и знал, что всё достижимо.

— Кто тебе напел эту лирику?

— Ассистентка его, кто же ещё. Я уже говорил, что она его любила? А значит, и мечту разделяла.

Он встал со стула, выудил из шкафа початую бутылку ликера и плеснул в стакан. Потом вернулся за стол.

— Закусывать разве не надо?

— Закуска градус крадёт, слышали такую шутку? А на самом деле, градус нужно только повышать, иначе будет плохо.

— Видела я, как тебе час назад было хорошо. Чуть всё квартиру не заблевал.

— Издержки метода. Ну да ладно, вернёмся к Степанову.

Он сделал глоток.

— Раз Степанов выглядел плохо, можно предположить, что он болел. Я побывал в поликлинике. Врач сначала не хотела со мной разговаривать. Но после ликёра я обретаю поистине магическое очарование, и она не смогла мне отказать. Короче, у Степанова подозревали рак без, как у них формулируется, «первично выявленной локализации», и ему давали в лучшем случае месяц. Но та же врач повелась на моё обаяние и поведала, что анализы у него были крайне странные. То нормальные придут, а то все показатели зашкаливают. Хотя, тут может быть и дефект лаборатории. Но она предположила, что он что-то принимает.

— БАДы? Народная медицина?

Гарольд пожал плечами, потом сделал ещё глоток. Пьяно улыбнулся. Выдыхнул в сторону.

— Надеюсь, вы не будете настаивать на мятной пастилке? Уже оскомина от них.

Марина покачала головой.

— Ты только в адеквате оставайся, и всё будет нормально.

— Есть, мой генерал!

Он шутливо отдал честь, потом поднялся и откупорил бутылку водки.

— Гадость, а ничего не поделаешь. Следующим в градации идёт только самогон, а у нас ещё один этап не пройдён. Я ведь только потом понял, после водки, что надо ассистентку трясти. Она что-то знает, а не говорит. Пришлось вернуться. Охранник на проходной меня не пустил, заметил, что выпимши. Пришлось ждать на улице. Хорошо ещё, что полицию никто не вызвал.

Он залпом выпил рюмку и вернулся за стол. С гримасой отвращения на лице.

— Не люблю водку. Вот вроде русский человек, а не люблю.

Марина хмыкнула.

— А Гарольд – разве русское имя?

Он делано насупился.

— Вообще-то меня Толик зовут. Анатолий Гарольдович. Ударение в отчестве на второй слог, если что. Папаня наградил, а ребята в компании теперь так называют, чтобы не путаться. У нас там ещё один Толик есть, но он обычный Петрович. А я Гарольд.

Он делано выпятил грудь.

— Ну так вот. Пока ассистентку дожидался, уже порядком накидаться успел. Примерно как сейчас. Она поначалу испугалась, но я ж безобидный. Подкараулил её в подворотне да пристал. Она вроде отмахивалась, а я ж когда пьяный – настойчивый. «Любили вы его», — говорю, — «Вот и скрываете что-то. А надо бы найти, вдруг он жив ещё». Она и давай плакать. Говорит, что знает всё, и он сам просил так сделать. И что никакие сообщения он не отправляет, это она сама так делает с его телефона. А где он – не знает. Степанов просил не говорить, пока сыр не созреет. Ну, я её и уломал подробнее рассказать. Она ключ достала и говорит, мол, «пойдёмте, покажу всё». Ну, мы к нему и пошли.

Гарольд опять встал со стула и выудил откуда-то початую пластиковую полторашку с мутной жидкостью. По кухне поплыл запах бродивших дрожжей.

— Вы уж поймите, градус никак понижать нельзя. Иначе история не закончится. Или закончится, но поздно будет.

Он залпом опрокинул в себя рюмку.

— Пришли мы туда, а там здоровенная такая квартира. Трёхкомнатная, да сами комнаты большие. Высокие потолки, просторно. А в одной комнате целая лаборатория, всякие там горелки Бунзена, реторты, холодильники и центрифуги с микроскопами. Он, понимаете ли, пенициллиновые грибы изучал. Вот в дорблю есть плесень. Это ведь тоже грибы. И Степанов хотел свой консервант найти, чтобы сыр сохранять. Помощница мне сказала, что он вроде бы что-то придумал, а ей детали не рассказывал. Ну, и пришлось мне на крайние меры пойти.

— Интересно, куда ещё более крайние после самогона?

Гарольд сделал обиженное лицо.

— Вы меня недооцениваете, Марина. Я профессионал. Щас покажу!

Он вышел с кухни и вернулся с небольшим чемоданчиком. Положил его на стол, раскрыл.

Внутри располагалось с дюжину пузырьков на специальных полочках. Разного цвета и наполнения.

Гарольд вел руками слева направо и комментировал.

— Квас, пиво, вино, портвейн, креплёный портвейн, ликёр, несколько видов мартини разной крепости, наливка домашная, потом хороший египетский ром – очень подходит для промежуточного этапа, всего тридцать градусов, да и недорого. Неплохая китайская водка, около тридцати пяти. Потом обычный виски, водка, самогон. Есть ещё абсент и в самом конце – спирт.

Он сел за стол, предварительно налив себе зеленой жидкость, пахнущей хвоей.

— На уровне абсента у меня иногда случается прорыв. Начинаю нестандартно соображать. Пришлось, короче. Понял ход мыслей Степанова и в закутке за тумбочкой нашёл, где он свой дневник спрятал. Там много микробиологии было, терминов и выкладок, но вам скажу простыми словами: он вырастил свой консервант, только была проблема – грибы размножаются исключительно в биологических организмах, постепенно превращая их в грибницу, а потом просто сохраняют всё вокруг себя нетронутым. Консервируют и дальше не растут.

Марина допила чай и отодвинула кружку.

— И ты это хотел мне сказать прошлой ночью?

Гарольд пьяно покачал головой.

— Нет, не это. П’годьте, ща вспомню.

Он откупорил притёртую пробку с последнего пузырька. Запахло больницей и каким-то процедурным кабинетом.

Один глоток, после которого Гарольд зажмурился, а потом шумно втянул воздух внутрь. Заговорил шепотом.

— Спирт. П’дсушивает голосовые связки, голос пропадает. Минут’чку подождите.

Они сидели друг напротив друга. Марина одной рукой держала пустую кружку, а второй прикрыла экран телефона, который без конца вибрировал и отображал уведомления о пропущенных звонках и сообщениях.

— Степанов никуда не пропадал, — вдруг нарушил тишину Гарольд. Голос его обрёл звонкость и четкость. Остекленевший взгляд пронзал пустоту.

— В смысле?

— Он прямо сейчас находится на церемонии. Я об этом догадался вчера вечером и позвонил вам, чтобы рассказать. А потом забыл.

— О чем?

— Степанов хотел сохранить свой сыр на память о достижении. И в форме рекорда этой вашей книги, и в форме наступившего скандала. Который уже начался.

Гарольд уронил голову на стол, едва успев подложить руки, и почти сразу захрапел. Вселенная наградила его крепким и долгим сном без всяких мыслей, в очередной раз защитив себя от расширения.

Телефон выкинул на экран ещё одно уведомление, после чего раздался звонок. Громкость голоса была достаточной, чтобы заполнить всю кухню.

— Марина! – кричал кто-то в трубке, — Марина! Приезжай срочно! Тут труп в сыре!

Следом за звонком прилетела ссылка на новостной сайт.

«Сегодня, во время церемонии регистрации рекорда на самую большую головку сыра, случилось чрезвычайное происшествие. При разрезании экземпляра размерами 0,8 на 3 метра и весом 723 килограмма внутри обнаружилась полость, по форме напоминающая человеческое тело. Мужское, если быть точным. Самого тела не обнаружено, но вся полость заполнена неизвестными грибами. Экспертам ещё предстоит разобраться, что это за вид и представляет ли он опасность для человека. Пока же употреблять в пищу продукцию данного маслосырзавода не рекомендуется. А теперь к другим новостям…»