Музыка планеты Аск

Я живу на планете Аск – мои предки прибыли сюда во времена переселений после больших взрывов и радиоактивного заражения. Уцелевшие, кто как мог, попытались покинуть Землю. Все совершалось в спешке и многие погибли страшной смертью, в том числе, и от рук других спасающихся. Земляне расселились по другим планетам, стали кто приживалами, кто слугами, а кто и рабами. Оставшиеся на Земле и выжившие, впоследствии были уничтожены отравленным дождем, а планета куплена. Люди, пораженные эгоизмом, злобой, стяжательством предали все, что возможно и ликвидировали свою историю. Нам только и остается собирать ее по кускам для того, чтобы осмыслить, что произошло и, может быть, начать сначала.

Со времени катастрофы мы делим жизненное пространство с местными жителями. Жизнь наша нам не принадлежит, и она не очень комфортна, но я не вижу в ней ничего ужасного – мне не с чем сравнить. Но по записям, оставленным моими прадедами, я знаю, как они страдали, с каким отчаянием вспоминали Землю, которую не сберегли.

Прежде всего, на планету Аск они попали почти случайно. Когда произошла эта цепочка взрывов и Земля оказалась зараженной, из астрономического центра были переданы координаты ряда планет более или менее пригодных для проживания. Некоторые были исследованы лишь поверхностно, например, наша планета Аск. Она покрыта густыми облаками пара, поэтому в телескопы могли рассмотреть лишь контуры. По некоторым, мне неизвестным признакам определили, что на ней есть растительность, что она обитаема, что существа похожи контурами на людей и поэтому корабль, где были мои родственники, опустился на нее и больше не взлетел. Он высится в пригороде Шебула, где я и другие потомки переселенцев проживаем, как напоминание нам, что мы лишь назойливые гости. Имена планеты и города дали мы. Они являются производными тех звуков, которые издают наши хозяева. Эти звуки можно сравнить с кряканьем уток (я знаю об утках из просмотров сохранившихся старинных фильмов), со скрипом, шорохом или потрескиванием. В реальности мы с аборигенами практически не общаемся.

Посадке на почти неисследованной планете способствовали и волнения, поднявшиеся на корабле. Люди уже не выдерживали чудовищной скученности, которая привела к кислородному голоданию, и отсутствия в достаточном количестве еды и воды. Особенно трудно переносился постоянный плач детей, ругань, проклятия, которые посылали малодушные неизвестно кому, то и дело вспыхивающие ссоры. Многие тогда умерли, некоторые сошли с ума.

Но когда после жесткой посадки изможденные, еле живые пассажиры стали покидать корабль, то вначале им показалось, что они переселились из одного ада в другой. Оказалось, что на планете трудно дышать из-за теплых, почти горячих испарений. А местные жители - не гуманоиды, а растения. Это, конечно были эволюционировавшие разумные растения, но сначала совершенно непонятные для землян. Из-за этого не обошлось без трагедий. Не обходится и сейчас.

Записи моего прадеда грудой лежат в деревянном ящике. От недостатка бумаги он писал между строк на страницах книг, на всяческих дощечках, на старых рубахах. Некоторые я уже перенес на стены своих апартаментов и на кору местных неразумных растений, некоторые ожидают своего часа, а некоторые, к моему стыду (который я делю со своими предками, так и не удосужившиеся заняться этими записями) уже утрачены. Так вот, не так давно я нашел и восстановил эпизод прибытия корабля на планету Аск.

Прадед писал: «Когда наше терпение дошло до крайности, когда мы уже были неспособны вдыхать испарения друг друга, когда в наших ртах окончилась слюна, а язык превратился в инородное тело, тогда, наконец, корабль стал спускаться. В иллюминаторы мы увидели клубящийся пар и толпу каких-то существ. Когда пар разгонялся ветром, можно было четче увидеть устремленные на нас глаза – по одному (так нам тогда показалось) на особь. Мы, не дожидаясь анализа почвы, воздуха и др., ринулись из корабля и, увидев, что поверхность у планеты грязевая, с небольшими лужицами, стали жадно пить из них, не заботясь ни о чем, а лишь утоляя жажду. На наше счастье, вода оказалось пригодной, - лишь некоторые умерли, но не думаю, что вода была единственной причиной.

После этого, когда способность воспринимать окружающий мир к нам вернулась, мы рассмотрели аборигенов. Они не предпринимали против нас никаких агрессивных действий, а лишь смотрели, вращая каждый своим глазом (оказалось, что их два – один располагался на «затылке»). Нам казалось, что эти взгляды наивны и любопытны. Их тела напомнили гладкие гибкие стволы с ветвями, которые оканчивались паукообразными кистями. Таких «рук» было четыре, и при этом одна пара была длиннее другой. Сверху ствола было утолщение – это и оказалась голова с пресловутыми глазами. На головах и кое-где на телах была какая-то поросль – у некоторых похожая на мох, у некоторых на мелкие листья и цветы.

Что касается ног, то сначала мы их не заметили и некоторые высказали предположение, что наш корабль сел в рощицу с необычными «глазастыми» деревьями. Один из молодых парней, из банды, которая терроризировала корабельное сообщество, развязно направился к группе аборигенов и попытался отломить одну из «рук». Но она оказалась гибкой и не ломалась, тогда парень, глумливо хихикая, стал откручивать ее.

В ответ прозвучал мелодичный звук, и мы даже не заметили, как энтузиаст оказался в грязи. Из этой грязи «дерево» вытащило что-то наподобие корней и стало втаптывать парня в болото. Другие аборигены придвинулись к соплеменнику, помогая совершать убийство. Мы были ошеломлены и стояли, не двигаясь.

Никто не кинулся спасать этого молодого человека как по причине слабости и трусости, так и от чувства тайного облегчения. Среди уродцев, в которых мы превратились, этот был самый страшный. Во время полета он был инициатором «освобождения пространства», выбрасывал «лишних» из корабля. Среди них была и его мать. Я помню, как она шла, закрыв лицо руками… Когда его спрашивали: не жаль ли ему ее, он молодцевато и придурковато отвечал, что нечего жалеть старых (ей было 45 лет) и вообще, каждая мать должна последнее отдавать своему ребенку.

- Разве я не прав? – хмыкал он и обводил своими серо-бежевыми глазами людей, приближавшихся к 40 годам, с садистским удовольствием пытаясь поймать их взгляд.

- Я за справедливость, - говорил он, - и если решили убрать стариков, то я как все.

Так он лишился единственного человека, который бы его оплакал.

После расправы над этим заблудшим, усилился запах цветов и растений, который был бы приятным, если бы не был так силен. Аборигены двинулись к нам, казалось, с трудом вытаскивая «ноги» из почвы. Некоторые из нас пытались бежать, но завязли в болоте, другие вернулись в корабль и задраили люки – это были в основном «друзья» погибшего. А некоторые – среди них и я, - обреченно ждали своей участи.

Но участь оказалась не самой худшей. Нас бережно подхватили руки-ветви и понесли. Мы, конечно, не могли идти сами, так как слишком тяжел был воздух и мое сердце, тогда здоровое и молодое, билось с напряжением. Кроме того, опыт бежавших показал, что это бесполезно.

Вскоре я увидел, что нас принесли к скалам, которые вдруг зашевелились. Оказалось, что стали отходить глыбы, открывая помещения, куда нас стали заносить. В помещениях, где мы оказались, было сухо, никакого пара и можно было, наконец, вздохнуть полной грудью. Меня бережно положили на пол, на сухие листья и травы. Существо несло меня в более коротких руках, а кладя на пол, перехватило длинными, затем «присело» и стало рассматривать. Мне, конечно, было не по себе, но я не чувствовал никакой угрозы и очень быстро уснул». Дальше записи настолько неразборчивы, что понятны только отдельные слова.

Я могу без труда дополнить этот рассказ, потому что они жили, так же, как и мы. Ничего не меняется. Мы по-прежнему живем в защищенных пещерах, очень редко их покидая из-за влаги. Несмотря на хорошую герметичность, влага все равно просачивается, а вместе с ней пробирается плесень, поэтому уборка помещений – это наша жизненная необходимость и долг перед обществом. Мы можем заниматься лишь искусствами и гуманитарными науками, все остальные виды деятельности доступны лишь аскианцам.

Наши хозяева – иначе не знаю, как их назвать, уже изобрели шлемы, которые позволяют находиться вне пещер долгое время, но мы можем их использовать весьма ограниченно. Я надевал такой шлем всего раз пять, когда аборигены проводили с нами «экскурсии».

Чтобы общаться и не сойти с ума мы, с согласия аскианских чиновников соединили пещеры, поставив между нашими «квартирами» двери. Это был грандиозный труд, так как никаких механизмов нам не предоставили, а дали лишь металлические инструменты. Кучи камней, образовавшихся в результате работы, мы тоже разбирали и выносили наружу сами. Аскианцы увеличили порции еды на это время, хотя и раньше кормили нас обильно. В наш рацион входят в основном растения и плоды, но бывает (с периодичностью – один раз в неделю), мы получаем протеин – жареных червей. Других организмов, насколько я знаю, на планете нет.

Наши хозяева очень радуются, когда у нас создаются пары и особенно, когда рождаются дети. С рождением каждого ребенка наши жилищные условия улучшаются. У меня уже шестеро детей и мои апартаменты довольно обширны.

Наше жилье теперь приобрело относительный комфорт – появились специалисты по изготовлению мебели. На нас одежда, сплетенная из обработанной особым образом травы, обувь также плетенная, но из тонких ветвей. Мы ни в чем не знаем недостатка. Но думая о том, что мы утратили, я прихожу к выводу, что у нас есть основания чувствовать себя несчастными.

Я пытаюсь как можно больше узнать о мире, который нас окружает и о его обитателях, но сведения очень скудны. Мы знаем в основном только то, что нам позволено, а остальное – выводы и догадки из наблюдений. Почему, как вы думаете, хозяева относятся к нам так лояльно, берегут нас? Я на этот вопрос знаю ответ, - им нужны наши отходы, так как они растения и питаются как растения. Поэтому в наших пещерах берет начало сложная система, удобряющая почву. Когда нам приходится на короткое время выходить из пещер, то вместе с запахом растений до нас доносятся и другие. Процесс питания у них, практически непрерывен, так как средство передвижения, их «ноги» — это корни, погруженные в грязь. Когда они останавливаются, то на время как бы врастают в почву. Тела наших умерших тоже источник питания, и если пищи будет не хватать, то хозяева, я думаю, не побрезгуют и живыми. Как во времена моего прадеда, когда они затоптали преступника.

Техника у аскианцев есть, но больше бытового плана. Это, прежде всего, система переработки нашего навоза, также подача воды. Для освещения мы пользуемся светильниками из тлеющих углей, которые насыпаются в горшки с отверстиями. Несколько раз, выходя наружу, я видел вдалеке какой-то движущийся механизм, издававший гул и треск ломающихся ветвей. Из-за клубов пара я не смог его подробно разглядеть. Но скорее всего они не нуждаются в средствах передвижения. Конечно, на своих «ногах» они движутся медленно, но, если им нужна скорость, они нагибают голову к ногам, превращаясь в окружность и быстро катятся.

Я думаю, они знают о нас больше, чем мы о них. Нам ведь даже неизвестно есть ли у них половое разделение и как появляются их дети. Может так же, как и у других – неразумных растений? Дети у них, несомненно, есть, они выглядят как взрослые, но меньше и их кожа или кора более светлая и гладкая. Дети появляются лишь со взрослыми. Похоже, что их водят, держа «за руки», как и мы своих детей, но, возможно, там что-то другое – вегетативный способ размножения, к примеру.

Наши взаимоотношения с аскианцами весьма непредсказуемы не только с их стороны, но и с нашей. Три месяца назад, - по земному времени (есть те, кто следят за календарями) случилась трагедия, которая, как мне кажется, не пройдет даром ни для них, ни для нас. Им бы для своих целей завести скот – не знаю, почему они пошли по такому сложному пути, но есть некоторые предположения. Я думаю, дело в их способе лечения.

Иногда у них начинается что-то вроде эпидемии инфекционных или грибковых заболеваний, и тогда наши пещеры задраиваются, мы неделями не выходим наружу. Ходят слухи, что аборигены лечат себя какими-то веществами, убивающими животных. Я думаю, что их животные вымерли из-за этого. Их ведь нельзя было запереть как нас. Так что мы для них – находка.

В тот раз было как всегда: утром я услышал характерные звуки – как будто бы наши коридоры подметали. Это шаркали своими ногами аборигены. Они стали заполнять наши кладовые продуктами. Я вышел из своих апартаментов – пахло мхом, соками растений, цветами, но этот запах не радовал и не рождал прекрасных ассоциаций, как это описывалось в старинных земных романах. Это означало, заточение и смертную скуку. Нас не слишком много и основные знакомства уже состоялись. Накопившиеся женские темы: отношения, наряды, дети, иссякнут через неделю и глаза наших жен, любовниц, матерей обратятся на нас, – мужей, любовников и сыновей. Многих ждут упреки и выяснения отношений. Наши мужские занятия, - а мы займемся играми в карты, в шахматы, в шашки, - надоедят нам скоро тоже.

Я вышел из пещеры, чтобы как-то развлечь себя перед карантином. Был «ночной день» и разглядеть что-то было невозможно из-за густой тьмы. Дело в том, что наши организмы даже через много лет живут в режиме земного времени, а на Аске сутки длятся около 50-ти часов. Поэтому мы бодрствуем, чередуя ночной, темный день и светлый. Редко кто выходит наружу в «ночной день», - я видел лишь двоих. Я выхожу и прогуливаюсь, не отходя далеко от пещеры до тех пор, пока могу дышать. Девушка Ромашка (матери часто дают детям имена красивых вещей с Земли, которые изображены на картинках) делает от порога два-три шага и при каждом шорохе пугливо отступает внутрь. Но есть человек – Владислав, гуляющий дольше, чем я. Я иногда вижу его выходящим из нашей пещеры. На пороге он озирается и быстро скрывается во тьме. Сколько времени длится его прогулка, я не знаю, так как ни разу не застал его возвращения.

Моя жена Стотинка рассказывала мне, что есть еще два любителя гулять в ночные дни. Эти мужчины из самой отдаленной пещеры вроде бы даже иногда не возвращаются, - ночуют где-то еще. Другие выходят лишь время от времени. Но моя жена практически не выходит из пещеры, - она часто либо беременна, либо кормит, поэтому я могу полагаться лишь на слухи, которые она обожает.

Я стоял, прикрывая нос и рот тканью, и пытался разглядеть среди клубов пара хотя бы одно светило. Но вскоре мне стало не до них – я услышал «музыку». Это было похоже на страстный разговор двоих. Один «голос» был похож на виолончель, другой – на скрипку и там еще на втором плане как будто бы играла флейта. Я замер, боясь хотя бы шорохом нарушить тишину и не услышать хотя бы звук. Несколько поколений землян живет на Аске, но мы так и не знаем источника музыки. Может быть, это ветер задувает в причудливые отверстия в скале? Но мелодии так прекрасны, кажутся такими искусными и наполненными глубоким смыслом, что в версию с природными источниками практически никто не верит. Может аборигены играют на каких-то неведомых нам инструментах? Но никто никогда этого не видел, а если и видел, то скрывает. Природа на Аске уныла и однообразна – грязевая равнина с редкими группами каких-то серых деревьев (неразумных) и клубы пара. Поэтому звезды и музыка – это самое ценное.

Конечно, люди по-разному к ней относятся. Одним она просто нравится, другие очарованы и пытаются ее воспроизвести, напевают, но есть третьи, которые ею бредят. Это в основном музыканты. Стоит только ей зазвучать, они выбегают из пещер и благоговейно слушают. В это время лучше держаться от них подальше, - они иногда становятся по-настоящему опасными. Узнав, что кому-то посчастливилось послушать мелодию в одиночестве, они берут инструменты, окружают слышавшего и заставляют напевать, при этом сердятся и даже могут ударить. Сами они пытаются повторить, то, что запомнил человек или, вернее, что мог воспроизвести. Поэтому я затаился, прижался к стене: если узнают, что я прослушал начало, - мне не дадут покоя.

Вскоре, стукнув меня дверью, мимо промчался Владислав. Говорят, что он самый ярый фанат, и в поисках источника мелодии особенно активен. Он часто выходит из пещеры и удаляется на довольно большое расстояние, когда звучит музыка. Очевидцы рассказывают, что, возвращаясь, он иногда ползет по грязи на четвереньках или по-пластунски, тяжело дыша, с синюшным лицом. Я услышал его сиплое дыхание, как только он вышел и пробежал мимо. Наверное, Владимир уже сильно подорвал свое здоровье.

Музыка в этот раз была так нежна. Она как будто бы качала вверх и вниз, что заставляло сжиматься сердце. Она пела о ком-то далеком и любимом. Замирая от наслаждения, я вдруг вспомнил слова из записок своего прадеда. Он писал: «Когда звучит эта музыка, людей охватывает жажда любви. В это время я наблюдаю мелькание мужских и женских фигур в коридорах, слышу, как приглушенно закрываются двери, раздается шепот и стоны. Но не всякий раз раздаются звуки любви. Иногда это крики истязаемых жен и вопли ревнивцев». Такое бывает и сейчас, хотя ревность в большой мере уже потеряла свое значение.

Когда я вошел в пещеру, то вынужден был пробираться почти в полной темноте. Светильники были погашены, и лишь в дальнем конце коридора тускло горел один. И там мелькнула стройная женская фигура. Мне показалось, что это Стотинка. Мое сердце ускорило свой ход. Что моя жена может делать в темном коридоре?

Впервые я почувствовал ревность. Быстрым шагом пройдя коридор, я увидел, что к двери одной из «квартир» приникла Ромашка. Я облегченно вздохнул и попытался тихо отступить назад. Но девушка заметила меня и знаками позвала. Она предложила приложить ухо к двери.

Надо сказать, что звукопроницаемость у нас слабая – толстые каменные стены и толстые деревянные двери препятствуют проникновению звуков. Но если прижаться ухом, можно кое-что разобрать. Я так и сделал. То, что я услышал, было весьма неожиданно. Из-за двери звучала музыка. Она была не похожей на ту, что я слышал только, что. Невероятно чистые и нежные звуки раздавались как бы всплесками или аккордами.

Я вспомнил, что это была дверь Владислава. Вероятно, подумал я, он все-таки сумел записать одну из мелодий, а может и больше. Но только сам он еще не возвращался. Жил наш сосед один, так как его недавно покинула очередная жена, и когда он проходил мимо меня, я видел в его руках скрипку, с которой он не расставался. Откуда же музыка?

- Я слышала здесь музыку не раз, - сказала Ромашка.

Мне показалось неуместным ее любопытство, так как я не одобряю шпионства. Наверное, поэтому мой вопрос прозвучал довольно холодно, а может быть и от досады, потому что я поддался любопытству, пошел на поводу у женщины. Я спросил:

- Вы хотите узнать каков источник звука? Нужно спросить об этом у Владислава, а он, если сочтет нужным, ответит.

Девушка вспыхнула и горячо зашептала:

- Дело не в любопытстве, а в его странном поведении. Однажды ночью («ночной» ночью) он кого-то привел в свою квартиру.

Я усмехнулся:

- Вы влюблены в него и ревнуете? Скажите ему об этом и возможно вы поженитесь.

Девушка отчаянно взглянула на меня:

- Да нет, Регард (это мое имя), вы не о том! – воскликнула она. – Недавно он что-то выносил из квартиры, что-то большое, обмотанное листьями куркулиги.

Куркулига – это название земного растения с широкими и длинными листьями. На Аске встречается похожее растение и наши «ботаники» дали ему то же самое имя.

- Но, может быть, он делал уборку, - вновь возразил я.

- Я тоже так думала, но эта вещь была не похожа на все, что есть в наших жилищах, и мне показалось, что она … шевелилась.

Белокурые волосы Ромашки выбились из прически, растрепались, лицо горело румянцем, голубые глаза блестели. «Привлекательная девушка, - подумал я, - и темпераментная – вон как злится». Я вздохнул – роман с девушкой не поощряется. Ее родители могут пожаловаться аборигенам, а от них неизвестно чего ожидать. Да и Стотинку это огорчит. У меня, конечно, были краткосрочные романы, но с замужними дамами. За это никто не осудит, даже если дама забеременеет – чем больше детей, тем лучше.

Думая так, я вдруг представил, что моя Стотинка с кем-нибудь… Ярость ударила мне в голову, я даже заскрипел зубами. С ней меня познакомили родственники, именно, как с будущей женой. Она мне понравилась – беленькая, худенькая, немножко заикающаяся, - но не более. Я чуть-чуть был разочарован, так как в нашей пещере были более яркие девушки. Но моя жена оказалась спокойной, позитивной, трудолюбивой, и я к ней привязался, хотя внимание оказывал редко. Ее частые беременности, роды, кормление наших детей и уход за ними, не располагали к этому. Так почему же я так нервничаю?

Мои размышления были прерваны Владиславом, который, задыхаясь, ввалился в коридор. Он сел на пол, чтобы отдышаться, но тут заметил нас возле своей двери, вскочил и стал быстро приближаться. Подойдя, он с перекошенным лицом набросился на меня, схватил за рубашку на груди и просипел:

- Убирайся отсюда, шпион, или я раскрашу твою гладкую физиономию!

Ромашка, вскрикнув, кинулась нас разнимать.

- Господин Владислав, мы просто беседовали и случайно оказались возле вашей двери.

Владислав ослабил хватку, и я оттолкнул его. Неприязнь заставила меня сказать правду:

- Мы услышали музыку и, оказалось, что она исходит из-за вашей двери, а вас нет дома. Не странно ли?

Мужчина изменился в лице и метнул на меня совсем уж убийственный взгляд. Я понял, что здесь что-то нечисто и решил разобраться. Это будет не трудно, ведь скоро нас запрут на несколько недель.

После нашего конфликта Владислав не выходил из своей квартиры. Наше сообщество забеспокоилось. Прежде всего оттого, что я и Ромашка то и дело об этом говорили. Расслышать то, что происходит за дверью, было весьма трудно, но мне все чудилась волшебная музыка, от которой почему-то неприятно сжималось мое сердце. Когда прошло три дня, а наш сосед так и не подал признаков жизни, то обеспокоенные и возбужденные жители нашей пещеры, да и несколько человек из другой, собрались у его двери и были полны решимости войти.

Крики и стук в дверь возымели свое действие. Дверь распахнулась, и на нас кинулся заросший щетиной, издающий дурной запах Владислав. Он держал в руках скрипку и смычек, а когда толпа стала напирать, стал направо и налево раздавать удары, кусался и даже царапался. Я увидел, как он случайно задел Стотинку, которая все-таки явилась, несмотря на мой запрет, и даже пробралась к дверному проему. Она не вскрикнула, а лишь схватилась за щеку. Ее взгляд был устремлен вглубь комнаты. Маленькая и легкая, она как бабочка метнулась туда и вскрикнула, от волнения заикаясь больше чем всегда:

- Эт-то же р-ребенок!

На полу лежал маленький абориген, его «кожа» была сморщенной, его «руки» покрыты пятнами и порезами. Его глаз (который был виден мне) был тускл и наполовину прикрыт веками. Стотинка подсунула руку под его голову и малыш, издававший печальные мелодичные звуки, обнял ее за шею и спрятал голову у нее на плече. Моя жена закричала:

- Воды! Нам нужна вода!

Мы спасли маленького аскианца. Выпустить мы его не могли, так как на время «лечения» все двери задраивались, и открыть мы их были не в состоянии. Его ноги-корни были опущены в воду, а потом погружены в смесь, напоминающую почву Аска. Не спрашивайте из чего она.

Наш мастер на все руки – Лукиан сбил из предметов мебели (каждый пожертвовал какой-нибудь стул или тумбочку) ящик, тянувшийся вдоль всего коридора. Он и был наполнен почвой. Маленький абориген уже через три дня весело шлепал своими лохматыми ножками в ящике, разбрызгивая дурно пахнущую грязь. Он уже не «пел», а шуршал и потрескивал. Когда он видел Стотинку, то цеплялся за ее платье, покидал ящик и ходил за ней, «напевая» красивые мелодии. Я думаю, что он капризничал, требовал внимания, как все дети. Стотинка гладила его и целовала, не обращая внимания на запах. Наш опрятный дом превратился в хлев с грязью на полу. Грязными были и дети, которые с визгом гонялись за гостем, когда он сворачивался и катился, грязным было платье моей жены, но никого это особенно не печалило.

Владислава мы изолировали в лазарете. Я с содроганием думал, какая его ждет судьба, и меня терзали сомнения. Отдать его аскианцам, чтобы они его затоптали и использовали как удобрение? Все во мне противилось этому. Но что делать? Как найти оправдание тому, что он совершил?

Я добился разрешения войти к нему один. Конечно, снаружи находились два крепких парня из Добровольной охранной службы. Стотинка очень беспокоилась и отговаривала меня от этого поступка, что рождало во мне невыразимо сладкое чувство, но в то же время укрепляло в принятом решении.

Владислав лежал на кушетке, закинув голову и тяжело дышал. Когда я вошел, он приоткрыл воспаленные глаза:

- А, - прохрипел он, - благовоспитанный Редгард. – И что тебя сподвигло войти к чудовищу, обижающему хозяев? Любопытство? Или благородное негодование?

- Нет, - сказал я, - хотелось бы услышать вашу историю, чтобы понять и попытаться спасти вас от ужасной участи.

Я старался, чтобы мой голос звучал сухо и спокойно, потому что раздражение и неприязнь поднимались во мне и сжимали горло.

Он снова засмеялся, потом закашлялся. Откашлявшись, он насмешливо сказал:

- От какой же это «ужасной» участи вы меня спасете, глупый Редгард? От смерти? Я и так скоро умру. Моя болезнь легко лечилась нашими предками на Земле, но здесь это невозможно. Но я позаботился о том, чтобы среди потомков были такие как я – активные и ненавидящие Аск и аскианцев.

Его лицо пылало, черные глаза блестели как звезды, руки судорожно сжимались в кулаки. Чтобы перевести беседу в более спокойное русло, я сказал:

- Не так уж мы и несчастны, учитывая то, на что было обречено человечество.

- Ах, вы счастливы! - снова вскипел Владислав. – Может и так, только счастьем коров, а не людей. Если бы я мог выздороветь, - мечтательно сказал он, — и если бы такой глупец как вы не раскрыл мой секрет, я бы очистил планету от этих ходячих деревяшек и у меня нашлись бы единомышленники. Да-да, я точно знаю! Уже подросли мои старшие дети, а там бы пришел черед и остальных.

- Ваши дети? – спросил я.

Он глумливо ухмыльнулся:

- Почти каждая семейная женщина родила мне детей, и они похожи на меня, если не внешностью, так темпераментом.

Уже который раз за последнее время во мне поднялась ярость, неведомая мне ранее. Наверное, это отразилось на лице, так как Владислав сказал:

- Хотите спросить о своей жене? А не все ли вам равно? Вы ведь ее не замечали, вы истукан.

- Если бы вы не были больны… - хрипло сказал я.

- А-а, пробило, наконец. Видите, и вы становитесь человеком. А что касается Стотинки… - пусть это будет моей тайной.

Он в изнеможении закрыл глаза, и некоторое время в комнате слышалось лишь его сиплое учащенное дыхание. Я поднялся и сказал:

- Пусть все, что вы сказали, имеет под собой основание, но аскианцы, по крайней мере, не пытали ваших детей и не использовали своих для каких-то, пусть даже высоких целей.

Приоткрыв глаза, с ненавистью, от которой у меня перехватило дыхание, он сказал:

- Пошел вон, баран! Я брал у них самое лучшее, - я слушал музыку, а остальное… Оно не стоит моего внимания.

Слава Всевышнему, как говорили наши предки, что Владислав умер до того, как открыли пещеры. Аскианцы, увидев своего мальчишку (мы почему-то решили, что это мальчик. Может, потому что он был озорник), стали угрожающе вытаскивать из болота свои лохматые ноги, показывая, вероятно, что они с нами сделают. Треск вокруг стоял оглушительный. Наверное, они нам угрожали и словесно. Но Стотинка отважно вышла вперед, ведя за собой Сладека (Сладек – это имя, которое она ему дала, что означает – милый).

Сладек двинулся вглубь толпы, не отпуская руки моей жены. Вскоре я уже не видел ее за клубами пара и за спинами аскианцев, которые столпились, чтобы наблюдать происходящее. На меня накатила паника. Я представил, как хрупкую фигурку Стотинки втаптывают в грязь. Закричав, я стал расталкивать древовидные существа и пробираться вперед словно через густой лес. Наконец я вырвался и увидел, что моя жена вполне благополучна. Она стоит на «полянке», образованной аборигенами в шлеме, и наблюдает, как изможденный аскианец обнимает Сладека.

Увидев меня рядом, она ничуть не удивилась и, повернув ко мне голову, счастливо улыбнувшись, сказала:

- Эт-то его м-мать.

Я присмотрелся к матери – ее тело было вялым и как будто исхудавшим, растительность, покрывавшая его, засохла и облетала в виде шелухи и вместе с потрескиванием и шуршанием она едва слышно издавала очень красивые музыкальные звуки. Мои соседи, слушая их, испытывали наслаждение, они покачивались, закрыв глаза, а меня наполняла тоска и страх. Аскианцы «пели», страдая и умирая, и именно ради этого Владислав их похищал, мучил и убивал.

Моя Стотинка довольно долго простояла в грязи, так как каждый из присутствующих аскиан выражал ей свое почтение, восхищение. Сладек тянул к ней все четыре ручки, а когда его уводили, он запищал, как флейта. Увидев, что ее ноги погрузились в грязь по самые колени, я подхватил мою жену на руки и занес в наш дом. Она не могла успокоиться, обнимала и целовала наших детей, тревожно оглядывая каждого. Я тоже смотрел на детей, признаюсь, с мыслями о своем отцовстве. Может ли так быть, что кто-то из них – дитя Владислава? Но я не стал спрашивать об этом Стотинку и не спрошу. В любом случае я бы ее простил.

За то, что она спасла малыша, аскианцы пообещали выполнить любое ее желание. Мы пожелали вернуться на Землю, потому что Стотинка также невзлюбила музыку планеты Аск. Аскианцами это было воспринято с тревогой. Три дня слышалась музыка – это горевали члены городского Совета, но потом вместо этого послышался треск, щелчки и шелест – это была радость по поводу того, что лишь четверть землян решились улететь с нами.

Теперь мы ждем, когда парни, пожелавшие управлять кораблем, пройдут подготовку. А я собираю и упаковываю архив и некоторые старинные книги, чтобы увезти на Землю. Здесь, как оказалось, это никому не нужно. Остающиеся хотят иметь свою, аскианскую историю и с энтузиазмом (наконец то) взялись за изучение языка, техники и истории Аска. Одно тревожит меня – не упрекнут ли нас наши дети, за то, что мы вырвали их из привычной необременительной жизни и бросили в пучину трудностей и преодолений? Говорят, на Земле нелегко.