Система образов стихотворения "Спящая" (1)
Первая часть.
1. Если "снимать шкурки" с этой интересной "луковицы" послойно и аккуратно, то анализ стихотворения "Спящая" будет очень объемен. Я остановлюсь на простых и наиболее очевидных моментах произведения -- на анализе системы образов, постараюсь показать, что это -- именно система, и постараюсь ее интерпретировать, воссоздав внуренний контекст произведения, а заодно -- восстановив по понятным причинам фрагментированную фабулу.
2. Мне хочется сохранить относительную удобочитаемость текста, поэтому я не стану превращать его в лес сносок и ссылок, но я заверяю читателя, что практически на каждый упоминаемый мною факт есть горы специальной литературы.
***
Система образов "Спящей" опирается на европейскую традицию придворной рыцарской литературы с основаниями в Высоком средневековье (рыцари, замки, драконы, спасаемые принцессы), но не принадлежит ей. При самом поверхностном рассмотрении становится понятно, что фабула стихотворения гораздо сложнее, чем декларируемая автором "просто сказка". "Просто рыцарская сказка" это "Муха-Цокотуха" с традиционной расстановкой характеров. В "Спящей" -- не так. Во-первых, роли дракона и рыцаря -- инвертированы, что сразу меняет аттрибуцию "Спящей", переводя ее в романтическую традицию 19 века с интересом к "иной", к "темной" стороне мира. Во-вторых, стихотворение -- напряженно-символично, причем символы динамичны, с зависящим от контекста наполнением. В-третьих, сказочная структура скрывает небанальные, при этом -- хорошо коррелирующие с конвенциональной реальностью отношения.
Так что, если и сказка, то сказка "в Гримме", или с "Гриммасами" (или сказка-grim, если хотите...).
Напоследок, я рекомендую рассматривать "Спящую" как нарративную параллель к работе Паоло Уччелло "Битва св.Георгия с драконом" (почему именно к этой работе, а не к десяткам одноименных других, станет понятно позднее).
***
Я пишу на красных листьях клена
Паутиной… Что еще сказать?
Кроме замечательно-уместного звучания (вокализация: а-и-ё, как взвывание), "красные листья клена" восхитительно визуальны. Сама по себе краснота листьев без контекста была бы слабым и малоинформативным образом. Что в красных листьях работает на настроение, в чем их смысл в первой же строке, задающей эмоциональность всему стихотворению? Красный это -- что? Цвет радости, теплой осени ("в багрец и золото одетые леса")? Естественного постепенного увядания? Образ получает развитие в слове "паутиной", паровым молотом падающем на начало второй строки. "Я пишу паутиной" -- отсылка не к природному осеннему увяданию, но -- к нездоровому увяданию, связанному с архетипическими образами высасывающих жизнь пауков и, возможно, с образом паутины как внутренней несвободы и душевной "опутанности"/"запутанности". Интересным представляется рассмотреть образ души как "заброшенного помещения", из которого ушел некто значимый, с кем это помещение не было "пустым", но теперь заросло паутиной. Тогда допустима интерпретация первых двух строк как отражения страдающей в одиночестве души, что, в общем, прямо подтвержается самим текстом.
Зла любовь — полюбишь и дракона,
Если в башне триста лет проспать.
Второе двустишие сразу задает загадку: если героиня спала 300 лет, как и когда она ухитрилась полюбить? Если она полюбила до того, как уснула, где сожаление о потерянном времени? Строка однозначно говорит: если проспать 300 лет, можно полюбить дракона. Загадка решается просто -- героиня влюбляется в кого-то, кого она называет "драконом", во время сна. За 300 лет сна она влюбляется в образ из своего сновидения. "Сновидение" было бы неправильно понимать буквально. В европейской системе символов, "сновидение" это не-явь, не-обыденность, к чему могут быть отнесены как само сновидение, разумеется, так и реальность "иного" мира, магическая реальность, а также -- пространство смерти и посмертной жизни. Другими словами, предмет влюбленности героини -- некто из обобщенного "иного" мира, кого она называет "драконом".
Образ дракона в европейской традиции связан с жадностью, богатством, хитростью и чрезмерной сексуальностью. Здесь анализ произведения движется прямиком в область фрейдистского психоанализа, а мы не станем следовать этим путем, тем более, что литературы по этому вопросу предостаточно. У нас же есть другое, не-традиционное описание предмета влюбленности.
Крыльев шелест тоньше-мягче шелка,
Кожи сталь нежнее лепестков…
Впечатляющий образ, с таким сложно конкурировать. Что бросается в глаза? -- Образы "мягкости" (шелк, лепестки), обращенные к героине, и скрывающие брутальные образы маскулинности (крылья, сталь, кожа, -- кожа, как сталь). Мы опять возращаемся ко сну, в котором такая инверсия возможна, и к символике сна как к "объятиям", в которых "утопают". (Мне очень нравится этот аудиальный шорох "шелест тоньше-мягче шелка" с притушенным тонким звоном на "н".)
Пальцы в кровь — любовница-иголка —
Вышиваю красным руны слов.
Здесь героиня продолжает рссказ и отвлекается от воспоминаний. Героиня вышивает, причем вышивает какой-то текст (руны слов). Вышивание, как нам известно из истории литературы -- не просто способ скрасить время в ожидании супруга или возлюбленного. Вышивание (шитье) -- одна из форм женской магии, куда дополнительно входят приготовление пищи, ткачество, прядение.
Магия вышивания заключается в движении иглы по ткани, сиволизирующем жизненную дорогу объекта магии. То же и в случае с прядением и ткачеством. Это действие должно совершаться ежедневно и быть "гладким", максимально качественным, без разрывов нити, символизирующих потерю неперывности. Непрерывность нити своеобразно преобразилась в мифологии отращивания длинных волос, которые коротко срезались перед расставанием и отращивались во время разлуки с возлюбленным.
Отсюда понятно, почему в тексте появляется "любовница-иголка". Во-первых, обычная иголка -- теперь постоянная и любимая спутница (любовница) героини. Во-вторых, она символизирует ее (героини) усилие по "упорядочиванию хаоса", то есть, иголка -- волшебный образ, аллегория самой героини, считающей себя любовницей своего избранника, сейчас "ныряющей" по ткани жизни с какой-то вполне определенной целью.
В свете сказанного "вышивать руны слов" допустимо сопоставить с магической процедурой заклинания чего- или кого-либо. Героиня пытается осуществить магическое действие, в основе которого лежит образ пути. Вероятно, героиня пытается создать магический проход в "иное". Рыцарские романы, например, предполагали создание магического пути для избранника, но тогда не вполне ясно, почему героиня ассоциирует с иголкой себя. Ответ на этот вопрос будет дан ниже.
Красные руны легко интерпретировать как свидетельство о случившейся трагедии, каковая, как кажется в контексте стихотворения, поправима при помощи магии.
Мне тебя вернуть пыталось небо,
Облик облака облил кровавым свет,
Четвертое появление "красного"/"кровавого" в стихотворении, сразу после "красных рун". Замечательная звукопись, понятный и сильный образ: свет окрасил красным очертания облака. "Мне тебя вернуть пыталось небо" -- еще одна загадка. По какой-то причине "потеря" и "возвращение" связаны с "красным" или с кровью. Традиционно, с кровью, видимо, связан какой-то перелом, разрыв, кровь проливается на границе миров. Существует распространенное представление, что кровавая жертва временно открывает двери между мирами, но кровь также и закрывает их. Другими словами, кровь -- магический ключ, открывающий/закрывающий проходы между реальностями.
Героиня вышивает, ее пальцы в крови, но она продолжает заклинание. Похожую работу совершает небо, в накоплении "красного" пытаясь создать критическую массу жертвы. Допустимо, что попытка неба -- та же (но -- перенесенная вовне) попытка героини, обе -- в "красном" -- каким-то образом производят магическую работу, пытаясь открыть проход в "иное". Небо "пыталось" помочь, но -- пока безуспешно. В этих строках -- очень много трагедии.
===================
Конец первой части
===================
Договорились, Вик?