Счастливая
Она опять не могла заснуть: проблемы давили на мозг, пьяные крики под окнами терзали уши. Это продолжалось годами – проблемы и крики. Проблемы с течением лет усугублялись, крики становились все более залихватскими.
Все банально и скучно: пьющий муж, вечное безденежье, работа с раннего утра и до упора, дети с приставкой «не» – неблагодарные и непослушные.
А сегодня вечером случилось страшное – муж ее бросил.
– Прощай, -- сказал он, -- я ухожу. Я устал и полюбил другую. Квартиру разменяем, сын с дочерью будут жить с тобой, машину оставляю себе.
И он рассосался в ночи.
Слез не было, внутри поселились тупая боль и мрак. И, как ни странно, некоторое облегчение.
К разрыву шло давно, и вот случилось неизбежное.
А детям было все равно. Они канючили гаджеты и развлечения, а уход отца был для них пустым звуком: он всегда был рядом , но не с ними. Он так и не случился полноценным родителем, оставшись мебелью, временами пьяно рыкающей и матерящейся. Свой покой он покупал временами даря жене и детям подарки.
– А где папа? – все-таки спросила младшая, возя ложкой по столу.
– Папа ушел, – смогла ответить она.
– А когда придет? – выказал интерес сын, давя бесконечные кнопки смарфона. -- Он обещал…
– Никогда, – устало бросила она и выбежала из кухни.
Потом она лежала в затхлой, бывшей супружеской постели и пыталась уснуть. Уснуть, чтобы как всегда в шесть утра приготовить завтрак. Теперь на троих. Уснуть, чтобы назавтра встать у прилавка и торговать всякой херней, выслушивая грубости и сальности, с тоской вспоминая свой красный диплом. Уснуть, что бы просто быть. А быть уже не хотелось.
За окном долго матерились, потом послышался звон бутылки и визгливые крики. Все как всегда.
Но утро все-таки настало.
И она не пошла на работу, хотя это было чревато потерей куска хлеба.
Она не стала вести бесконечные разговоры с близкой подругой или бежать к маме. Тем более, что близкой подруги теперь у нее не было, а мама лелеяла только свои болячки.
Она пошла к психотерапевту и все ему рассказала. Как не хочется жить, но жить надо, хотя и непонятно, зачем.
А участливый врач выписал ей таблетки.
Они были красивы, эти маленькие пуговки от всех невзгод, голубенькие с беленьким. Они радовали глаз, ласкали пальцы и ударными темпами убаюкивали душу.
Постепенно, изо дня в день, чувство счастья возвращалось к ней. Чашка кофе бодрила как никогда, шторки на окнах казались необычайно веселыми, дочка рисовала оригинальные черные картинки, а сын смог постоять за себя в большой драке и остаться живым. Ее прилавок расцветал узорами премий и поощрений, а хозяин, владелец странного имени, оказался милым и ласковым человеком с умелыми руками.
Как она не замечала этого раньше?! Неужели вся ее жизнь сводилась к тупому обслуживанию человека, уход которого совпал с самыми счастливыми мгновениями ее жизни?!
Она пила таблетки и страх и мрак уходили прочь под напором химически выверенного состава.
Она пила таблетки и любила весь мир.
Она становилась счастливой.
---
Сегодня ночью ему было плохо как никогда. Давило грудь, холодели руки и ноги,а голова болела так, что тошнило.
Ему было страшно. Ему было очень страшно. Он боялся всего.
Начиналось это постепенно, с банального эпизода.
В школе его хорошенько побили, ударили по голове и сломали носовую перегородку.
Все вокруг ахали:
– Как теперь жить с кривой перегородкой?
И въедливый врач комиссии военкомата отправил его на операцию. Операция стала кровавым тестом на мужество и прошла успешно. Перегородку выпрямили, но оказалось, что черепушка, пострадавшая в школьной драке, дала сбой.
В армию его не взяли, с отвращением вручив белый билет навсегда. Государство снизошло до третьей группы инвалидности. Родители плакали.
– Тебя, во всяком случае, не убьет дедовщина, -- сквозь слезы ужаса и облегчения утешалась мать.
– Держись, сынок, – повторял как заведенный отец. А что еще ему оставалось?
И зажил белобилетник странной непонятной жизнью. Пить веселые таблетки он отказался наотрез: ему хотелось чувствовать жизнь во всей ее полноте. Но он мог чувствовать только одну ее сторону, мрачную и ужасную, где в каждом углу, на каждом шагу громоздились и множились страхи: вот его хотят избить, убить, заживо изжарить, изрезать скальпелем.
Или, что еще хуже, собираются отобрать жалкую пенсию и оставить медленно умирать с голоду под дикий хохот окружающих счастливых людей. Ведь все остальные были счастливы: они не замечали угроз. А угрозы сжимали свое неумолимое кольцо, не оставляя сил дышать и жить.
И вот настал момент, когда страх жизни пересилил все, и он вышел на крышу.
---
Она пораньше вышла из дома, чтобы успеть на первый троллейбус. Она думала о том, что ее ждет очередной интересный день, занимательное общение с покупателями, ласки хозяина, милые дети со своими маленькими победами.
Она торопилась и не взглянула вверх, поэтому не увидела нелепую фигуру, летящую к земле.
В последний момент он понял все. Понял, что боялся не того, ему вдруг открылось все самое важное и дорогое. Но уже было поздно.
А она умерла счастливой.
А достаточно ли тоскливо, по шкале от 1 до 10?
По поводу доработки не поняла. Напишите, пожалуйста, в чем видится необходимость доработки.
Таблетки, да… Большая беда и большое спасение нашего времени.
Несколько раз перечитывала это предложение и все время спотыкалась о слово «временами». Как-то оно утяжеляет, что ли, предложение. Время от времени, иногда… Но это мое мнение и автор имеет полное право не согласиться.
Удачи
А по поводу «ГГ номер 2». В рассказе после белого билета есть значимое предложение про инвалидность. Это трагедия. Но почему-то все как-то проскакивают эту информацию, в том числе и критики- рецензенты.
И мысль «не было бы счастья.....» воплощена в словах матери «Тебя, во всяком случае, не убьет дедовщина».
Давно заметила, что читатели часто проходят мимо очевидной информации, почему? Видимо, срабатывает некий психологический барьер, настрой, или что-то еще. Не первый раз у меня такое, читатель видит то, что хочет, игнорируя подсказки автора. Думаю, я и сама, как читатель, часто этим страдаю. Но, тем не менее, при написании произведения стараюсь четко отразить такие моменты.
Что это за таблетки, панацея счастья?