​Ненастоящая прогулка

С рассветом я хватаю поводок, выхожу на улицу и мелкими шагами семеню к парку. Пройти надо совсем чуть-чуть. Сначала — вдоль дома, потом — вдоль дорожной ограды, и вот уже ворота. На самом деле у меня нет нужды рано вставать, гулять в любую погоду. Но я иду. Иду, пока не вспоминаю, что у меня больше нет собаки. Впрочем, я всё равно иду...

Я знаю, что на зелени газонов солнечными брызгами сияют одуванчики; из кадушек, выставленных у магазинов, выглядывают любопытные мордочки анютиных глазок. На клумбах красуются яркие шеренги горделивых тюльпанов. Тут и жёлтые гусары, и ост-индские сипаи, и янычарская пехота.

***

Я помню тот день... Мне было семь лет, Вовке — девять. Мы пришли из школы и собирались обедать, как вдруг из коридора раздался папин голос:

— Дети, вы дома?

— Плачь, – пихнул меня локтем брат, – реви давай.

Мне не надо повторять. Я сразу поняла, что Вовка попросил, чтобы я отвлекла отца.

— Па-а-а-па, – завыла я, – па-а-а-па…

Папа сбросил туфли и прямо в пальто кинулся ко мне, а брат прошмыгнул мимо него, вбежал в кабинет, швырнул на зелёное сукно письменного стола нескольких солдатиков и быстро вернулся на кухню. Будто и не уходил.

— Что это? Вовка, ну-ка подойди ко мне! – через открытую дверь папа заметил нарушенный строй.

Вообще-то, папа разрешал нам всё. Всё, кроме коллекционных солдатиков, а Вовка ослушался и утащил в школу целый букет: генерала в красном кивере, янычара в белом тюрбане и нескольких рядовых драгун. На самом деле Вовка не раз таскал солдатиков в школу, но обычно успевал расставить их по местам, однако в тот раз папа вернулся с работы слишком рано, и пришлось хитрить. Но хитрость не удалась. Папа всё понял. Он ничего не сказал. Заперся в своём кабинете и не выходил. Не отвечал ни на стук в дверь, ни на телефон. Через два дня дверь открылась. Папа посмотрел на нас, расплакался и опять ушёл в кабинет. Повторились те страшные дни, когда от нас ушла мама. Мы ещё не знали, что такое печаль, но как-то сразу стало понятно, что папины запреты нарушать не надо. Не так уж их и много.

***

На подступах к парку — ровные линии обрамленных поребриками дорожек и рабатки, на которых выстроились разноцветные ряды… Помнится, по краям некоторые цветы часто замяты, сломаны небрежными прохожими. Мне легко представить, что порушенные на флангах тюльпаны валяются, как неловко брошенные братом солдатики из папиной коллекции.

Дойдя до парка, я замедляю шаг и бреду по аллее, стараясь уловить весь музыкальный ряд цветущей черёмухи. От самых низких до самых высоких, едва различимых, нот.Хочется насквозь пропитаться приторно-сладким запахом. Пусть даже я стану немного ядовитой. Времени мало, через неделю она отцветёт. Год назад мы вместе садились под деревом, и я то вдыхала мелодию черёмухи, то зарывалась носом в собачью шубу. Так в парфюмерном магазине я делаю глоток кофе или шампанского, чтобы вернуться к духам.

Наверно, теперь черёмуха неразделима с собакой и всегда будет напоминать об утрате.

Я возвращаюсь из парка. Сейчас поводок бы натянулся и потащил меня к ступеням кафе. Но нет. Он безжизненно лежит в кармане.

Сегодня суббота, и продавец ароматов, как обычно, вышел на улицу и разложил товары на столике неподалеку. 

Я уже знаю, что возьму: гиацинты и фрезии. Ориентируясь по звону колокольчиков, которые всегда висят над входом в лавку, иду и думаю, что некоторые цветы — броские и пышные, но не имеют запаха, другие — и ароматные, и красивые, третьи имеют и странный вид, и странный запах, четвёртые… Например: рододендроны, гортензии, азалии, — в них нет ничего кроме яркости. Так и заподозришь, что природа специально играет с внешним видом и содержанием своих творений. Что у цветов, что у людей. Впрочем, правил не существует.

Продавец душистых капель предлагает мне флоксы и астры, но я отказываюсь от осенних цветов. Осенью приятнее всего тот запах грибов и леса, который не уместится во флаконе.

Идёт третья неделя мая. Завтра я снова машинально схвачу поводок и пойду в парк. Я до сих пор чувствую мокрый нос, тыкающийся мне в ладони. И плачу, хотя глаза мои сухи.

Нелепая случайность — сломанная ветка — и вот я уже полгода хожу с завязанными глазами. Осталось немного потерпеть, повязку снимут, и всё проявится, краски оживут, ориентиры изменятся.

Распускается сирень. Догадываюсь, что она поторопилась — как девушка, бегущая на свидание. Ей бы повременить, дождаться, пока кусты прикроются зеленью... Притянув к лицу веточку, ощупываю её наготу, вдыхаю сиреневый туман. Заедаю сладкую черёмуху. Наполняю запахом память. Пожалуй, наберу немного в карманы, а дома разложу по баночкам.

Может, собрать коллекцию? Папа бы одобрил. Главное — не трогать его солдатиков. И решить, что делать с поводком, если собака не вернётся. Но я почему-то думаю, что она вернётся.