4. Подарок

– …Совсем-совсем нет друзей? – недоверчиво переспросила Аэта, придвигаясь ближе к жестяной коробке со странным рисунком на крышке – замок с башенками, ужасно похожими на палубную надстройку корабля, но отчего-то они стояли на земле. В коробке лежали мотки ниток, острые хирургические ножницы и баночка с иглами – Аканта подшивала обтрепавшийся рукав форменной рубашки, согнув спину под светильником в изголовье. Постиранные вещи занимали треть койки, остальное место она поделила со своей маленькой подругой. Из-за стенки глухо доносились голоса – Джемма что-то рассказывала, пока Сина готовила ужин в честь нагрянувших гостей. Впрочем, гостями они в этих тесных комнатах уже давно не были. Тихий спокойный вечер из тех, когда Аканта могла вспоминать о своей семье без прежней тоски. У нее почти появилась новая… появилась, чтобы вскоре вновь быть потерянной навсегда. Но грядущая утрата сменилась терпеливой обреченностью. Иголка то и дело замирала в пальцах, пока она наблюдала за тем, как девочка самозабвенно терзает свой неуклюжий старый инфопланшет, оклеенный цветными наклейками. Тёмные хвостики мотнулись, когда девочка вскинула голову на Аканту и чуть склонила её набок, в знак крайнего скептицизма. Аэта обдумала ответ и нашла, что совершенно не понимает, как это: нет друзей. Сина, сама Аканта, подруги мамы Джеммы, Ри из другого крыла, Эш, который постоянно кашляет, и с которым можно только говорить по воксу...

– Он что, такой плохой, что никто с ним дружить не хочет?

– Вообще, да. Он очень плохой, – Аканта бессознательно поправила шарф, под которым скрывались лиловые следы от пальцев, слишком широко расставленных для человеческой ладони. Вчера она с мрачным удовольствием зашла в операционную с открытой шеей, мстительно отметив, как сплетни разворачиваются на сто восемьдесят градусов, сводясь к тому, что господину апотекарию, похоже, нравится пожёстче, и что его протеже явно вышла из немилости. Это было не менее мерзко, но после пережитого Аканте было скорее смешно наблюдать за всей этой вознёй. Да, рано или поздно Лигеаррану донесут... но было достаточно и того, что мелкие пакости прекратились. Торчер, сам того не ожидая, сделал ей подарок своей выходкой.

– Ну я даже не зна-аю... – протянула Аэта, выводя ее из раздумий. – Если бы я была самой плохой и страшной на свете, и я бы жила долго-долго и у меня в жизни были вообще все игрушки, которые можно представить, но я бы даже подняться не могла, и друзьям по воксу позвонить… Да?

Аканта кивнула, и девочка надолго умолкла, задумчиво хмурясь над застывшим на экране планшета чатом.

– Вообще я не хотела бы жить долго-долго, если бы я была совсем одна, – наконец, выдала она. – Но если никак не получается... наверное, я бы хотела, чтобы мне вкусненького принесли. И поиграть во что-нибудь по сетке. Это ведь можно?

Аэта подумала ещё немного и вдруг просияла.

– Вот! Если у него совсем-совсем нет друзей, то его ещё никто никогда не проведывал в больнице! Представляешь, все много-много лет, ему точно понравится!

– Молодец, – с неприкрытым уважением покосилась на неё Аканта, и высунула голову из-за двери спальни, – Сина! А сделай потом на всех своих фирменных блинчиков, пожалуйста! Можешь взять с полки банку джема на черный день: он настал. И ещё одну порцию сделай. Двойную и сложи в какую-нибудь коробку. Джема не жалей: Аэта заработала хоть полбанки.

Девочка восторженно завизжала и повисла на шее у Аканты – та едва успела убрать шитье.

* * *

Найти новую палату раптора было совсем несложно: хотя после выписки из интенсивной терапии он переходил под опеку палатного врача из совершенно другого крыла, сведения о том, куда переводились пациенты Аканты, были в её рабочем планшете. Лиго бы, наверное, насторожили такие визиты... а и пошёл он в темень варпа!

Аканта прижимала к груди завёрнутую в пакет пластиковую коробку. Острые углы вдавливались в рёбра, но она не чувствовала, воровато озираясь, словно, самое меньшее, украла сейф. Конечно, если кому-то очень понадобится, всегда можно посмотреть записи камер, но что такого странного в том, что ей захотелось ещё раз посмотреть на выздоровление своего необычного пациента?

– Маркус? Ты не спишь? – тихо спросила она, заглядывая в дверь. Попытка убийства это, наверное, всё-таки повод перейти на «ты»…

Увидев, что раптор бодрствует, Аканта зашла, осторожно прикрыв за собой дверь под его внимательным взглядом.

– Я ещё не нашла ответ на твой вопрос, – здесь не было даже табуретки, а приближаться и усаживаться на кровать ей все еще было страшно; пришлось устраиваться, скрестив ноги, прямо на полу. Стерильности интенсивного отделения здесь, конечно, не было, но зная Лиго, с пола можно было даже есть.

– Зато, кажется, нашла то, чего с тобой ещё не происходило. По крайней мере, не было очень давно.

Она осторожно протянула коробку с блинчиками Сины, уже измазанную изнутри вытекшим синтетическим джемом. Сверху лежал инфочип для планшета с переходником, разъем к которому она с некоторым удивлением увидела у него в первый же день, и что-то, тщательно завёрнутое в стерильные салфетки.

– Я сверила со старыми записями, Лигеарран недодает тебе анестетиков, – поспешно объяснила Аканта на взгляд, который можно было бы назвать вопросительным. – Конечно, так делать нельзя, но, если будет тяжело заснуть, эти ампулы я уже списала.

Она осторожно посмотрела на раптора – не счёл ли тот ворох странных предметов каким-то особо утончённым издевательством и на всякий случай уточнила:

– Это подарки. От людей, которые тебя почти не знают, но искренне желают тебе выздоровления… я видела в записях, что ты ничего не ешь. Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше.

Он не ответил. Не выказал ни удивления, ни недовольства, ничего. Рассмотрел Аканту, принесенные ею вещи, потом достал из коробки лакомство и, откусив кусочек, принялся внимательно жевать. Последнее давалось Торчеру с большим трудом – все его искусственные зубы были одинаковыми резцами, способными ничуть не хуже когтей сколоть или вовсе сорвать бронепластины и страшно представить, что они могут сделать с живым телом. Но в роли противника оказались сладкие блинчики и расправиться с ними стоило немалого труда и сноровки.

– Забавней всего то, что ты вернулась, – он так увлекся, что не сразу заговорил, покосился. – Неосознанно подтверждая мое предположение, ты ищешь встречи, хотя я показал, как легко могу свернуть тебе шею. Ни в чем нет смысла, Аканта Грейдон.

Вид раптора, уплетающего сладости, успокаивал. Пусть даже ему ничего не мешало доесть блинчики и закусить их Акантой, сейчас он выглядел для нее гораздо менее враждебным. И менее равнодушным, кажется, насколько можно было судить по существу без половины лица.

– Может, благодаря тебе я почувствовала себя по-настоящему живой и решила отблагодарить, – смущаясь, она улыбнулась, добавила, словно оправдываясь: – Я понимаю, что, возможно, моя благодарность выглядит для тебя наивно, но ничего лучше я придумать не смогла.

Он оторвался от еды для взгляда, который можно было бы назвать насмешливым.

– Что, недоставало чувства опасности? Я и забыл, подобное дефицит в местах вроде этого. Или, может быть, что-то ввело тебя в заблуждение и ты адресовала свое сострадание мне, последнему, кто в нем нуждается?

Хмыкнув, Торчер достал еще блинчик и аккуратно собрал пальцем джем, слизнул неестественно длинным языком, кивнул на коробку:

– Это всего лишь означает, что я что-то угадал, когда говорил с тобой в тот раз. Подстрелил тебя.

Аканта опустила голову, пытаясь скрыть пылающее от стыда лицо.

– Да, угадал, это не сострадание. Кажется, ты спас мне жизнь, Маркус. Которой я могла бы лишиться по собственной глупости и из-за страха перед тем, что будет…

Она замолчала, смущаясь собственных слов. Это все было нелепо: игра, блинчики, весь этот разговор... раптор уж точно обошёлся без этого. А она?

Но он словно и не заметил нелепости происходящего, то ли из какой-то не вяжущейся с астартес тактичностью, то ли из-за того, что ему было просто плевать на ее мотивы. Торчер просто опустил вгляд на чип и кивнул:

– Что здесь?

– То, как видит благодарность девятилетний ребенок… нечто бошкоотрывательное, – уцепившись за возможность перевести тему, с готовностью пояснила Аканта, вспоминая, как Аэта оббегала все крыло, выискивая, у кого есть какая-то особенная версия игры, которой в этом году болели все знакомые ей дети и подростки. – Симулятор жуткой и кровавой резни на забытом в Варпе корабле. Я рассказала Аэте о тебе, и она решила, что ты можешь по всему этому скучать, пока лежишь тут. Если вы, конечно, играете в… подобное.

– Играем, почему нет, – раптор облизал слюни и приоткрыл пасть, словно в подобии кошмарной улыбки. – Даже ваши дети упражняются в насилии, ты об этом не думала?

– Это не поощряется... – начала Аканта, и осеклась. В её доме никто и подумать не мог, что их дочь будет интересоваться таким варварством... а потом была академия, а потом Лигеарран, и интересоваться чем чем бы то ни было стало некогда.

– Нет. Не думала. Сейчас, вот, впервые, – нехотя призналась врач. Солгать раптору было сложнее, чем казалось.

– А, между тем, мы похожи. Я знаю то, что внутри тебя, твою жестокость и злость, твои желания… – подавшись вперед, он потянулся к ней, и в тусклый свет попали темные порты на его руке. Вживленный в тело металл снова окружили расползающиеся от него пятна порчи, мокнущие от прозрачной жидкости, которых точно не было в прошлый раз. Волна странного запаха и жара чужого тела накрыла чуть раньше настоящего прикосновения, большой палец дотронулся до губ и убрался, потому что одного жеста ему было достаточно, чтобы заставить ее молчать: – Не возражай, это будет неправдой.

Аканта как раз собиралась что-то сказать и палец раптора прошёлся по приоткрытым губам, оставляя на них едва ощутимый влажный след. Расширенные от страха глаза в панике метнулись к его лицу, словно тщась считать правильный ответ – что это? Но она даже не поняла, что бессознательно потянулась следом за рукой, пытаясь продлить прикосновение. Этот запах не походил ни на что, так могла бы пахнуть воплощённая эмоция, запретная сладость, мрачная неизбывная страсть. От него кругом пошла голова, зазвенело в ушах и томно заныло всё тело.

Вскинув руку и прикрыв губы ладонью, Аканта облизала их, забывая о приличиях, о пристойности, и она уже готова была лизать раптору руки, выпрашивая ещё немного, как будто со следующей попытки вкус станет понятней, и она наконец-то вспомнит что-то давно забытое...

Через несколько вдохов, – иначе женщина сейчас не могла измерить время, ей стало немного легче. Она опустила руку, так и не рискнув коснуться губ, где только что были пальцы раптора. Это было похоже на боль... или нет. Что-то, настолько же невыносимое, заполняющее её всю.

– Не делай... такого. Пожалуйста. Никогда. – Аканта пыталась быть убедительной, но таким тоном она могла бы просить разве что об обратном.

Кое-как она поднялась и почти что выбежала за дверь, не думая уже ни о камерах, ни о том, что она оставила коробку в палате. Мысль о том, что это могло быть ответным подарком, пришла ей только в душе, где Аканта безуспешно пыталась смыть с себя запах-воспоминание.

После этого нелепого визита прошло два дня, и большую их часть она провела в душе, отмывалась перед каждой операцией так, как будто хотела содрать с себя кожу, оставляя следы от жёсткой синтетической мочалки, не обращая внимания, горячая или холодная вода льётся на неё сверху. Запах раптора преследовал её, впитавшись намертво в её губы. В первую ночь он снился ей и вся ночь была заполнена одним-единственным прикосновением, повторённым множество раз. Иногда Аканте удавалось поймать ртом протянутрые пальцы, иногда нет. Иногда она прокрадывалась в палату, пока Торчер спал и вводила в катетер миорелаксант, превращая его в живой, всё чувствующий, но неспособный пошевелиться источник её наркотика.

Сина так и не осмелилась спросить, куда делась коробка. Аэта решила, что страшный раптор слопал блинчики с обёрткой, и Аканта не стала её разубеждать. Говорить об этой встрече не хотелось, как будто она совершила что-то очень стыдное. И ещё более стыдным было желание все повторить...

На вторые сутки она пыталась измотать себя так, чтобы не видеть во сне ничего, кроме темноты, тишины и, возможно, завтрашней работы, как всегда. Как оказалось, напрасно. От экстаза прошлой ночи остались только смутные отголоски, и наутро хирург встала просто сонной и измятой.

На третью ночь сны перестали её мучать.

*     *     *

Утром ее поймал Лигеарран. Выследил, выгнав в самую рань на несложную операцию и по окончании подослал к ней одну из своих ассистенток, потребовав в свою процедурную. Когда обуреваемая недобрыми предчувствиями, Аканта туда добежала, все они оправдались в полной мере. В этом месте, куда редко кто допускался, кроме сервиторов, Лиго мало кто был помощником, отладка аугметики была не по зубам его медикам, а делиться своими знаниями апотекарий не спешил. То ли ждал, когда сумеет наложить руку на кого-то из техноадептов, то ли действительно не нуждался в помощи. И сейчас, кажется, он вполне справлялся сам, под мертвое молчание, висевшее в зале до прихода Аканты.

– Зачем ты к нему ходила? – буднично поинтересовался Лигеарран, оторвавшись от терминала для единственного взгляда.

Виновник их разговора, горбясь, сидел рядом с ним, ярко освещенный потолочными лампами; к портам вдоль металлических остей позвоночника, торчащих из изувеченной спины тянулись шлейфы проводов. Торчер то ли не услышал, то ли не понял, то ли ему не было дела до того, кто вошел в зал и о чем идет речь.

– Понаблюдать в динамике. Это первый раптор, которого я вижу, – быстро и чётко ответила Аканта. Она думала, что после того разговора у неё не будет никаких личных бесед с Лигеарраном... но сейчас тут был Торчер, и первое, о чем она подумала, было самым, по ее мнению, логичным. Он рассказал Лигеаррану обо всём и теперь уже у двух астартес, которые, несмотря на чудовищные различия, гораздо ближе друг к другу, чем к ней, есть повод её презирать. А ещё сейчас её ждёт невероятного масштаба выволочка...

– Он не раптор, – буркнул апотекарий на очевидную ложь. – И уж не твое ручное животное. Таскаешь ему еду, наряжаешься для меня… когда ты повзрослеешь, тебе будет стыдно за эти выходки.

Женщина покраснела так, что румянец сполз под воротник её формы. «Когда ты повзрослеешь...» Она же, в сравнении с его сотнями лет, до сих пор ребёнок! Как она вообще могла подумать, что...

– Сигнал от нервной ткани проходит, почему он некорректно дешифруется? – вдруг перебил Торчер, пошевелившись; он по-прежнему не обращал никакого внимания на Аканту и пропустил мимо ушей слова Лигеаррана.

– Мне… мне нужно было поблагодарить. Я не люблю оставаться в долгу, а он объяснил мне некоторые важные вещи.

Это было уже ближе к правде. Но вот уточнять, что «некоторые вещи» были напрямую связаны с самим апотекарием, Аканта не стала бы и под страхом разжалования в санитарки. Было стыдно. А ещё... ещё, когда Лиго заговорил с ней как раньше, пусть и недовольно, она мгновенно растаяла и едва не вздохнула с облегчением. Теперь мысли занимало хоть что-то, кроме предстоящего позора, и Аканта с интересом смотрела за делом рук апотекария. Такого ей видеть не приходилось ни на одной операции...

– Потому что твои vertebrae lumbales пришли в негодность и я все заменил. Учи органику работать через новые нейроинтерфейсы, я об этом уже говорил. Кстати, какие такие вещи ты объяснил моему хирургу?

– В чем была сложность восстановить все как было? – в голосе Торчера, наконец, прорезалась искренняя злоба, первая нормальная эмоция.

– В том, что я не археолог, чтобы восстанавливать ископаемые схемы.

– Хренов новатор.

Лигеарран счел ниже своего достоинства продолжать перепалку, что-то набирал за терминалом, потом обошел его и принялся медленно освобождать раптора от проводов.

– Как я от вас, умников, уже устал. Каждый ушлепок мнит себя механикумом, – отчетливо донеслось его ворчание. – Знать вы ни черта не хотите, одно и то же повторяю по десять раз… а вам то одно кажется, то другое. Я нашел тебе отличное занятие, тренируйся, а если тянет пообщаться с моими рабами – расскажи им, например, что ты их обычно считаешь не собеседниками, а едой. Он же, Аканта, людоед. Даже среди нас встречаются ненормальные.

Теперь уже Торчер счел необходимым не отвечать, только недовольно покосился на женщину, словно она была повинна в этой нотации.

Аканта уже начала придумывать язвительный ответ на «даже среди нас», который никогда бы не посмела высказать, но потом смысл сказанного всё-таки дошёл. Она знала, что Торчер опасен, помнила, что он хотел укусить её – именно загрызть, не задушить, не сломать шею, но людоед?! Силы всемогущие, а Сина ему варенье в блинчики клала...

Женщина стояла, переводя взгляд с Лиго на Торчера. Сказанное не укладывалось в голове: ещё неделю назад она ненавидела апотекария, три дня назад готова была плакать от болезненного обожания к раптору, а сейчас её подташнивало от омерзения и запоздалого ужаса. Как же хорошо, что он всё ещё не может нормально ходить, нуждаясь в медперсонале не только как в еде!

– Я всё ему сказала, господин Лигеарран, что должна была. Господин Маркус, я не буду вас больше беспокоить, – она попыталась сказать это как можно твёрже, старательно не думая о последнем «подарке».

– Не только людоед, но и каннибал, – вдруг добавил Торчер, вскинул голову, показывая, что смотрит за спину. – Только тебя же это не особо смущает, правда, Лиго?

– Это только потому, что я тебе не по зубам, выродок, – отозвался апотекарий и что-то резко дёрнул, отчего раптор пошатнулся и вынужден был ловить равновесие. – Проваливай отсюда.

Торчер снова промолчал в ответ, словно ему было совсем неважно, за кем в этом странном разговоре останется последнее слово. Он поднялся на ноги и с трудом двинулся к двери; казалось, каждое неловкое движение даётся ему через силу, словно ежесекундно нужно вспоминать, как работают механизмы, заменяющие ему ноги.

Наблюдая, Лигеарран провожал раптора взглядом, потом, когда дверь задвинулась, повернулся к Аканте:

– Ну так и что это за выходки? Мне назло или простодушное любопытство?

Когда Торчер скрылся за дверью, той показалось, что стало легче дышать.

– Первый раз, в интенсивной терапии – любопытство. Профессиональное. Второй... тоже больше оно. В третий раз мне нужно было его отблагодарить. Отдать долг. Самоуважение бывает даже у рабов.

Аканта вдруг с удивлением поняла, что говорит с апотекарием свободнее. Нет, он не стал к ней иначе относиться, и сама она не забыла о том, что в его глазах она просто вещь. Уважала она Лигеаррана тоже по-прежнему – безмерно. Но что-то изменилось, и она сама ещё не знала, что именно.

– Ну и как? Потраченное время себя оправдало?

Он закончил собирать провода и встал перед женщиной; чтобы посмотреть ей в лицо, астартес был вынужден наклониться.

– Они все ничего не чувствующие убийцы и мрази. Без исключений.

– Полностью оправдало. – Аканта вдруг посмотрела ему в лицо, как когда-то Торчеру. Ощущение было очень похожим... только вместо пальцев на горле был равнодушный взгляд, не оставляющий ничего, о чём можно жалеть в оставшиеся две секунды. – Я сделала целых три листа зарисовок его анатомии. А ещё поняла, что даже если кто-то, кого ты... ценишь больше всего… если он оказался убийцей и мразью, это не повод отказываться жить дальше.

– Найди-ка себе более подходящий объект для эмоциональной привязанности, – не желая продолжать этот иносказательно-откровенный разговор, Лиго отошёл выключать свою аппаратуру, стянул с рук перчатки. – Роди себе ребенка, заведи раба... любую игрушку, с которой справишься. Иди.

Больше всего на свете Аканте хотелось сказать какую-нибудь глупость. Или гадость. Найти щёлку в броне апотекария и вогнать туда что-то, что он запомнит надолго. Но вместо этого, она резво развернулась и вышла, держа спину подчёркнуто ровно. Знала, что ничего Лиго не сделает. Даже если бы и могла.