Метель

Невероятной силы январская метель застала Макса и Игоря, когда они ехали домой с международной выставки «История мировых религий» проходившей в столице.

– Капец бушует! – негодовал Макс. – Не видно нифига, как бы в кого-нить не влететь!

– А сколько до города ещё?

– Навигатор показывает сто семьдесят километров.

– Мож, поблизости какая-нить кафешка есть? Заскочим, переждём? У меня уже жопа онемела, и ноги, походу, опухли, а с такой скоростью езды и до завтра не доберёмся! – придавая голосу страдальческий тон, сказал Игорь.

– Да, хорошо бы. Только тут глушь, до ближайшего населённого пункта тридцатка, судя по навигатору, здесь только лоси нам смогут чайку предложить.

– Мда, видимо, бог покинул нас. На выставке столько разновидностей его было, а тут хотя бы маленького, не то чтоб метель утихомирить, а хотя бы кафешку подогнать, – иронизировал Игорь.

– Может, он твоё очко и ноги на прочность проверяет? – поржал Макс.

– Ага, на хромоту и геморрой чаёк, несомненно, лучше зайдет!

– Ну, если мы по образу и подобию, значит, и ему не пристало пошалить. Сделал себе кофейку, и смотрит на возможность предела прочности твоей обескровленной жопы и отёкших ног.

– А свои он, видимо, в таз с тёплой водичкой поставил для полноты ощущений, – сказал Игорь, сместившись немного на левую сторону, давая отдохнуть правой.

– Неисповедимы… – с улыбкой сказал Макс, вглядываясь в дорогу.

– Чё?

– Ну… пути!

– А, эт да… О! Смотри! – громко воскликнул Игорь, – Господи, хоть бы не шиномонтаж, хоть бы не шиномонтаж! – забубнил он, увидев подсвеченное строение на обочине.

– Странно… в навигаторе у меня ничего нет, – пристально рассматривая экран, сказал Макс.

– Видимо, не внесли ещё…

Метрах в 100 от них, проявляло свои черты придорожное строение, плавно превращаясь из жёлтого мутного пятна во вполне различимые формы, задуманные архитектором. Подъехав ближе, стала видна вывеска, на которой красовалась надпись «кафе БАРДО», выведенная крупными буквами в восточном стиле.

– Бардо… а когда выйдем, будет Барпосле! – пошутил Игорь, предвещая конец мучений своей пятой точки.

Макс сухо отреагировал на юмористический талант друга и был больше сконцентрирован на парковке. Припарковавшись как можно ближе ко входу, они стремительно преодолели путь до кафе, практически вбежав внутрь. Их встретила неплохая обстановка для придорожного кафе, включающая в себя весьма разнообразную палитру цветов: голубого, белого, жёлтого, красного и зелёного. Игорь, приметив симпатичный стол голубого цвета, сказал:

– Давай вон за тот сядем, который возле окна?

– А может, за тот жёлтый? – ответил Макс, указывая на большой красивый стол, стоящий выше других, в противоположной стороне зала.

– Да ну… не, я на него смотрю, и у меня голова болеть начинает, слишком яркий, – сказал Игорь и потянул Макса за рукав к выбранному столу у окна.

Расположившись за столом, Игорь, потягиваясь, сказал:

– Блин, как тут уютно, будто уже тысячу раз здесь был. Жопу отпускать начало… ноги вроде норм.

– Да, согласен! Мне тож… даже как-то слишком удобно… – пытаясь уловить свои ощущения, ответил Макс.

– Что будете заказывать? – спросил официант, процесс появления которого прошёл мимо парней.

– Можно просто чай? – сказал Макс. – Погода ужасная, мы к вам в надежде её переждать забежали.

Официант посмотрел в окно, оценил уровень ужасности погоды, потом посмотрел на парней и сказал:

– Вам какой?

Макс окинул взглядом стол и, не обнаружив меню, ответил:

– А какие у вас есть?

– У нас широкий выбор чая. Скажите, какой бы именно вы хотели?

– Игорь, ты какой хочешь?

– Ды, пофиг! Давай любой! – безучастно ответил Игорь.

– А можно на ваше усмотрение? – спросил Макс, глядя на официанта.

– К сожалению, нет. Вы должны сами выбрать, – спокойно ответил официант.

– Хм… ну, давайте молочный улун, – сказал Макс официанту, затем посмотрел на друга, Игорь улыбнулся и пожал плечами в ответ на взгляд Макса.

– А, и можно ещё… – Макс повернулся к официанту, но его уже не было.

– Офигеть, он быстрый! – сказал Макс, изобразив улыбку.

– Слушай! – оживился Игорь. – Я вот сейчас задумался… на той религиозной выставке, такое количество орудий пыток было, как бы не половина всей презентации, начиная от жертвенных камней, заканчивая этой штукой, которая колени дробит. Я к тому, что, почему человечество, чего бы оно не открыло или изобрело, всегда стремится конвертировать это в насилие. Тем более религия – это ж само по себе учение о любви, добре.

– Ну, с религией ты, конечно, поспешил, так как учением она стала много позже своего зарождения. Изначально это были попытки дать хоть какое-то объяснение происходящему вокруг. Вот ты прикинь, сидишь в своей пещере, доедаешь мамонта, а вокруг: гром, молния, ветер, дождь, вроде ещё вчера солнце светило, а когда мамонта валил, так вообще, всё было завалено чем-то белым и холодным. И жить в таком хаосе весьма стрёмно. Представь, что вокруг тебя будет твориться сущий пиздец, объяснения которому нет, нет – от слова совсем. То есть я понимаю, что многие из нас не смогут объяснить, например, процесс ядерного синтеза или даже, что такое электричество, но понимание, что кто-то может или как минимум, об этом можно узнать, загуглив, держит наш мозг в относительном покое. Вот именно этого покоя и искали предки, думая так: «Если что-то происходит, значит, кто-то это делает, и этот кто-то очень силён и могущественен, потому, что его возможности выходят далеко за пределы моих и лучше с ним не ссориться, а ещё лучше, уважить его чем-нибудь, принести в жертву кого-то или преподнести дар, то, что для тебя имеет ценность, и чем выше ценность, тем, соответственно, выше оценится "его" лояльность к тебе, после этого можно и о чём-то попросить». Дальше, каждому явлению был назначен свой бог, и мир уже не казался таким хаотичным, всё имело своё объяснение, а истинность этого объяснения не так уж и важна, как его факт.

– О! Отсюда, получается, пошли уже знакомые нам обряды и молитвы. Но тогда, это всё пустышка? Ведь сейчас многое объясняется с научной стороны.

– Далеко не пустышка, для наших предков эти манипуляции с богами, а фактически со своим же сознанием, давали очень серьёзный профит, который выражался в спокойствии и уверенности. Спокойный и уверенный гораздо продуктивней, и вероятность прохождения естественного отбора у него будет выше. Если в каком-то племени существует объединяющий религиозный фактор, то мотивация соплеменников к защите своего племени или к порабощению других будет выше, чем у тех, у кого этот фактор отсутствует, так как в сознании у верующих за их спинами стоит сила, кратно превышающая человеческую. И это происходило задолго до появления государственности и каких-либо официальных границ. Можно даже предположить, что сие хоть и частично, но послужило их началу. Но это не точно.

– Офигеть, как человеческий мозг, практически игрой с пустотой, создаёт грозное оружие.

В это время, вновь появившейся официант принёс заказ парней, поставил на стол две чайных чашки и красивый глиняный чайник с аномально длинным носиком, а на боковой стороне которого была выведенная крупными буквами надпись «ОМ». Ребята поблагодарили официанта и разлили чай по чашкам.

– Ммм… Как вкусно! – сделав глоток, сказал Макс, Игорь, вкусив напитка, кивнул в ответ на реакцию Макса, полностью поддержав его восторг.

– Надо будет сюда вернуться. Чай – просто бомба… – восторгался Игорь.

– Согласен! Улун топ!

– Кстати, ты так и не ответил… с естественным отбором всё более-менее ясно, но как впоследствии появившееся учение, в котором прямым текстом написано «не убей», залило кровью почти каждый уголок нашей планеты? И не просто залило, а с особой жестокостью!

– Ну, трактат о жажде человеком власти я тебе заливать не буду, тут и так всё понятно и банально. Мы рассмотрим с другой стороны. Смотри, всё, что существует в мире, как минимум в том, в котором мы можем созерцать вещи и явления, имеет противопоставление в его свойствах, частично или полностью, например: добро-зло, любовь-ненависть, плюс-минус, день-ночь, лето-зима, мужчина-женщина, короче, можно до бесконечности, и прикол в том, что одно никак не может существовать без другого, более того, одно создаёт другое. Точнее создаёт наше сознание, воспринимая явления.

– Это хрень, по-моему! Почему это, добро не может без зла? И как оно его создаёт?

– Очень просто. Вот живёшь ты во времена, где ещё нет названий, и видишь действо, которое явно приносит благо, ты его оцениваешь и решаешь дать ему название − «добро», и в этот самый момент твоё сознание уже сделало противопоставление, родив понятие «зла», иначе никакого смысла в навешивании условного ярлыка бы не было. Ведь сам процесс оценивания подразумевает логические цепляния за свойства явлений.

– Ничё не понял!

– Короче, любое название, описывающее мир, обязано иметь свойства. Какое-либо из этих свойств будет так или иначе противопоставлено свойству другого названия-ярлыка. Если всегда день и всегда солнце, тебе незачем давать этой постоянной величине названия, ведь она логически ни с чем не связана, а вот если ты зайдёшь в пещеру и увидишь темноту, тогда тебе необходимо будет дать название новому ощущению, так как запустился процесс сравнения: здесь темно — там светло, тем самым ты противопоставил свойство пещеры свойству открытой местности.

– Прикольно! Но ты опять не ответил про насилие в религии.

– Я подводил к этому. Когда эволюция религий дошла от объяснения погодных и прочих внешних явлений к объяснению внутренних проявлений самого субъекта, что являлось весьма положительным направлением, то восприятие божественного, как единственно истинного авторитета для построения жизни, сыграло злую шутку. Не следование написанному на священных страницах, воспринималось как прямая конфронтация с богом, и такой нигилизм подвергался полному уничтожению, а то, что написано «не убей» не имело особого значения, так как человеческое сознание, создав бога, наделило его своими же пороками, рождая его через призму себя. Честолюбие – поклонение ему и воспевание, властолюбие – всецело признание его абсолютной власти, в общем, то, что хотел бы сам человек, оказавшись на «его» месте. Назвав себя рабами, некоторые бросились интенсивно набирать баллы любви во всевидящих глазах господина, сжигая и четвертуя людей, противившихся «его» воле. Что своим примером вызывало у огромного количества людей ужас, и впоследствии начало приводить к закату тёмные проявления религии, выводя на первый план именно философскую сторону учений, ту сторону, в которой бог – это проявление человека, где ад и рай − это создаваемые условия им самим, в зависимости от восприятия действительности и отношения к другим. Религиозное насилие показало стоимость ошибки, и насколько далеко в ад это может завести. Так религия, проходя естественный отбор, и закрепилась в отведённом для неё месте в мире, пропитанная злом, двинулась дальше, в сторону абсолютной эмпатии. Не имея такого опыта, религия была бы огромной бомбой, готовой рвануть в любой момент или просто перестала существовать. По некоторым культурам и странам мы прямо сейчас можем наблюдать процесс внутрирелигиозной борьбы «добра» и «зла». Так же зло могло быть не только внутрирелигиозное, но и внешнее, например, геноцид тибетского народа во второй половине двадцатого века, вообще, вывел буддизм в мировые тренды.

– Блин. Если так посмотреть, то всё, тезисно, развивается по одному и тому же сценарию, независимо, человек это, или идея, либо получает новую ступень в развитии, либо предаётся забвению. Вспомнились слова Ван Гога: «Исцеление приходит через недуг». Получается, именно зло делает добро сильным, выступая в роли своеобразного учителя, а при отсутствии зла никакого добра бы не существовало.

– Ага! Наш мир полностью полярен, «либо-либо», мы можем только приближаться к середине, но достичь её – нет. Скорее всего, её просто не существует. Так же, как и не существует настоящего, являющегося абсолютной серединой между прошлым и будущем.

– Тут я опять не понимаю!

– Наше прошлое состоит из настоящего, а будущее неумолимо становится прошлым, это постоянно движущийся процесс. По идее, корнем прошлого и будущего должен являться настоящий момент, то есть та самая середина, о которой мы говорили. Но вот в чём проблема: попытка найти этот момент, попытка его измерить невозможна. Мы, конечно, можем создать рамки и измерить его до одной тысячной секунды или до миллионной, но это не будет являться абсолютно точной величиной, а будет лишь седативным средством, похожим на то, что использовали предки при объяснении погоды.

– Получается, наше прошлое, настоящее и будущее состоит из этого настоящего момента, точнее множества моментов, а этот момент невозможно поймать и измерить, и тогда нет доказательств его реального существования. Корень нашего бытия научно не определим, и всё вокруг – это всего лишь наше субъективное восприятие с помощью органов чувств?

– Получается так! Как только ты родился, тебя закручивает в водоворот выбора: больно-не больно, светло-темно, вкусно-не вкусно и так далее. Ты втягиваешься в это, существование заставляет тебя постоянно делать выбор, привязываясь к приятному и страдая от неприятного, не сделать его невозможно, ведь даже не делая его, ты всё равно его делаешь в отношении «делать-не делать».

– И чё делать?

– Смешно! – смеясь, сказал Макс. – Можно попробовать не рождаться.

Макс взял чайник, налил себе чая в уже опустевшую чашку и, поставив его на стол, увидел, как от чайника по столу начали распространяться волны, будто поверх стола был налит сантиметровый слой воды. Макс мотнул головой, несколько раз моргнул, взял чайник и ещё раз поставил, ничего похожего больше не произошло.

– Всё норм? – спросил Игорь, увидев странные движения друга.

– Что-то, видимо меня сильно расслабило… − ответил Макс и посмотрел на друга. На секунду ему показалось, что Игорь начал сливаться с окружающей обстановкой кафе, расплываясь и теряя чёткие контуры. Он снова сильно моргнул, и всё пришло в норму.

− Макс… Маакс! − тревожился Игорь. Макс смотрел на друга; голос Игоря звучал, будто на него наложили эффект дилея, скрасив небольшой реверберацией.

− Давай выйдем на пару минут, подышим свежим воздухом?

– Пошли!

Они встали и направились к двери. Подойдя к выходу, обнаружили, что на месте, где находилась дверь, теперь была стена с панорамным окном, за которым происходило что-то странное. Сквозь плотно падающий снег до ребят долетали блики фар и периодические вспышки красного и синего цветов, что точно там происходило, разглядеть было сложно, ввиду бушующей метели.

– Какого хрена… – сказал Макс, испытывая настоящий ужас, и повернулся к Игорю, но Игоря уже не было рядом. Всё вокруг начало расплываться, столы превращались в светящиеся огни: голубого, белого, жёлтого, красного и зелёного цветов и, распространяясь вокруг, набирали скорость движения, устраивая невероятно яркое представление. Он посмотрел вниз, но и под ногами уже ничего не было; происходящее напоминало грандиозный фейерверк в пустом необъятном пространстве посреди которого находился Макс. Жёлтый огонёк остановился прямо перед ним и начал быстро набирать силу, напоминая уже не огонёк, а самую настоящую копию солнца, становясь ярче и, видимо, планируя многократно превозмочь яркость звезды. Сияние стало нестерпимым, Макс начал искать спасения, закрываясь руками и отворачивая голову, вдруг, внизу он увидел мягкий тусклый голубой свет, ощутив стойкое желание приблизиться к нему, тем самым избавиться от сводящего с ума жёлтого, Макса потянуло вниз. С приближением к свету им стал овладевать покой, всё начало становиться естественным и знакомым, больше не было шока, даже тревога растворилась, не оставив и следа. Оказавшись возле свечения, он поддался пригласившему его голубому свету, который мягко втянул Макса внутрь… и всё исчезло.

***

– Мииш! Миша! Ты где? – звала Ирина своего 4-х летнего сына, спускаясь по лестнице дома, в котором жила их семья.

– Андрей, ты Мишу видел? – увидев мужа, спросила она.

– Да здесь он! Смотри… уже полчаса так стоит!

Миша стоял у большого окна и завороженно, не отрываясь, смотрел на бушующую метель за окном.

– Он впервые такую метель видит, – сказал, улыбаясь, Андрей Ирине.

– Да, и я уже не помню, когда было так, чтоб затянуло всё, – ответила она.

А Миша смотрел на летящие белые хлопья, снующие с огромной скоростью во всепокрывающей белой пелене, и не мог оторвать взгляд. Он боялся моргнуть своими огромными детскими глазами, чтобы не пропусть даже мгновение этого притягательного и манящего его события. До него доносились блики фар проезжающих недалеко машин, казавшихся такими слабыми и беззащитными перед природной стихией. Миша не понимал, что его притягивало, что так очаровало его в этом бушующем хаосе, но это было совсем не важно, важно было чувство восхищения и спокойствия, ощущение невероятно большого и интересного мира, который казался ему сейчас таким знакомым и таким родным.