Тебе это может не понравиться
С родителями, конечно, все ругаются, и то, что они тебя не понимают и не дают жить так, как ты хочешь, скверно… но не выпускай Джина из бутылки – тебе может не понравиться, как он исполнит твои желания.
Понедельник, утро.
– Вот, Михалыч, полюбуйся! – дежурный слесарь по ремонту подвижного состава остановился перед головным вагоном «Русича» в разводах свежей краски и посмотрел на начальника. – Он это, больше некому, чужой сюда бы не проник. Экспрессионист, мать его!
Михалыч вздохнул.
– М-да, я и моя деревня... Он уже ушёл?
– В душевой.
– Ну давай, как помоется, ко мне его.
Начальника электровозного цеха ТЧ-1 Теймура Мирхайдаровича уважали, любили и по-свойски называли Михалычем. Двери его кабинета почти никогда не закрывались. Радику очень хотелось спать, он мог уже добираться до дома, но стоял перед столом Михалыча и под непрерывное цоканье по клавиатуре длинных ногтей секретарши слушал обидный выговор:
– Ты хоть понимаешь, что не только позоришь родителей, на деньги их подставил! Они здесь уважаемые люди, просили взять тебя на работу, после того как завалил поступление в это своё училище. Им пошли навстречу, а ты что?
– Что? – Радик почувствовал, как от возмущения у него сжались кулаки.
– Плюёшь на всех, вот что! Короче, сегодня мне посчитают, на сколько ты погулял, и всё вычтем из зарплаты. Если, конечно, её хватит.
– А вы уверены, что это я?
– Всё, Азимов, свободен! Уверен, не уверен, скажи спасибо, что пока не увольняю.
Внутри у Радика всё кипело. Столкнуться со знакомыми на проходной совсем не хотелось, и от административного корпуса он свернул к вееру путей, где у строителей второй ветки был собственный выход на поверхность.
Внутренне проговаривая так и не произнесённые ответы начальнику, прошёл рабочую зону, всё больше и больше накручивая себя. Голоса монтажников и треск сварки сменились гулким эхом его собственных шагов, но выхода всё не было.
Радик остановился. Прислушался. Мертвящая тишина.
– Эй, погодите! – заметив тень в боковом коридоре, бросился туда, пробежал пару переходов, но никого не догнал. Снова остановился. – Вот чёрт, неужели заблудился?
Костеря уже себя, а не Михалыча, он продолжил идти вперёд, хотя понятия не имел, зачем. Видимо, в запале проскочил выход наверх, но повернуть назад не давало чувство какого-то внутреннего противоречия. Ведь кого-то же он видел! Значит, здесь тоже ведутся работы и можно будет спросить дорогу... Так, сюда повернуть, что ли?
Становилось всё темнее, позади остался свет аварийных ламп. Уговаривая себя, что идёт в нужном направлении, Радик вдруг упёрся в стену. Вот просто так, она будто выросла перед ним! А мощности фонарика на телефоне не хватало, чтобы осветить её полностью. Тупик?
От досады он что есть силы ударил преграду кулаком, и едва успел отскочить от обвалившейся под ноги породы. От мысли, что сейчас, здесь, засыплет землёй и никто никогда не узнает, где искать останки, его охватила паника, и он тут же весь взмок, хотя в туннеле было холодно. Но толком додумать эту мысль Радик не успел. Порода осыпалась со стены как-то странно, сошёл только верхний её слой, а под ним в тусклом свете фонарика открылось нечто, от чего выступивший до этого пот моментально сковал тело ледяной коркой ужаса.
Открывшийся светлый круг был будто вымазан чем-то липким и заполнен изображениями истёрзанных и брошенных друг на друга, подобно куче мусора, людей. Лица искажала такая дикая боль и страдания, что назвать их человеческими не повернулся бы язык! Цепенея, Радик водил фонариком по стене, освещая выпученные глаза, перекошенные беззубые рты, закрывающие лица кровоточащие руки, вывороченные в суставах ноги. И тут послышалась какая-то возня, пахнуло смрадом разложения, и он не выдержал.
Он бежал, не разбирая, куда бежит и что у него под ногами, бежал до тех пор, пока впереди не увидел какую-то неяркую полоску, не сразу определив, что это дневной свет, пробивающийся через небольшой зарешечённый люк.
Люк оказался ничем не закреплён и, с усилием сдвинув его в сторону, Радик вывалился на пожухлую траву. Его трясло.
Осеннее солнце всё ещё по-летнему пригревало. Полежав некоторое время, Радик сел и огляделся. Трясти почти перестало и, снова начав соображать, он с облегчением понял, что находится на берегу городской реки, правда, там, где на её благоустройство никто не тратит деньги. Поднявшись, он отряхнулся и берегом пошёл в сторону центра.
Дома, не позавтракав, сразу же завалился спать. Спал тяжело, сквозь сон постоянно прорывались обычные для многоэтажки дневные звуки. И люди. Те, со стены, они будто гнались за ним и из тоннеля перебрались в его комнату.
Радик рывком сел на кровати. Нет, это невозможно, так ему не выспаться! И вдруг вспомнил. Подпись! Под каждым лицом была подпись, как тэг райтера.
Бросившись к столу, он принялся спешно набрасывать на бумагу то, что и сейчас яркой картинкой стояло перед глазами. Как он мог забыть!
Понедельник, вечер.
- Как ты мог забыть?! – мать ругалась уже полчаса. – С тобой ни о чём нельзя договариваться, у тебя одни пакости на уме, ну как можно было забыть забрать сестру из школы?!
Большеглазая смуглая Амина сидела напротив него за столом и неторопливо подгребала ложкой подливу. Самому Радику кусок в горло не лез.
- Ведь я же просила, первый класс, она ещё дорогу-то толком до дома не знает, а сколько всяких историй! – материн голос оборвался на высокой ноте.
Немного успокоившись, она продолжила:
- А про свои художества будешь с отцом разговаривать, - и взглянув на сына почти с ненавистью, вышла из кухни.
С трудом сдерживая слёзы, Радик уткнулся в тарелку.
- Это не я маме рассказала, это, наверное, тётя Фируза, она на лавочке сидела, когда я шла, - от детского голоска и негромких слов сестры у него ещё сильнее защипало в носу.
Он, конечно, урод, забыл посмотреть на часы, когда делал фотореал по памяти, но ему казалось, у него ещё есть время.
Амина пришла сама. А Радик вспомнил, что должен был встретить её у школы, только когда она, каким-то чудом дотянувшись до звонка, позвонила в дверь. Они договорились, что ничего не скажут родителям, но…
Вторник, утро.
Ночь показалась Радику бесконечной. То, крипово улыбаясь, душили и затаскивали на стену тоннеля вчерашние зомби, то казалось, что суровым окриком будил отец, машинист электропоезда, вернувшийся с ночной смены.
Утром Радик дождался, пока уйдут мать с Аминой, и тихонько, стараясь не разбудить отца, вышел из квартиры. Было тоскливо и одиноко. Старшего брата Карима, который доучивается в Питере и вот-вот вернётся в ТЧ-1 инженером, все хвалят, семилетнюю первоклассницу Амину все любят, а он… больше всего на свете он любит рисовать, но в художественное училище этим летом его не приняли, что-то там не то у него с цветовосприятием. Граффити приносят одни убытки. Попробуй, купи дорогие банки, сквизеры или каллиграфические кэпы! А пара административных штрафов так взбесила родителей, что ему пришлось устроиться ночным уборщиком вагонов. Ладно, хоть туда ещё взяли.
Он набрал номер своего друга Надима, пробравшегося к нему вчера через строящуюся ветку на воскресный ночной продакшн.
– Дик, ты чё, сплю ещё! – Надим демонстративно зевнул.
– Не тормози, есть кое-что, спускайся.
На детской площадке Радик рассказал другу о выволочке Михалыча, тоннельных хождениях, странной фреске и хотел показать рисунки. Он вытряхнул содержимое рюкзака, дважды проверил карманы куртки и джинсов, но одного листка нигде не было.
– Что за дела!
– Ладно, забей, черкани, что помнишь.
– Хотел бы забить, – раздражённо буркнул Радик, доставая из рюкзака маркер, но о ночных кошмарах промолчал.
– Вензеля какие-то. Чё за шрифт?
– Это что-то старинное, видишь эти завитки. Соединение необычное, буквы будто расположены вверх ногами и втиснуты одна в другую. Как думаешь, что за буквы?
– Да хз, я в старых алфавитах не шарю, – сопел Надим, близоруко водя носом по листку. И неожиданно хлопнул себя по лбу. – Надо к Салиху грести, он на искусствоведа учился, сечь должен!
Переболев стрит-артом, двадцатисемилетний Салих набивание художественных татуировок, пирсинг и шрамирование сделал дополнительным заработком, а пару лет назад открыл собственную студию. С неохотой оторвавшись от очередного шкафоподобного клиента, он недовольно сморщил лоб, от чего вытатуированный на нём зелёно-сиреневый ящер сжался вдвое.
– Это церковнославянский. Где взял? – Салих был немногословен, но явно заинтересовался. Клиентам нравились необычные арты.
- Не скажу! – Радик давно усёк, что общаться с ним надо на его языке, иначе он на шею сядет. А при недостатке инфы, наоборот, на контакт пойдёт.
Тот хмыкнул.
- Тебя олды к себе в депо взяли? Там, что ли, где надыбал? Ладно, оставь скетчи, потом разберусь.
Он снова склонился над клиентом, и дальше бормотал уже себе под нос:
- Там же новую ветку роют, а рядом церковь Святой Евдокии, так что, всё может быть, - он вдруг оживился и смерил насмешливым взглядом направлявшихся к выходу пацанов. – А вы знаете, что в древности тоже были свои граффити, ещё покруче ваших? Учитесь, неучи.
Вторник, вечер.
– Азимов, – сочувственный голос Михалыча был особенно неприятен, – мне жаль твоих родителей, платить за оба состава, похоже, придётся им. А ты иди, пиши заявление, я тебя предупреждал.
– Теймур Мирхайдарович, но я не делал этого! Первый раз – да, но вчера меня здесь не было, я только что пришёл!
От несправедливости Радик срывался на крик. Но всё было бесполезно, Михалыч кивнул в сторону приёмной, показывая, что разговор окончен.
– Написал? Давай сюда, – пальцами с длинными ногтями осторожно, за уголок листа, секретарша взяла у Радика заявление. Но, заметив на обратной стороне непонятные знаки, брезгливо швырнула лист в открытую папку «На подпись». – И тут не смог обойтись без закидонов?!
– Давайте перепишу, это случайно.
– Ещё чего! Твои каракули – лучшее доказательство, что это ты вагоны испортил.
Глядя на самодовольную улыбку секретарши, Радик стиснул зубы.
Выйдя на улицу, он в нерешительности остановился. Ну, и куда теперь? Домой? Там мать опять будет орать, отец точно не спит. Перекантоваться где-нибудь до утра? Он набрал номер Надима. Спросить заодно, не он ли повторил заход.
Среда, вечер.
– Мам, слушай... – мать готовила на кухне свой фирменный плов. Всё равно придётся признаваться, так лучше пока только матери.
– Сейчас! – прервав сына на полуслове, она потянулась к зазвонившему телефону.
Радик не понял, почему мать ответила по-татарски, но больше она не произнесла ни слова. Её отрешённый взгляд наполнялся ужасом, а черты бледнеющего лица заострялись так стремительно, что из привлекательной женщины в обескровленную старуху мать превратилась у него на глазах, словно в ускоренной съёмке.
- Авария, отец человека убил.
В этот момент в кухню заглянула Амина и молча уставилась на них своими огромными глазами.
В квартире стало очень тихо, только рис булькал в домашнем казане.
Четверг, утро.
Помогая утром сестре собираться в школу, Радик старался не показывать предательскую дрожь в руках. И оба они старались не смотреть на мать, недавно вернувшуюся из депо и сидевшую теперь в кухне на табуретке, уставившись в одну точку. Из интернета Радик уже знал, что отец, загоняя «Русич» на техобслуживание в электровозный цех, не увидел ту самую секретаршу, которая с какими-то бумагами пришла в ремдепо, и вдавил её в стоящий впереди на ремонте вагон. Хейтеры уже написали, что у несчастной даже глаза вылезли из орбит, а вывороченные внутренности отчищают до сих пор. Другие подробности Радик читать не стал. Отец домой не вернулся, мать сказала, что его увезли куда-то в наручниках. А Радик так и видел разлетающиеся по ветке окровавленные листы с прилипшими к ним длинными ногтями.
Пятница, утро.
Теперь то, что его уволили, было уже неважно, и даже к лучшему, потому что утром мать, наспех поинтересовавшись, как у них дела, поехала к адвокату, взявшемуся за дело отца.
Радик с Аминой не дошли до школы каких-то сто метров, когда у него зазвонил телефон. Ещё не успев поднести трубку к уху, он услышал возбуждённый голос Надима:
- Дик, там это, Салиху кирдык, ему башку оторвало! – он аж захлёбывался, пытаясь рассказать всё сразу, - прикинь, там такое ДТП, какая-то курица въехала ему в жопу, а он в длинномер с металлом! И его оторванную голову прямо тётке под нос!
- Ни хрена себе! – Радик еле успел ухватить за руку сестру, попытавшуюся без него перейти дорогу перед школой. – Слышь, я сейчас Амину в школу отведу и перезвоню.
Он не успел засунуть телефон в карман, как тот снова зазвонил:
- Радик Азимов? – Радик только сглотнул, а незнакомый мужской голос продолжил с лёгкой ноткой профессионального сочувствия, - ваша мама попала в ДТП, её увезли на скорой.
Не выпуская из своей руки ладошку сестры, Радик присел на перила ограждения:
- В какое ДТП? Куда её увезли?
- Скорее всего, ей понадобится психиатрическая помощь, ДТП сложное, есть погибшие, ей пришлось увидеть оторванные части тела. Я набирал телефон её мужа, вашего отца, я так понимаю, но он вне доступа. Вы совершеннолетний?
- Да.
- Хорошо, я думаю, скоро с вами свяжутся, всего доброго.
Радик ошеломлённо уставился на Амину.
- Ты чего? – её голосок заставил его снова начать соображать. Только сообразить он ничего не успел, телефон опять зазвонил:
- Дик, это что, правда? Про отца? – взволнованный голос старшего брата ворвался в его уши почти криком, - мне Михалыч позвонил, а до мамы никак не могу дозвониться!
- Блин, Карим, про отца правда, но тут ещё мама…
- Что мама?
- Да я сам толком не знаю, она попала в ДТП, её увезли на скорой… Алло? Алло!
Разъединилось. На улице было солнечно, но Радика вдруг заколотило, как от озноба.
Когда это всё началось? Секретарша, отец, Салих, мать! Продакшн или то, что он увидел в тоннеле? Или Буквы? Отпустив руку Амины, он наконец-то убрал телефон в карман… и вдруг увидел их у себя на ладони! Слегка размазанные шариковые чернила и перевёрнутые, втиснутые друг в друга... Чуть не свалившись с перил, он упёрся взглядом в свою ладонь. Потом схватил за руку сестру, развернул к себе её ладонь…
- Откуда это? – на маленькой ладошке шариковой ручкой старательно был выведен тот самый тэг.
- Увидела у тебя на столе, – Амина спокойно смотрела на него, - мне понравилось, красиво. А тебя теперь больше никто не будет ругать?
Наворотил автор, намёками наморосил, мостиков для однозначного понимания не расставил.
Хотелось бы обратить внимание на конструкции такого типа:
Тут я живо представила автора, который чекает тайминги до дедлайна и выдавливает из себя текст. Текст не давится, но додавить надо.
И тут недостаточно перестановки «сделал дополнительным заработком» типа такого:
Потому что всё равно выходит немощь. Надо перерабатывать такие фрагменты.
ДТП, ДТП и ещё одно ДТП. И везде кишки. И у людей нечеловеческие лица (стесняюсь спросить, а какие?). Ну чесслово.
А других способов нагадить людям нет? А почему именно эти люди пострадали? А чем дело кончилось? *плачет*
Но за то что интересно, что написано хорошо, ГОЛОС здесь.
Это читается — остановился в разводах краски, а не вагон в разводах краски.
Конечно, тело сковал не пот, а ужас. В ледяную корку, вероятно, превратился пот, но фигурально, а не буквально, поэтому надо бы добавить «будто» или «словно».
Абсолютно нелогичная фраза из уст полицейского. По сути женщина испытала шок от аварии, где есть жертвы, что она там разглядела в деталях — полицейский не знает, да и не должен описывать. А вот ее роль ДТП и тяжесть ее травм — это как раз он должен был сказать.
Нагнетается хорошо, и вроде про церковь сказано, но всё равно сложновато. И такая уж безысходность — это совсем печально. Девочке тоже кирдык?..
Это что ж, рисунок в результате перешел внутрь Радика? И теперь он — носитель разрушений и смертей? И всех, кто его обидел, ждет кара — и именно при помощи транспорта? Или Амина стала «разносчиком» смертей, когда нарисовала себе эти буквы на ладони? Т.е. фреска как бы ни при чем?
Снова перечитала и вот еще момент не поняла — за что Салиха-то убили? Ради антуража? Он вроде Радику ничего плохого не сделал, даже не кричал.
Но так и непонятно, при чем тут Салих? Разве от него страдал Радик? Или Амина видела что-то, чего в рассказе не прозвучало?
…
Отличное выступление)))
Хоррор (horror) — это моментальный шок, ужас, отвращение, в отличие от триллера.
Небезынтересно, в тексте много деталей, но попадания в жанр нет.
#2. Замысел
Джина выпустил Радик, защитить брата — желание Амины.
Секретарша, ДТП, крушение поезда — количество смертей растет в прогрессии, даже не геометрической, а снежным комом с горы, и с такой же скоростью нивелирует до нуля мотивацию малышки Амины — наказать родителей.
Страшить читателя должны не финальная реплика, а события и действия героев в критических ситуациях. Именно в этом, ошибка замысла.