2. Руки убери

Примечания и разъяснения - в первой части.

В просторном полукруглом зале приемного покоя, в трясине серой пласталевой чистоты и хлорной вони, царило оживление. Сервиторы, непривычно для корабля чистые и скоордининованные, рабы непривычно вымуштрованные, суетились вокруг одного из столов. Из-за их спин и длинных суставчатых конечностей видно было немного, странные механические лапы, заляпанные кровью бронещитки, бессильно свесившуюся вниз руку в темной керамитовой перчатке. Металлический скрежет, позвякивание инструментов, стеклянистый хруст вдруг перекрыл резкий звук, содрогнувший даже стены, нечто настолько пронзительное и неестественное, что в этом едва ли кто-то смог бы опознать голос. На пороге зала показался лысый и огромный Лигеарран, хозяин апотекариона. Белая медицинская роба смотрелась на нем нелепо, существо его стати и размеров уместно было бы видеть среди оружия и техники, не здесь.
– Отошли, быстро! – рыкнул он, приблизившись несколькими быстрыми шагами; его слуги не просто послушались, но даже отпрянули прочь, не закончив освобождать от брони неподвижно лежащее тело.
Апотекарий только на мгновение задержал взгляд на изуродованном, наполовину состоящем из аугметики лице раненого, после чего завел ему руку под челюсть и насильно закрыл оскаленную пасть, заставил отвернуться в сторону, в стену.
– Ник, давай сюда ящик для трахеостомии.
Мальчишка-медбрат рысью побежал в процедурную и едва не столкнулся с невысокой женщиной, заглянувшей с порога. В последний момент сманеврировав, Ник ухитрился разминуться, не поворачиваясь спиной, поздороваться и выскочить в коридор. Она сделала вид, что не заметила. Переступила порог, упрятав руки в карманы белого костюма медика, словно боялась какого-то нервного жеста, словно пряталась в своем строгом и функциональном облачении. Волосы упрятаны под платок, над респиратором видны были одни глаза, и смотрела она только на апотекария. Аканта пришла раньше, чем Лигеарран её позвал. О том, что сегодня к ним доставили кого-то необычного, она узнала от Джеммы – у ассистентки было всего полминуты, чтобы грохнуть в дверь и крикнуть, что Лиго сегодня, похоже, оперирует лично. Во время похода, пока баржа не вела ни сражений, ни наземных операций, это было событие, и в таких событиях она всегда старалась участвовать. Не то, чтобы апотекарию необходим был второй хирург, но…
– Доброе утро, господин Лигеарран, – по корабельному времени было утро, и Аканта всегда ему следовала. Так уж научили дома: хоть ты болтайся в варпе, где часы идут назад, а здороваться нужно как должно, – Что это был за крик? Кого мучаем?
Под маской было не видно, но в голосе слышалась улыбка. Тщательная, даже черезчур. Она была уверена, что Лиго знал о её волнении. Он несколько раз уже указывал ей, что слишком беспокоиться о боли пациентов значит или навредить себе, или не помочь им. Аканта послушно, но безуспешно старалась относиться к телам на операционном столе как к препаратам. Вот, например, к этому... что это?
– Командир нашего птичника, – буркнул апотекарий; кажется, она сказала это вслух. – Маркус, мать его, Торчер.
Так и не повернувшись к ней, апотекарий пальцами ощупывал шею существа, пытаясь на ходу разобраться, что именно изменили мутации в его напряженном горле. Протер бледную кожу асептиком и сделал быстрый надрез. Выступила кровь, тут же сделавшаяся багровой коркой. С глухим всхлипом онемевший раптор вдохнул уже через трубку, вставленную в горло ниже голосовых связок.
Что такое «птичник» Аканта краем уха слышала, но его обитателей не видела никогда, и все же не время было стоять и рассматривать это физиологически уникальное создание в остатках силовой брони – промедление Лиго не спустит даже ей. Аканта прекратила пялиться и подошла ближе, ожидая распоряжений. Он всё объяснит. В процессе. Или потом.
– Хочешь со мной? – закончив, апотекарий покосился на нее, – Я тебе покажу атрофию мышц, функционально замещенных аугметикой.
– Разумеется, – всё-таки даже если Лигеарран позволял называть себя в глаза Лиго, это не было поводом пищать, как восторженная школьница. Особенно за работой. Тем более, за какой работой! Это вам не заурядная травматическая ампутация у техника, сунувшего руку, куда не следует.
Присутствующие в зале даже не переглядывались, но между лопаток протянуло холодком. Завидуют... для них приказы в обёртку вопроса не заворачивают. Впрочем, сейчас Аканте было безразлично их мнение: она смотрела на Лиго с безграничным обожанием, а на лежащего перед ней раптора – даже с благодарностью. Вовремя же ты попал под огонь, дружище...
– Чемпион Слаанеш. Нестандартный протокол анестезии, – прокомментировал апотекарий, отодвинувшись, чтобы не мешать рабам и сервиторам заканчивать разбирать броню; сложно было представить, что он приходился сородичем лежащему на столе существу, тощему и уродливому.
Склонившись над какими-то отсоединенными блоками, Лигеарран по одной вытащил из креплений полупустые ампулы с мутными жидкостями, покрутил, рассматривая маркировку и сложил их на поднос:
– Так, Аканта, распорядись мне насчет четвертой операционной, собери команду и идите, мойтесь. Я скоро приду.

Женщина только кивнула, быстрым шагом выйдя из зала и перейдя на бег сразу за порогом. Джемма и... нет, Делиана не надо. И совсем не потому, что темноволосый красавец с томным взглядом только шесть часов как сдал смену. Такие мелочи в апотекарионе не волновали никого. Аканта сама не могла объяснить, почему, но когда она работала с Лиго, Делиан казался ей в операционной лишним. Хоть и наблюдать за текучей плавностью движений ассистента было одно удовольствие.
Вдвое быстрее чем обычно, они оказались в душе. Сама Аканта, Джемма, чужая операционная сестра и ещё один парень с настолько коротким ёжиком волос, что было даже непонятно, какого они цвета. Этих двоих она бесцеремонно украла у коллеги вместо Делиана: совершенно подлый поступок, но когда Лиго нужна Аканта и команда, Лиго нужна Аканта и команда.
Напора воды в душе на всех не хватало. Аканта раздражённо вытерлась жёстким, как наждачка, полотенцем и, завязав волосы на макушке, начала одеваться в чистое. Когда они вошли в операционную, отличить их друг от друга можно было только по именам на форме. Анестезиолог со своими уже оказались на месте, и, судя по тому, что Торчер был уже интубирован и лежал смирно, нужно было собираться ещё быстрее.
– Готова, – хирург заняла своё место, Джемма встала рядом. Смуглая операционная сестра была для Аканты тенью и второй парой рук. Даже по движениям было видно, как она преображалась, из скромной жены и матери в человека-функцию, почти настолько же точно откликающуюся на команды Аканты, как хирургеон Лиго подчинялся своему хозяину.
Он бросил на неё короткий взгляд сверху вниз и женщина невольно расплылась в улыбке под маской. За время работы она научилась определять оттенки не-недовольства апотекария и переводить их на человеческий язык. Всё-таки не опоздала.
– Начинаем.
И даже с Лигеарраном работа заняла не четыре часа, а все шесть. Половина спины астартес превратилась в бесперспективное месиво, усеянное осколками керамита – всем, что осталось от брони после того, как на ней разорвалась, по меньшей мере, граната. Но под всем этим размочаленным мясом явно проглядывало нечто странное. Пока они в четыре руки чистили и иссекали ткани, Аканта истомилась ожиданием, потом опасениями – костей все не было видно. Оказалось, что вместо позвоночника у раптора оказалось настоящее произведение искусства, сложнейший набор адамантиевой брони, магнитных тяг, амортизаторов и нейроинтерфейсов, полностью заменивших спинной мозг. Кажется, апотекарий на несколько мгновений остановился, словно прикидывал, с чего начать – уже не операцию, а ремонт. Удар был такой силы, что вышиб несколько сегментов со своих мест – он пошевелил их зажимом.
– Лиго, а ты говорил, у него…
– Разговоры.
Он никогда на них не кричал. Этого голоса – резкого как удар было достаточно, чтобы осознать все свои ошибки. Больше она спрашивать не по делу не рисковала, тем более что с пострадавшей органикой ей пришлось разбираться самой, и быстро, пока Лиго разобрал часть искусственного позвоночника. Когда прозвучало волшебное слово «зашиваем», Аканта едва не вздохнула вслух с облегчением. Шесть часов предельной концентрации было слишком даже для неё. И тем не менее, когда последний инструмент оказался на подносе, а хирург внимательно осмотрела операционное поле… да тут весь раптор был одно сплошное операционное поле! – и убедилась, что всё в порядке, всё-таки решилась попробовать еще раз.
– Простите, Лигеарран, можно вопрос?
– У тебя достаточно информации, чтобы сделать выводы самой, – тот обернулся от стола; даже астартес сейчас выглядел смертельно уставшим. – Урода этого в интенсивную, ты, – он показал на побледневшую Джемму, – наблюдение.
И они по-настоящему вздохнули с облегчением, проводив глазами спину апотекария. Аканта тихонько выдохнула.
– Вы слышали. Отлично поработали, – повернулась она к команде. – Джемма, определи его в палату после душа. Если что, зови меня.
Она почти извинялась. Из-за дурацкого вопроса все едва не попали под разнос. Могла бы и сама догадаться, что Лиго работал больше их всех вместе взятых… Судя по двум красноречивым взглядам от чужих ассистентов – не она одна так думала. Джемма пыталась смотреть сочувственно, но была просто сама не своя. Боится, что раптор проснётся и съест её, что ли? В душ Аканта шла донельзя виноватой. Рассердила Лиго, расстроила Джемму – ну что такое…
С тяжелым сердцем она доработала смену – убралась подальше с глаз апотекария и просидела в ординаторской над инфопланшетом с карточками, дома стало легче. Там всегда становилось легче. Эти две комнаты, одна из которых, приспособленная под спальню, больше похожа на шкаф, уже четыре года служили ей домом, своим, настоящим. Аканта с наслаждением вытянулась на жесткой койке и выкрутила до минимума и без того тусклую лампу в стене. До самого завтрашнего утра она оказалась более-менее свободна – почти выходной – горячей воды на этот раз хватило на то, чтобы вымыть длинные волосы, а Сина приготовила на завтрак её любимые оладьи. В такие моменты жизнь казалась просто великолепной. Самое время вздремнуть… когда ещё удастся? В апотекарионе времена суток почти не имело значения, только время смен.
– Госпожа? – Ну вот, накаркала…
– Да, Сина? Что-то срочное? – Аканта приоткрыла один глаз, тщательно скрывая раздражение.
– Думаю, да, госпожа. Там госпожа Джемма, и она очень встревожена.
Сна как не бывало. Она вскочила с койки, даже не озаботившись накинуть что-то поверх белья. Джемма видела её во всех видах, и Сина тоже. А если уж ассистентка прибежала к ней так быстро, дело и правда было не шуточное. Хоть бы раптор там ноги свои птичьи не протянул...
Гостья, и без того смуглая, сейчас выглядела кирпичной от смущения, пока мялась на пороге и прятала глаза.
– Аканта, простите, что я беспокою после работы. Просто… Аэту лихорадит, а Кир сегодня в лаборатории до полуночи, – пролепетала она. – Я не хотела жаловаться, но господин апотекарий сказал подежурить в интенсивной терапии… с новым пациентом. Но я не хочу оставлять Аэту одну. Позволите вас попросить?..
Аканту всегда удивляло, как от чётких рабочих фраз (температура - какая? Симптомы? Продолжительность?) Джемма переходила к таким простым и домашним словам, как только речь заходила об её семье. Аэту лихорадит… Хирург вспомнила, как совсем недавно смешливая девочка с чёрными хвостиками донимала Сину тысячей вопросов, а рабыня и рада была повозиться с ребёнком, которого у неё никогда не было. Аканта иногда ловила себя на обжигающей зависти: в такие моменты она безумно хотела быть Аэтой, с которой играли, танцевали и пели… правда, в её фантазиях это делала не рабыня, а мама.
Значит, Сину посылать не стоит. Девочке ведь сейчас очень плохо, и больше всего ей хочется, чтобы мама была рядом. То есть…
– Конечно, – улыбнулась она. – Давай, тогда я подежурю, а ты оставайся с малышкой. Если ей что-то нужно, говори.
– Ох… – похоже, Джемма не ожидала настолько неслыханной щедрости. Она покраснела ещё сильнее, быстро закивав. – Вы даже не представляете, как я благодарна, Аканта. С меня причитается… вы просто чудо.
– Ну хватит, хватит уже. Не чужие ведь… – хирург положила руку ей на плечо. – Тем более, мне и самой интересно посмотреть на этого пациента. Когда ещё к нам занесёт живого раптора? Подожди тут, пока я оденусь и соберусь, хорошо? Сина, нальёшь Джемме сладкого чаю? Покрепче, не жалей. И себе можешь.
Быстро переплетя косу и убрав её под неизменный платок, Аканта занесла руку над толстым блокнотом. Это был её личный дневник, самая большая тайна и надежда на будущее. Все её переживания, стихи, которые она искренне считала бездарными, и профессиональные заметки хранились здесь. Она не любила выносить его из комнаты, но сегодня, кажется, пришла пора использовать ещё пару страниц.
– Всё, я готова. Приходи к половине шестого, чтобы к вечернему обходу никто не заметил, что я тебя прикрывала. Куда его положили?..

Убедившись, что все посторонние ушли, Аканта включила инфопланшет; пока загружался, медленно, с наслаждением потянулась, проверила – экран привественно мигнул. Быстро пролистала назначения… ого! Она даже не понимала, как такой коктейль из препаратов можно было придумать. Если конечно целью не было убить кого-нибудь быстро, но мучительно. И еще два компонента с чужой, не принятой в апотекарионе маркировкой – неужели что-то особенное, под измененную биохимию этого существа? Но, похоже, все идеально: раптор мирно спал, пульс был в норме – оба пульса, если быть точной. Аканта удовлетворённо кивнула, устраиваясь на шатком табурете на колёсиках – ничего другого в палате не было, а топать в ординаторскую за стулом казалось слишком рискованно. Лиго, конечно, на многое закрывает глаза, если работа делается как должно, но о замене Джеммы она не сообщала.
Покосившись на огромное существо, накрытое простынью, Аканта продолжила листать его карту. Записей всего ничего, одни бесконечные осмотры и особенные сокращения, каких никогда не бывает в картах у людей. У тех немногих людей, которые в апотекарионе удостаиваются карт. Она вспоминала свою – куда менее подробную, куда более простую, безо всяких контролей… наверное, у всех астартес так, она не знала. Лиго как будто и не собирался посвящать ее в тайны себе подобных, учил, но учил оперировать людей. Обычных людей – сейчас, листая документы раптора, она чувствовала едва ли не зависть. Объем анамнеза такой, что немыслимо даже просмотреть за день… взгляд, брошенный в сторону кровати, стал недоверчивым. Неужели такое вообще возможно? Пролистала еще, и еще – нет, бесполезно. Отложив планшет в сторону, подошла ближе, встала в изножье, приподняла простынь. Бесполезная полумертвая громадина; наверное, если бы он встал, женщина была бы ему едва ли по грудь, но, голый и неподвижный, раптор лежал перед ней, без брони словно со снятой шкурой. И все его тайны оказались в белом препарирующем свете. У него не было ни единого целого клочка кожи, свободного от ожогов, рубцов и шрамов, оставленных сотнями противников в память о неосторожности, поражениях, слабости. Все, что накопилось за срок, немыслимый, невозможный для человека. У него не было ног, от середины бедер плоть переходила в металл, медицинскую сталь и скрупулезно подобранные комбинации сплавов титана и адамантия, ниже колена еще один сустав, снова тяги и какие-то механизы… и гротескные звериные когти, каждый – с ладонь. Аканта осторожно тронула – металл теплый, будто живой. Надавила – коготь неожиданно легко поджался и вернулся в прежнее положение, когда она убрала палец. Почтительная робость стремительно уступала любопытству. Уже почти без опасения она прошла сбоку, взглядом исследуя неестественный сустав, полусогнутое колено, глубокие гнезда, прорезанные в металле. Убрав простынь целиком, она рассматривала стык живой ноги и протеза, рукой в перчатке коснулась бедра, изуродованного шрамами до неузнаваемости, ощупала мышцу – все, что от нее осталось.
– Дистрофия, говорите? – хмыкнула Аканта, подкатив поближе подавший голос дребезжащий табурет. Карандаш уверенно наметил очертания конечности. Она рисовала, примостив блокнот на колене. Одновременно балансировать на качающемся стуле, держать блокнот и создавать анатомически точный рисунок было сложной задачей. К вечеру её спина будет просто гореть – но шанс того стоил.
Терзая инфопланшет запросами, хирург скрупулезно отыскивала и сверяла следы на его теле с медицинскими записями, уже забыв и забывшись, что за существо перед ней. Просто экспонат, вполне годный для почетного места в каком-нибудь медицинском музее… о, а вот этого в планшете не будет. Прервав свое исследование, Аканта задержала взгляд – метка, клеймо бога, проступало словно кровоподтек, от ребер до паха. Говорят, подобное – знаки подлинного вмешательства богов хаоса…говорят, так они отмечают избранных ими. Много чего говорят. Война, которой раптор посвятил всю свою жизнь, пометила его куда усердней. Она перевела взгляд на изуродованное лицо без щек, искусственную нижнюю челюсть и ряды заостренных зубов, не смыкающихся до конца, отчего изо рта у раптора постоянно подтекало. Неровно обрезанные светлые волосы, непослушные после того, как рабы их вымыли, серебристо поблескивали под лампой. Седина. Он был полностью седым стариком, искалеченным и беспомощным… Эта мысль, что созданное для войны благословленное варпом и подлинным богом чудовище оказалось поверженным… привычное знание, представленное так наглядно, холодило кончики пальцев. Мир далеко за стенами, укрывшими ее, жесток и опасен и шутя перемалывает даже таких, как этот раптор, отрывает от них по куску, словно нарочно тянет и не хочет сожрать сразу.
Отгоняя дурные мысли, Аканта привычно просмотрела жизненные показатели и снова наклонилась над раптором, осторожно ощупала висок и половину головы, на которой не росли волосы – под кожей ощущалось нечто чужеродное, пластина, стык, что-то поверх, подходящее к выступающим наружу портам. Ему стреляли в голову. Давно, Аканта еще не родилась. И не родились ее родители. Не существовало еще ни ее фамилии, ни города, где она жила. Ужасно давно. Непредставимо. Она снова взялась за карандаш.
Несколькими штрихами обозначились очертания черепа; подробней, точней – искусственная нижняя челюсть, с переходом плоти в металл пришлось повозиться… а когда она передвинула стул, чтобы взять другую проекцию, раптор застонал и напрягся. Огромная рука вздрогнула, неуверенно поползла куда-то к горлу, уже почти нащупав подключичный катетер.
– Нет, так дело не пойдёт, – спокойно, но твёрдо, как всегда с пациентами, сказала она, мягко вернула руку на месте. Астартес вряд ли её слышал и совершенно точно не понимал – с такой-то адской смесью в крови, но интонацию он различать вполне мог. По крайней мере, после недолгого и слабого сопротивления рука замерла.
– Вот и умница, – улыбнулась Аканта, как будто перед ней был не огромный раптор без половины мозга, а Аэта, которой приснился страшный сон. – Вот так и лежи, молодец… я пока порисую, и расскажу тебе сказку, хочешь? Жила-была девочка…
Сказок она знала огромное множество, но вспомнить сейчас какую-то, не прекращая рисовать и следить за показателями, оказалось непосильной задачей. Поэтому Аканта говорила всё, что приходило ей в голову, сохраняя тот же воркующий умиротворяющий тон.
– Жила-была девочка. Она была принцессой и жила в высокой-высокой башне. Отец-король заточил её там с рождения, чтобы с принцессой не случилось ничего плохого, пока для неё найдётся подходящий принц, – она не выдержала и хмыкнула. – Мнения принцессы никто не спрашивал, но ведь на то это и сказка, правда? Так вот… принцесса училась всему, что должны знать благородные дамы, чтобы не опозорить семью на свадьбе, а по ночам, тайком от отца-короля и матери-королевы, ткала длинную-длинную верёвку, чтобы сбежать из своей башни. Она хотела путешествовать, увидеть заморские страны, города… Хотела помогать людям и спасать их от болезней, но ровно за день до её совершеннолетия, на королевство напал огромный чёрный дракон…
Она вспомнила, на чьей барже находится, и осеклась. Всё-таки со словами нужно быть поосторожнее, даже в сказке.
– Хорошо, пусть будет не напал, а пришёл забрать своё. Королевство на самом деле принадлежало дракону, а король просто правил в его отсутствие. И среди того, что понадобилось, была и принцесса…
Аканта слишком увлеклась и рисованием и рассказом. Когда она начала третий лист и дошла до великого и мудрого волшебника-целителя, который нашёл принцессу в драконьем логове и взял её в ученицы – цифры на мониторе начали меняться. Несмотря на убойную дозу седативных, раптор просыпался.

– Драконы заперты в восемнадцатом ангаре. Пойди, им эту херню расскажи, – ей ответил негромкий, но четкий голос. Торчер открыл глаза, но все не мог понять, что видит, отупевший мозг не разбирал картинку.
– Ох! – Она вздрогнула от неожиданности. – Доброе утро, Маркус.
Что-то открывалось, что-то шуршало. Торчер почти не обратил внимания на обращенные к нему слова; ему было хреново как никогда, и боль, с годами ставшая привычной, вдруг сделалась злой соседкой. Женщина… эта женщина… волна чужого тепла – она беззастенчиво обхватила его голову, приподняла, вызывая новый приступ головокружения и дурноты, с чем-то возилась. Да. Конечно. Они сняли с него полумаску, закрывающую нижнюю часть лица и теперь подкладывают пеленку, чтобы слюни не текли на подушку. Идиоты.
Он в бессилии прикрыл глаза. Что-то белое заливало все поле зрения, как будто засветка какой-нибудь мразотной яркой лампой, сбившая с толку оптические сенсоры. Или он сам, не соображая, что-то сделал в настройках. Исправлять не было желания. Даже думать оказалось сложно, а еще сложнее было разбирать смысл обращенных к нему слов; большей части тела как будто не существовало, но боль была где-то рядом, на границе этой немоты, выключенных ног, обездвиженной спины. С годами боль становилась хитрее, взамен приходило что-то другое. Слабость и дурнота, невозможность пошевелиться, пододвинуться, хотя бы стащить с себя все эти тряпки, которыми его облепили… паника, невыносимое чувство, когда привычные датчики, заменившие конечности мертво молчат и что-то выкручивает, ноет в оставшихся от ног культях и выше. Он бы выл, но воздух заходил в разрезанное горло, и раптор оставался немым.
Торчер наконец, смог сфокусировать взгляд – женщина в серо-зеленом костюме медика стояла и смотрела. Рассматривала без тени смущения.
– Не думала, что застану здесь подобного вам, но у вас почти нет характерных для раптора мутаций…
Она приблизилась и наклонилась, улыбаясь, постоянно улыбаясь. Что-то изменялось, оттенки, значения улыбки, разбирать которые он был просто не в состоянии, но она постоянно скалилась, будто зверица, оберегающая свое, довольная тем, что она завладела куском мяса и ее не огорчает даже, что мясо это напичкано металлом до предела.
– Зато есть другие, необычные. Вы позволите? Я очень осторожно... – чужие пальцы легли на челюсть, надавили и рот безвольно раскрылся – приводы были отключены. – У вас ведь голосовые связки изменены, да? – Лампа придвинулась ближе, ткнулась в лицо, снова слепя, – Прижмурьтесь на секунду, пожалуйста, у вас после наркоза глаза чувствительны к свету. Сейчас будет немного неприятно…
Прикосновения, нестерпимые, обжигающие, непрошенные достигли апогея и что-то ткнулось в глотку, ушло глубже, заставляя судорожно давиться. Торчер попытался вырваться, если бы он мог, он бы кусался, но все, что ему удалось – это слабо дернуться. Женщина без труда пересилила, удержала на месте, заглядывая в пасть.
– Руки убери!
Еще движение и, удовлетворившись ей одной понятным результатом, она убрала тускло блестнувший инструмент.
– Вот так, – мурлыкнула, укладывая обратно. – Спасибо большое. Вы не представляете, насколько мне помогли.
– Руки свои убери, я сказал.
– Нужно было раньше просить, когда эти руки вас зашивали, – она вдруг холодно огрызнулась, наконец, оставив свой мягкий тон. Хоть что-то настоящее. – Так жаль, что у вас нет настоящих мутаций рапторов, я рассчитывала их зарисовать… Да и вам, наверное, без них сложно. И тем не менее, спасибо, было весьма познавательно.
Рабыня. Маленькая, нахальная рабыня. Как и большинство людей, которым позволена только пассивная агрессия, она очень обходительно высказала это: «да какой из тебя раптор?», и все же выдала свое желание. Она тоже хочет укусить.
Так не пойдет.
– Да. Сложно, – казалось, он не услышал фразы, которая тянула на серьезное оскорбление, вольность, недопустимую для смертного. Открывать глаза и проверять не было сил и желания – он и так знал, почему, откуда эта пауза. Ей стыдно. Она застыла от стыда, одергивает себя.
– Ладно. В любом случае, мне очень понравилось, – прежний тон вернулся вместе с примирительной улыбкой: – Вам что-нибудь нужно? После наркоза вам может хотеться пить, но пока что только пару глотков. Если вас стошнит, это нас обоих не порадует, Маркус.
Ему было почти все равно, что говорит эта женщина, безразличны слова и фразы, рассыпающиеся на бессмысленные звуки. Ему только кое-что от нее было нужно, и Торчер, как мог, терпел, отыскивая момент, чтобы попросить. Кажется, пора.
– Если я чем-нибудь не отрублюсь, я сдохну, – он заставил себя открыть глаза и даже постарался посмотреть туда, откуда слышался голос его собеседницы – смертным, вроде, это кажется важным. – В моей броне были особые лекарства…
Она покачала головой:
– У меня нет доступа к вашей броне. Я сейчас проверю по назначениям, чем вам можно помочь. Потерпите, Маркус.
Она быстро встала, шаги сдвинулись вбок. Судя по звукам открывающихся ампул и щелчкам инфопланшета, совсем рядом. Наконец, её фигура снова заслонила свет лампы, автошприц ткнулся во второй катетер на руке и по вене вверх медленно пополз ноющий холод.
– Сейчас должно стать лучше. Говорите со мной, пожалуйста. Вам не следует засыпать прямо сейчас. – Голос был мучительно громким; Торчер видел перед собой одни только ее глаза – слишком близко. Прекрасно знает, что ей сейчас это ничем не грозит.
Смелая. Такая же мразь, как лысый ублюдок Лиго, он узнавал эти замашки и бесцеремонность тех, кто представления не имел, что малейшие их прикосновения отзываются ему как удары током. Его болезненно обостренное сверхъестественное восприятие не рассчитано на подобное обращение, но им плевать. Они лучше знают, как нужно… и сейчас то же самое. Торчер ждал, а его не уносило, от инъекции, кажется, вообще не было толку.
– Это не то… – он хотел что-то добавить, приказать, потребовать, но нужных слов уже не находилось.
– Это всё, что у нас есть, – тихий щелчок, больше ощутимый, чем слышный, дал понять, что она закончила вводить препарат, – Я всего лишь слежу за тем, чтобы вы дожили до утра, Маркус. В относительном комфорте.
Она снова улыбалась. Наконец, он сумел рассмотреть ее лицо, сфокусировать зрение и лицо это было всем, что сумело пробиться к гаснущему сознанию. Веснушки, круглое лицо, некрасивая, непривычная… она не отсюда. Рабы на корабле со временем становятся похожи друг на друга и чужаки выделяются для наметанного глаза, как разные племена дикарей. Лиго где-то добыл ее для себя, потребовал у лорда или купил, переделал под себя как живую вещь, и ее последнее украшение – ее молодость, начала увядать раньше срока.
– Кто ты?
– Меня зовут Аканта Грейдон. Можно Кана, я была вторым хирургом, пока мы вас зашивали. Вам сегодня просто ваш покровитель улыбнулся. После такого немногие выживают, а вы скоро на ноги встанете...
Она все надоедливо тараторила, не давая отключиться окончательно. Торчер хотел сказать, что ему насрать, как ее зовут, но не смог. Она продолжала что-то говорить, но слова теряли распадались на набор звуков, на едва ощутимую вибрацию. Что бы она ему не вколола – это начало действовать. Раптор замер, уставясь в сторону, забыв закрыть свои искусственные глаза и казалось, что расширенные зрачки по-прежнему следят из-под век.
– Отдыхайте, Маркус Торчер. Теперь можно...
Последнее, что он успел почувствовать, перед тем, как заснул, была тёплая ладонь у него на лбу. Пальцы Аканты убрали седую прядь, прилипшую к коже, и рука опустилась ниже, едва прикасаясь – бережно закрыла онемевшими веками бесценные оптические сенсоры.

Удивляясь себе, Аканта села, отодвинулась подальше, скользнув взглядом по мониторам. Спит. Все в порядке. Просто после шести часов неблагодарной работы и злого Лиго, она все же не выдержала. Просто не выдержала. Его Лиго только что по кусочкам собрал, и чего она ждала? Чтобы за ручку попросил подержать, как раненый рыцарь из дамского романа? Конечно, он огрызнулся от безнадёги, вряд ли огромному астартес нравится безвольно лежать на койке и даже слюни не мочь себе вытереть. Джемма проскользнула в палату, когда Аканта уже вовсю клевала носом. Доплетясь до душа, она просто ткнулась лбом в пластиковую перегородку и позволила горячей воде стекать с себя… минут десять, пока она не стала холодной, а потом с издевательским щелчком выключилась.