Девушка в снегах

Она приехала в город на чудно́м паровозе. Подходя к перрону, машина пыхала колтунами сливочного пара и скрипела, точно старушечьи кости. Таких паровозов – да и вообще паровозов – никто здесь не видывал уже лет двести, разве что в музеях, где они были выкрашены современными весёленькими красками – красными, зелёными – точно вывески продовольственных супермаркетов. Этот паровоз, привезший её, был старый, потёртый, и цвет его было не разобрать в складках беснующейся метели. Да и некому было разглядывать машину: вокзал был пуст, несмотря на то, что это главный и единственный вокзал города, и что скоро Новый год. Пляшущие снежные веники мели по безлюдному перрону, завывали и швырялись пригоршнями в высокие стёкла привокзальных кафешек. За стёклами тоже было пусто, лишь безмолвно перемигивались разноцветные гирлянды огней.

Она по-кошачьи вышла из вагона, опуская длинные шпильки на обледеневшие ступени, и при этом даже не покачнулась, не ухватилась за поручень. Бегать по гололёду на каблуках имели обыкновение либо русские девушки, либо героини комиксов. К какой из этих категорий принадлежала она, сказать трудно. Возможно, к обеим, может, ни к одной. Её лицо было закутано капюшоном, пелерина трепыхалась на ветру, брошенные метелью снежинки повисали на чёрном мехе оторочки малюсенькими ёлочными игрушками. Она шагнула от паровоза и посмотрела по сторонам. Никто не ждал её здесь. Пустынный, стылый перрон, словно бальный зал для вьюги, не давал ни малейшего намёка, что произошло здесь и почему только вой зимы в пустоте. Она наклонила голову. Снег, устилавший всё вокруг, был сплошь изрисован замысловатым узором. И хоть позёмка и пыталась ежесекундно заровнять его в белый лист, спустившаяся с поезда особа читала этот узор, точно он был грамотным, ясно написанным текстом. Ей не нужны были ни указатели, ни вывески, ни случайные прохожие, хоть она и была здесь впервые. Следы подошв, гусеничных протекторов, собачьих лап, чемоданных колёсиков и снова подошв, подошв, подошв, с отзеркаленными логотипами бутиков, накладывались друг на друга, как страницы в перелистываемой книге.

Она кивнула, словно соглашаясь с информацией под ногами, и двинулась вдоль здания вокзала. Ей нужно было обогнуть его справа. На углу торчал столб с фонарём. Он покосился и как будто из последних сил бросал сноп света на проволочный забор, калитку и мерцающие сугробы. Чуть дальше, за проволокой, начинался город: мутные, как во сне, огни домов, громадной лопатой уходящее в ночную пелену здание пригородных касс, такое же мертвенно-тихое, как и вокзал, а перед ним – большая ёлка со звездой. Плешивая, вся в каких-то серпантинах, напоминающих исполинский «доширак», но с красивыми лампочками. Наверняка, кто-то из Администрации города много украл на этой ёлке. Да много ли украдёшь на ёлке? Она никогда не экономила на ёлках, потому что любила ёлки пушистые и густые – скорее даже сосны, а не ёлки. Что ж, ей всё равно сейчас в Администрацию, по крайней мере, так утверждают следы в снегу. Заодно поинтересуется, почему на вокзальной площади новогоднее дерево такое облезлое. И какой откат с его облезлости.

Внезапно она вся припала к земле и скакнула вбок, выходя из фонарного света. За калиткой, отделяющей перрон от остального города, раздалось бормотание. Бубнили два голоса: один сиплый, простуженный, другой хорошо поставленный басок – и две тени, неясные в завихреньях пурги, появились из-за здания вокзала с противоположной стороны.
– Не, ты мне объясни чётко, – сипел первый, часто откашливаясь. – Вначале кем лучше играть? Гномом с пушкой или ассасиншей? А то хрен поймешь с таким количеством героев!
– Я бы для начала поиграл с ботами разными героями, – пробасил второй, он пытался звучать важно. – Разобраться, что каждый из них умеет. Понимание их способностей, это ключевой момент, в общем-то. У меня Некролит любимый; он, вроде, и саппорт, но и навалять может.
– Да не разбираюсь я, вчера первый раз засел. Лучше объясни, что за глюк с двумя тапочками?
Собеседники приблизились к калитке, фонарный свет пал на них. Они были в запорошенных шинелях с белыми ремнями крест-накрест, треуголках набекрень и с тяжёлыми кремниевыми ружьями. Из-за зябко вздыбленных воротников торчали обледеневшие усищи.
– Какой ещё глюк? – спросил басовитый, он был потолще и покоренастей, и прошёл чуть вперёд, забрасывая ружьё через плечо.
– Берём два тапка, одно кольцо и второе кольцо, – сказал простуженный. Он был высоким, и шинель болталась на нём, как на вешалке. – И эти два тапка преобразовываются в два других тапка. Хотя по идее должен преобразовываться только один тапок.
– Да ладно? Правда, что ль? – толстяк задрал голову, прикрываясь от метели рукавицей, и посмотрел на фонарь.
– Ну там рецепт же есть: один тапочек, плюс одно кольцо, плюс ещё одно кольцо, равно тапочек с пассивной абилкой. И, когда тебя бьют, ты замедляешься на семь секунд.
– Ну да, я знаю.
– Ну вот. Я купил два первоначальных тапка. И по одному кольцу для превращения. А у меня превратились два тапка вместо одного! Ну я и наварил бабла, таким образом, продав второй тапок дороже!
– А, – зевнул толстяк басом, не оборачиваясь. Похоже, ему не нравилась смекалистость и бахвальство напарника. – Погодь, я отолью.
Он отошёл к сугробу и взялся расстёгивать шинель. Ружьё так и норовило свалиться с плеча, поэтому толстяк громко пыхтел и раздражённо дёргал плечом наверх. Потом плюнул и поставил оружие рядом в сугроб.
– Не обморозься смотри, – просипел долговязый и отвернулся.
Она аккуратно двигалась в тени, вдоль кружка фонарного света, зорко следя за солдатами из-под мехового капюшона. Проскользнуть через калитку, миновав этих двух, было невозможно. Она зачерпнула ладонями, слепила твёрдый снежок и швырнула в толстого. Снежок разбился тому о затылок, спихнув треуголку на физиономию.
– Ты чего творишь! – рявкнул толстяк, утратив контроль над струёй.
– Чего? – откликнулся сиплый.
– Чёрт, весь же обрызгался из-за тебя!
– Я-то причём, коли ты хозяйство удержать не можешь?
Толстяк застегнулся, выдернул ружьё из снега и свирепо обернулся.
– Ах ты, гад! Это я-то удержать не могу? Сейчас тебе так залеплю, ты у меня вообще ничего не удержишь!
– Ошалел что ли? – просипел долговязый, неуверенно стягивая своё ружьё с плеча.
– Тапок он второй продал дороже, видали такого умника… – процедил басом толстяк, приближаясь на полусогнутых.
– Осади, хуже будет, – предупредил сиплый.
– Тебе-то? Это точно, – толстяк вскинул ружьё.
Два выстрела грохнули одновременно. Два тела тряпичными тюками повалились в снег. Метель подхватила едкий пороховой дымок и унесла прочь.

Она распрямилась и вышла на свет. Как-то просто всё, подумала она. Оттащила непутёвых стрелков в сугроб, забросала снегом. Сколько ещё таких ребят ходит сейчас среди пурги, по пустым улицам города? Зачем они здесь? И где все нормальные люди? Она подняла ружьё, взвесила, прицелилась, уронила обратно. Слишком тяжёлое. Неудобно. Нужно пробираться к зданию Администрации. Далековато, а трамваи уже, наверняка, не ходят. Светофоры вдоль улиц по-новогоднему мерцали жёлтым. Она двинулась вдоль тротуара, похожая на тень, держась поближе к немым стенам домов. Может, угнать чью-нибудь машину? Всё равно нет никого. Но всякие автомобили, попадавшиеся ей на пути, выглядели странно: некоторые были завалены на бок, некоторые громоздились друг на друга цирковой пирамидой. Она догадалась, что это были наспех организованные укрепления. В одном месте два УАЗа «Патриот» поцеловались и легли клином, а между ними злобно просунулась гаубица-единорог на огромных колёсах со спицами. За ней присел бомбардир с тлеющей лучиной в одной руке и кружкой дымящего чая в другой и всматривался в снежную темень между жёлтых пятен светофоров.

Повсюду она натыкалась на кордоны, заставы, на сутулых егерей, на спешившихся возле горящих куч мусора драгун. Два кирасира на лохматых конях цокали посреди улицы, не соблюдая разметки. Их кирасы покрылись инистыми узорами, а в гривах коней повисли сосульки. Несколько солдат влезли через витринное стекло в магазин электроники, пили из горла текилу и смотрели «Иронию судьбы». Один из них всё время плакал и утирался воротом шинели. Похоже, они завладели этим городом.

Мост через реку был полностью забаррикадирован сваленными в кучу зелёными социальными автобусами и красными мешками деда Мороза. Солдаты сидели на баррикадах с ружьями и понемногу тырили из мешков конфеты. Поэтому она перешла на другую сторону прямо по льду, под мостом.
Пока она карабкалась на холм противоположной набережной между стеклянных светящихся ёлок, метель немного утихла, и ей стало жарко. Она откинула капюшон и сбросила пальто с пелериной. Снежинки тут же бросились радостно в её разметавшиеся кудри, и она полезла дальше. Венецианская маска с перьями скрывала её лицо, бриллиантовые капельки сверкали вокруг прорезей для глаз. На ней было болеро с кружевными манжетами, корсет, чёрные плотные лосины и ботфорты. Теперь было ещё сложнее понять, была ли она русской девицей или героиней комиксов, ведь в смысле гардероба первые и вторые так похожи.

Кремль разбросался стенами по верхушке холма и красиво подсвечивался розовым, золотым и лиловым. Ёлки здесь были приличнее, чем та, на вокзале, и их было много. На некоторых даже висели деревянные лошадки и огромные шары с логотипами сотовых операторов. Она забралась на одну из них, тревожа снежные шапки на мохнатых лапах, и перелезла на кремлёвскую стену. Внизу бродил туда-сюда часовой. Она спрыгнула ему точно на плечи и до хруста сдавила шею бёдрами – так, что у неё в животе сладко защекотали бабочки. Она не очень понимала, почему выводит недруга из строя именно таким образом, но чувствовала, что так надо. Ей сразу становилось уютно, внутри разливалась тёплая уверенность в себе. К тому же она всегда считала, что у неё красивые ноги – так почему бы и нет.

Здание Администрации города светилось гирляндами снаружи, темнело окнами изнутри. Лишь один квадратик жёлтого света на четвёртом этаже – ей нужно туда. Она снова воспользовалась высокой елью. Вскарабкавшись на самый верх, она заглянула в окно. Новый Глава Администрации склонился над планшетом в свете настольной лампы и увлечённо водил по экрану сарделечными пальцами. Она обхватила верхушку дерева и принялась раскачиваться из стороны в сторону, нагибая ёлку то вперёд, то назад, а потом вдруг пружинисто прыгнула в окно, выбросив обе ноги вперёд и разбивая стекло с рамой вдребезги. Новый Глава уронил планшет и оторопело уставился на гостью. Он будто бы врастал огромным пиджачным брюхом в остальной кабинет. Казалось, брюхо его было повсюду. Из каждой тараканьей щели, из каждого поросшего тенетом уголка, с просевших полок, сквозь покосившиеся частоколы папок – отовсюду пялилось брюхо господина Главы Администрации и его исполинские бока.
– Где он? – тихо спросила пришедшая, и голос её был похож на журчание воды, как если бы кто-то ночью не до конца завернул кран в ванной.
– А вы, милочка, по какому, собственно, вопросу? – спросил Глава, взяв себя в руки и оттягивая узел галстука. – Мы не принимаем, и вообще, милочка, у нас комендантский час! Вам здесь быть никак не положено!
– Кем не положено? – прожурчала девушка в маске.
– Кем-кем, нашим революционным правительством! – решительно ответил Глава. – Город захвачен, власть в руках истинных народных избранников, меня, в частности, и порядок поддерживается военными. Исключений нет!
– Чудесно. Так где он? – бесстрастно повторила она.
– Не понимаю, о ком вы говорите, милочка, – Глава снова дёрнул себя за узел галстука.
– Думаю, прекрасно понимаете.
– Все враги народа и изменники арестованы и ждут справедливого суда! – как бы на всякий случай выпалил Глава, и его гигантское брюхо заколыхалось по углам кабинета.
«А кого я, собственно, ищу?» – вдруг подумала она. Это было так естественно, она задавала те вопросы, которые должна была задавать, и виденье цели было абсолютно чётким – до тех пор, пока она не начинала задумываться о ней. – «Но этот-то совершенно точно знает, про кого я его спрашиваю, и волнуется! Отчего же сомнения?»
Она шагнула вперёд и резко отшвырнула его стол, немного удивляясь собственной силище. Стол из тяжёлого дерева кувыркнулся, точно картонный, сыпанув документами, ручками, планшетом и новогодним календариком-горкой. Она подняла ногу и резко наступила сапогом туда, где бескрайнее брюхо господина Главы, в общем-то, заканчивалось. Глава пискнул, глаза его вылезли из орбит, а лысина покрылась кругляшками пота.
– Последний раз… – сказал её голос из-под маски, и она надавила ещё сильнее.
– В подвале, они все в подвале! – прохрипел господин Глава. – Всех подозрительных бросили в подвал!
– Чем же он показался вам подозрительным?
– Слишком смотрит жалобно… И вообще! Чего ты этим добьёшься? Уйдёшь сейчас, а я призову охрану, которую тебе до этого как-то удавалось обхитрить, поставлю всю лейб-гвардию на уши, и тебе конец!
– Не доставлю вам такого удовольствия, – сказала она и ткнула шпилькой сапога ему в левый глаз. Глаз лопнул, оттуда обильно хлынула едкая чёрная жидкость, похожая на чернила для принтера. Глава Администрации города начал оседать, сморщиваться, словно целлофан на углях, заливая чернилами всё вокруг.
«Невероятный бюрократический потенциал, – подумала она, но тут же усомнилась, её ли это были мысли. – Он мог бы печатать указы и акты сколько захочется, просто исторгая их из себя».
Но кого же она должна найти в кремлёвском подвале? Ради кого она приехала в этот город, захваченный странными солдатами, под Новый год? Ради того, кто слишком жалобно смотрит. Жалобный взгляд – вот и всё, что ей было известно о нём. Но стоило перестать думать об этом, как всё тут же вставало на свои места. Она вышла из кабинета через дверь – чернила уже вытекали следом за ней в коридор – и по пожарной лестнице начала спускаться в подвал.

В подвале было сыро и холодно. Грубые стены искрились от инея, изо рта шёл пар. Когда она вошла, он лежал, свернувшись калачиком, на полу и мелко дрожал. Он был совсем ещё мальчишкой. Его бил озноб и, похоже, начинался бронхит: он кашлял, как грузовик со сломанным стартёром. Посмотрел на неё – мутными, температурными глазами – испугался. Действительно жалобный взгляд. Он отполз к дальней стенке, обхватил себя руками и затряс головой. Чтобы хоть как-то его успокоить, она сняла маску.
– Всё хорошо, теперь всё хорошо, – сказала она, запуская руку в слипшиеся волосы. Он снова поднял на неё глаза.
– Ты правда приехала? Ко мне? На паровозе?
– Ну да… – почему-то неуверенно сказала она. – Только вот не знаю… Ты ждал меня?
– Конечно ждал! – горячо воскликнул паренёк и снова зашёлся в лающем кашле, а потом начал бормотать, будто в бреду: – Я уже начал думать, у меня не получится! Но всё остальное же получилось! Я ошибся, круто ошибся… Почти уже помер тут…
Она смотрела на него и не знала, с чего начать. Слишком много вопросов крутилось в голове.
– Что здесь произошло?
– Отведи меня домой, а? – жалобно попросил он. – Там, по крайней мере, теплее и коньяк есть…
– Сколько тебе лет, коньяк?
Мальчик закашлялся, а потом вымучено улыбнулся:
– Скажем, чуть больше, чем кажется.

Она взяла его за руку, и они стали выбираться из этих стылых подвалов – где бегом, где крадучись. Иногда им встречались лейб-гвардейцы, захватившие город, тогда мальчик прятался в какую-нибудь щель и мучительно сдерживал кашель, а она ставила им подножки, обрушивалась из-под потолка, ссорила между собой – так грациозно, как она это всегда умела. Потом они бежали по льду реки под мостом, обратно, в нижнюю часть города. Домофон в подъезде не работал, поэтому они тихонько проскользнули внутрь, пока егеря играли с мохнатой собакой.

– А куда делись все люди? – спросила она его, когда они пришли домой. – Ну знаешь… обыкновенные люди.
– Так комендантский час же, – развёл он руками в ответ. – Все смотрят «Иронию судьбы».
Он вытащил из бара коньяк, уселся на диван и закутался в плед.
– Иди ко мне, – сказал мальчик, которому лет было чуть больше, чем кажется.
– Нет. Что здесь происходит? И почему я здесь? И зачем… – она запнулась, потому что поняла, что чем больше вопросов она задаёт, тем больше их возникает.
– Садись, – примирительно повторил он и кивнул головой на диван рядышком. – Я постараюсь всё объяснить.
Где-то вдалеке что-то натужно грохнуло. Возможно, новогодний салют.
– Не поверишь, но всё дело в этом коньяке, – он указал на бутылку. – Точнее, даже не в нём. Мы тут с другом поспорили, знаешь…
– О чём?
– О революции. О беспорядках. О потрясениях. Понимаешь, он решил, что у нас в стране ничего никогда не поменяется, даже если очень захотеть. А мне казалось, что наоборот. То есть, я-то как раз совсем ничего такого не хотел! И боялся! Как видишь, не зря боялся, – он раскашлялся. – Я же пессимист, люблю попаниковать. Ну мы и поспорили. Что вот до исхода этого года в стране случится переворот. И не блистательно-интеллигентный, как у них, там. А настоящий такой, суровый. Поспорили на коньяк. Вот на этот.
– Поздравляю…
– Да уж… Так вот, я почти проиграл. Неделя до Нового года, а ничем революционным в воздухе и не пахнет. Ну я и…
– Что?
Мальчик сделал вид, что очень хочет опять закашляться, хотя было понятно, что сейчас он кашлять не хотел.
– Написал письмо деду Морозу, – пробурчал он себе под нос.
– Что?!
– Есть такая штука, материализация чувственных идей, не слыхала? В общем, у меня, похоже, неплохо обстоит дело с материализацией чувственных идей.
– И ты пожелал, чтобы власть в стране захватили странного вида вояки? Да ты гений!
– Не надо ёрничать! – крикнул он запальчиво и на этот раз раскашлялся по-настоящему. – Я очень хотел выиграть пари, чего тут непонятного! Тем более, я старался смягчить эффект…
– Смягчить эффект?
– Ты смотрела «Охотников за привидениями»?
– Да, конечно, – ответила девушка, сама не понимая, где она могла смотреть «Охотников за привидениями».
– Там в конце главное божество зла предлагает им самим выбрать себе разрушителя их мира. И Рэй попытался подумать о чём-нибудь безобидном, из детства. О зефирном человечке.
– И ты, не будь дурой, решил последовать его примеру?
– Это мои солдатики, там, на улицах, – кивнул он в сторону окна. – Пластмассовые солдатики. Я думал о них.
– Дурак.
– Прости…
– А этот чернильный жиртрест в Администрации?
– Понятия не имею. Он как-то сам собой уже возник, я тут ни при чём!
– А я?
– Они меня схватили, практически сразу. Видимо, чтобы я их обратно… не раздумал.
– И ты не раздумал?
– Нет. Вместо этого я придумал тебя.
– Меня… придумал?
– Ну да. Ты разве ещё не поняла? Думаешь, почему ты так одета и ведёшь себя, как героиня компьютерной игры?
– Мне приходила такая мысль в голову. Скажи спасибо, что старалась гнать её. А то бы до тебя не дошла.
– Спасибо… Выпьем? Трофейный коньяк, всё-таки…
– Да иди ты в пень, – она тряхнула кудрями и отвернулась к окну.

Там, вдалеке за окном опять что-то грохнуло, лязгнуло и рваным эхом разнеслось под ночным небом. А потом крутящиеся над городом снежные хлопья озарились фиолетовым. Мальчик, который был старше, чем выглядел, но намного младше, чем стоило бы, вскочил с дивана и, завёрнутый в плед, встал рядом с ней перед окном.
Внизу были видны чёрно-белые треугольнички крыш с перевёрнутыми машинками-сугробами во дворах – последняя горстка деревянных храбрецов, зажатая со всех сторон надвигающейся инфраструктурой. Чуть выше и дальше – мост через реку, коромыслом влетающий в нагорную часть: своею дугой он создавал ощущение, что Земля действительно круглая, как если смотреть на неё из самолётного иллюминатора. Площадь справа абсолютно белая и пустая. Казалось, что это такой зимний, кукольный макет с гирляндами и лампочками: всё аккуратное, миниатюрное, чистое.

И над этим игрушечным, сказочным безмолвием, теряясь головой в полных снежинками тучах, медленно шёл исполинский робот-трансформер с торчащими из-за спины космолётными крыльями и сложенной на груди половиной фюзеляжа. Он вздымал на плечо себе правой ручищей многоглавую ракетницу, и лазерные лучи прицела весело плясали по крышам домов, по скованной льдом реке, по мосту.
– У тебя было слишком много игрушек в детстве, – заметила девушка, нацепляя венецианскую маску с перьями.
– Да, баловали, – неохотно признал мальчик.
Он выпростал пальцы из-под пледа и робко взял её за руку. Она сначала хотела отстраниться, но стиснула в ответ.
– Что будем делать? – тихо спросила она. Он пожал плечами.
– Что-нибудь придумаем. Новый год же.