Правда.

Жара плавила мозг. И тело. Людям ничего не хотелось, не желалось, не делалось. Ждали вечера, как христиане пришествия Мессии.

Утром было легче, свежее и прохладнее. Прилавки только-только заполнялись. Бабушки, дедушки тащили поклажи с овощами, зеленью, закрутками, рыбой, ягодой, неспеша находили место у бесплатного прилавка. Кто-то нагло протискивался среди тесно стоявших бабуль:

- Двигай свой товар, ишшь, разложилась!

- Ты куда лезешь? У меня там помидоры не видно, больно у'мна, захотела чего! Иди давай, вона там место есть.

- До меня покупатель не дойдет, что эт я туда пойду.

Это обычная перепалка среди торговок, дерущихся за место.

Наконец они успокаиваются, находят решение: или притесняются, или освобождается место после бабки, которая только что весь скудный товар свой распродала.

Во время торговли между бабами затесывается разговор. Обсуждают, что попало на язык, либо на глаз. В общем, и про себя расскажут, и про других не забудут. Так время и проходило между торговлей, сплетнями, руганью - однообразно и привычно.

Но однажды вот что произошло: на рынке появился весьма интересный субъект – дед. На вид ему было лет 70. Он был крепкий, небольшого роста, имел седую голову и усы того же цвета. Последний элемент внешности наталкивал на сравнение его с моржом, их форма придавала лицу "моржеватость".

Дед был очень странный. Он приходил рано, часа в 7, и раскладывал свой товар: 5-6 рыбешек и рыболовную сеть, которую растягивал на полприлавка. Это действие волновало щепетильных продавщиц, которым всегда не хватало места. Многие, однако, побаивались подходить к нему, хотя некоторые торговки ругались, но он в ответ огрызался, причем говорил быстро и непонятно. Было ясно, что с ним связываться – себе дороже.

Однако нашлась женщина, которая ратовала за справедливость.

Она была полная, грузная, но ловкая. Разговаривала нагло, показывая свою уверенность и надменность.

Положение деда в торговых рядах злило ее. Она подходила к нему, и начиналась перепалка:

- Дай место, что разложился?

- Я заплатил, иди отсюда, никому не дам, имею право!

- Чего-о?! Куда я вставать должна? Нет, вы посмотрите на него, сетку свою раскинул, а людям ничего и не остается. Наглый!

- Сама наглая! Сказал, имею право. Иди-иди, мешаешь торговать. Начальника позову, он правду покажет.

- Фигу он тебе покажет! Ну-ка, убирай, а то счас сама помогу.

- Не тронь! Кому говорю, иди-иди. Мой товар.

Остальные торговки начинали защищать женщину, плевались в сторону деда с возгласами: "бесстыдник", "наглец", "нет управы-то".

Пытались вызвать начальника. А он был мямля-мужик, не мог разобраться в ситуации. Начальник встал на сторону дедушки, потому что видел, что он немного не в себе:

- Есть же место, что вы лезете к дедушке? - говорил он женщине.

- Да я не умещаюсь там, - жаловалась она.

- А вы потесните бабку, - советовал начальник.

- А дед, так и будет, как барин, полбазара занимать? Это где ж справедливость-то?! Где?

- Не кричите, пожалуйста, успокойтесь. Все хорошо будет. У нас же образцовый базар, скоро будем даже на весь район образцовым, надеюсь, а вы тут скандал разводите, - последнюю фразу он процедил сквозь зубы, озираясь по сторонам, будто боялся, что кто-то услышит его.

- Нет, я вам по башке тресну, начальник! Я пойду жаловаться, если вы ничего не сделаете, - женщину начинал злить этот рохля-начальник.

- Не н-надо, пожалуйста. Давайте так: деда вы оставьте пока, а я с ним попозже поговорю. Все и разрешится.

Такой ответ немного успокоил женщину и других торговок. Они закивали, закудахтали, мол, "правильно", "нечего торопиться", "всем всего хватит".

Разговор с дедом ничего не дал. На все доводы, что он занимает неправомерно много места, он отвечал:

-Правда на моей стороне, я плачу. Я знаю свои права.

Начальник начинал с ним мягко спорить, но дед был непреклонен: он трогал свои "моржеватые" усы и повторял:

-Правда – моя. Я прав.

Не знал, как быть начальник. На носу конкурс на присвоение имени "Образцовый базар города", а здесь такой спор разгорелся. Вечером он долго думал, что же делать с дедом и женщиной. Она права. А дед все про свою правду говорит. Непонятно.

Шло время. Женщина зверела. Она жутко злилась. Некоторые бабы пытались сдерживать ее, чтоб она не набросилась на деда. А тот все огрызался в ответ, возмущался, и долго после спора молол себе что-то под нос.

Через два дня женщина дошла до пика ярости. С утра полаялась с мужем, дочь ревела по телефону, что муж бросает. А тут - дед! Снова сидит на этом же месте и сеть на бо'льшую часть прилавка раскинул.

- Ну, уж нет! Дед, ты - наглая харя! Иди-ка, двигай свою сеть, кому говорю!

- Опять пришла. Мое место, я заплатил.

- Ты вконец обнаглел! Уходи отсюда!

- Ну, да. Сама иди.

- Проваливай! Ты мне надоел! Всем надоел!

- О,о, командирша.

- Что?! Командирша?! А ты.., а ты..паук ты, вот ты кто!- с победным выражением сказала женщина, подбоченившись.

- А? – дед поднял голову, и впервые сменилось выражение его лица: он посмотрел вопросительно и недоуменно, как ребенок, который не совсем понимает, что происходит вокруг.

- Да, паук! Ха-ха! И усы моржовьи! Дед-гибрид! Ха-ха! Посмотрите-ка на него! Паук-морж, паук-морж! – живот женщины завибрировал, грудь задергалась от смеха.

Остальные бабы тоже стали присоединяться к смеху женщины. Одна, две, все остальные смеялись откровенно, кто-то подхихикивал в рукав, некоторые ухмылялись и причмокивали от удовольствия. Лишь бабушка одна не смеялась: она крестилась и пришептывала: "господи, направь их на путь истинный, что же творят, не ведают они. Помоги им, помоги."

А дед насупился, притих. Он стал собирать сеть. Медленно, не торопясь, сворачивал в жгут.

- О, смотрите, уходит! – воскликнула какая-то торговка.

Пойди, сеть свою в другом месте разложи, паук! Наконец-то! – кричала та женщина, борец за справедливость. Она снова смеялась, хватая себя за бока, и закатывала глаза от удовольствия.

В это время дед медленно подошел к женщине и наложил жгут на шею, соединил сзади и стал сжимать во всю силу. Толстое лицо женщины покраснело, глаза вылупились. Она инстинктивно тянула руки к сети, пыталась вдохнуть, но не могла освободиться и лишь сипела. А дед неистово кричал:

- Правда- моя! Вот тебе! Мое место, мое!

Толпа баб смотрела безмолвно: никто ничего не делал, все застыли, оцепенели. Молившаяся бабушка уже ушла, остальные были не способны что-либо делать.

Дед наконец отпустил сеть. Туша женщины свалилась неуклюже набок.

Лишь после толпа баб стала оживать: зашептали - "убил", "кажется, убил". Кто-то заголосил, одна упала в обморок.

Деда забило в лихорадке. Он забрался на прилавок, укрылся сетью и шептал: "правда - моя, мое место, мое, мое..моя правда.. и место,..и правда..правда, ..правда."

Он дергался периодически и произносил одно и то же: "моя правда, мое место." Затем успокоился и затих. Навсегда.