Цитринитас

Всё начинается со смерти.

В небольшой лаборатории едва помещаются все желающие. Кто-то суетится, перепроверяя расчёты, молчаливые работники вносят тяжёлые бронзовые вёдра. Учёные в тёмных мантиях то входят, то выходят и лишь двое сохраняют полное спокойствие. Один из них – высокий худощавый мужчина. Он носит чёрный балахон, как и все здесь, но под ней виднеется чуть потёртый пурпурный дублет. Я назвала его Бароном. Спокоен и коллега Барона, седой, с невыразительным сморщенным лицом. Его мантия зашнурована плотно, а сверху надет кожаный фартук. Его имя для меня – Старик.

Юноша спит. Он лежит в мраморном ящике на постаменте. Или вернее сказать – в гробу? Грудь юноши вздымается медленно, его не беспокоит ни холод камня, ни шаги людей вокруг, ни солнечные лучи на лице, падающие из узкого высокого окна.

Свет постепенно меняется, сереет. В лаборатории становится темнее, а снаружи будто наступают сумерки.

— Чёрное солнце! — восклицает Старик и повелительно взмахивает рукой.

Помощники торопливо опрокидывают вёдра в гроб. Юноша просыпается, когда раствор попадает на него. Он силится встать, кричит, широко распахнув глаза и рот, но лишь бессильно барахтается. Барон будто невольно дёргает головой, отворачивается. Старик наблюдает. Гроб заливают, крик сменяется бульканьем. Лицо юноши стремительно чернеет, черты расплываются, раствор бурлит.

Помощники торопливо записывают детали, а потом лаборатория пустеет.

День за днём приходит только Старик. Он внимательно прислушивается к реакции и через неделю разводит под постаментом огонь.

Ночь за ночью появляюсь я. Я дочь Луны, одна из бесчисленных её посланниц, изменчивое женское начало… но что-то зовёт меня именно сюда.

Всё здесь мне внове, но всё уже видено. Каждый раз я прохожу путь по лаборатории, касаюсь стен, колб и реторт вместе с серебристыми лучами полумесяца. Наблюдаю.

На четырнадцатый день в гробу остаётся лишь густая чёрная масса. Огонь потушен. Надев перчатки, Старик формирует из неё подобие человека — набрасывает руки-ниточки, скатывает голову. Зачем это?

В полнолуние я необычайно плотна. Сажусь на бортик гроба, освещаю фигуру в нём серебристым светом.

— Как он тебе? — спрашивает Барон, пришедший вместо Старика сегодня..

Барон чертит что-то сложное и диковинное вокруг гроба.

— Нравится, — с удивлением признаюсь я.

— Конечно, он ведь предназначен тебе, — Барон приветливо улыбается и завершает рисунок так, что я оказываюсь в самом центре. — Коснись.

Будто заворожённая я протягиваю руки к телу в гробу, и оно стремительно белеет под моими касаниями. Отшатываюсь и понимаю, что не могу отнять ладони. Тьма поглощает меня, я не вижу ни Барона, ни лаборатории, всё моё существо заполняет боль.

***

Я пытаюсь открыть глаза и прищуриваюсь. Солнце необычайно яркое. О нём знает Антуан, тот самый юноша. Ученик алхимика, родинки на спине которого образовали благоприятный знак. Мне не нравится солнце, а он рад его видеть, и наши мысли диковинно переплетаются в одной голове.

Над нами склоняются Старик и Барон.

— Сокровище, философский камень в совершенном обличье, — говорит Старик, и его голос дрожит.

Барон протягивает ладонь. Мы поднимаем руку — я вижу кипенно-белую кожу — вкладываем в его и встаём. Барон смотрит на нас, обводит взглядом от бровей до щиколоток, и его глаза возвращаются к груди. Я вижу на его лице вожделение. Мы поворачиваемся Старику, и я вижу нетерпение. Антуан шепчет мне, что тот жаждет вечной молодости. Мы знаем, что делать.

Мы поднимаем вторую руку, тоже общую на двоих, и на пальце выступает алая капля.

— Прими дар, — говорю я. Антуан не хочет разговаривать.

Поколебавшись лишь секунду, Старик слизывает каплю. И Барон, и мы следим. Волосы Старика чернеют, лицо разглаживается и на нём проступает безмятежность. Я слышу его память, его слова и мысли. Старик сливается с нами, хотя мы с Антуаном всё равно громче. Одновременно со Стариком поворачиваемся к Барону. Тот делает шаг назад.

— Не хочешь дар? — удивляюсь я.

— Подожду немного, — отвечает он, нервно поглядываю на Старика.

Так не пойдёт.

Уже вновь сильными руками Старика мы хватаем Барона, белым телом прыгаем вперёд, вцепляемся в горло. Кровь на вкус не нравится никому, но теперь мы слышим Барона внутри нас. Ему страшно. «Вечная молодость», — шепчет ему Старик в голове, и Барон растворяется в сонме наших мыслей, его тело оседает.

Я замечаю красные пятна на снежно-белом теле, пытаюсь оттереть, но следы остаются.

— Альбедо нужно дозреть до рубедо, чтобы стать истинным философским камнем, — сообщает Старик. — Нам потребуется больше крови.