Песня середины лета

В Академгородке стояла совершеннолетняя жара, та ее наивысшая точка, когда ловишь себя на мысли, что жарче уже просто не бывает, потому что если температура поднимется хотя бы на градус выше, то головы случайных невезучих прохожих вспыхнут задорными огоньками, а пятки зашкворчат погромче яичницы на сковородке.

Лила подумала, что веселей всего жариться в кухне, когда в холодильнике тебя ждет летнее жаропонижающее - белоснежное мороженое. Она зашлепала босыми ногами по узкому раскаленному коридору в кухню, но тут же забыла, зачем туда пришла.

— Луис! — воскликнула она, изумленно глядя на то, как синевато-зеленый пенелопянин высвобождает третью ногу из цветочного горшка. — Я не знала, что ты можешь сам ходить!

Она вспомнила слова Марка, вручившего ей Луиса после очередного межгалактического рейса. Он явился к ней прямиком с космодрома, с цветочным горшком в руках. Улыбаясь, он сказал ей:

— Это просто кактус, дорогая, но необычный, в самый раз для такой необычной девушки, как ты.

Так и сказал. А Лила тогда ответила растерянно:

— Но я совсем не умею ухаживать за растениями. Зачем мне такой необычный кактус?

Марк рассмеялся своим узнаваемым бархатистым смехом, означающим полное довольство собой и жизнью:

— Лилочка, кактусы самые неприхотливые растения во всей Галактике. Но даже кактусам иногда необходима вода. Вспоминай о нем изредка, как и обо мне, и не забывай поливать. А я вернусь в середине лета.

Лила очнулась и увидела, как Луис слезает с подоконника, цепляясь усиками-побегами за цветастую штору.

— Сегодня я впервые согрелся с тех пор, как меня забрали с Пенелопы. Ноги снова меня слушаются!

Лила не сразу поняла смысл сказанного, а поняв, нахмурилась:

— Значит, тот, кто забрал тебя с Пенелопы, видел, что ты умеешь ходить?

Луис поднял на нее свои грустные синие глаза без зрачков и сказал:

— Когда что-то блеснуло в небе, и круглый серебристый корабль плавно опустился на землю, всем стало очень интересно, что будет дальше, и мы пришли и наблюдали. А когда сбоку отворилась дверь, и вышли такие высокие люди, как наши прадеды, мы замерли, затаив дыхание. Мы ведь не знали, что на вашей Земле растения молчат и все думают, что они не живые. Может, поэтому нас и забрали.

— Может быть, — механически повторила Лила. — В любом случае, я рада, что Межгалактическая Комиссия вмешалась и отправит всех пенелопян обратно домой.

— Я тоже рад, Лила, и мне повезло, что я встретил тебя, — отозвался Луис. — Пойдем выйдем наружу? Мне кажется, там сейчас лучше всего!

Тут он внезапно запнулся, растянувшись на кухонном полу. Девушка не успела его подхватить. Луис сказал, будто оправдываясь:

— Кажется, одна нога немного подмерзла при перелете.

Они помолчали. Потом Лила бережно взяла на руки пенелопянина. Она уже не боялась белесоватых колючек, потому что знала, что Луис пригладит их как шерсть, чтобы не уколоть.

Они выбрались из домашнего печного уюта в раскаленное летнее марево. Птицы, скрываясь в изнеможении в прозрачных тенях поникших деревьев, молчали. Самые отъявленные бездельники сидели на скамейках, поглощая стремительно тающее мороженое. Лишь детям, снующим туда-сюда по аллее, жара была нипочем. Луис молчал и глядел по сторонам.

Когда Лила подошла ближе к иссохшему абрикосовому дереву с пожухлыми листьями, пенелопянин сказал:

— Я хочу спеть древнюю песню моей земли. Кто знает, вдруг она сможет помочь вашим деревьям ожить.

— Спой, конечно! — воскликнула Лила. — А все на Пенелопе любят петь?

— Разумеется! Каждый житель знает Песнь Водных Источников. Мы поем ее раз в год, когда из-под земли пробиваются наружу мощные струи воды высотой в тридцать метров. В этот день все взрослые держатся что есть мочи за двери домов, а малыши не держатся ни за что и резвятся в быстрых потоках. Бывает, их уносит так далеко, что они впервые знакомятся с нашими прапрадедушками и прапрабабушками, которые предпочитают обитать в низинах в уединении. Это счастливое время для всей Пенелопы, и вода, вылившаяся наружу, заполняет все наши резервуары, и ее хватает всем жителям на целый год.

— Луис, милый, пой скорей эту песню! — воскликнула Лила.

Мелодия была прекрасна. Раскачиваясь на тонком основании, подрагивая усиками, Луис выводил одну кристально-звонкую ноту за другой, мелодия переходила в трель, похожую на соловьиную, и снова возвращалась в свое изначальное русло.

Все вокруг замерли, вслушиваясь в эту мелодию, дети побросали мячи и скакалки, у сидящих на скамейках расплавилось и упало на раскаленный асфальт мороженое, измученные жарой деревья замерли, не шевеля ни одной веточкой, боясь пропустить хоть единую ноту. А Луис пел все тише и тише и, наконец, окончательно замолк.

Вдруг кто-то разом распахнул окно в голубых без единого облачка небесах, и на землю сплошной прозрачной стеной обрушился ливень, и все сияло, переливаясь всеми цветами радуги, многократно преломляясь в огненных солнечных лучах. Лила с Луисом изо всех сил держались за абрикосовое дерево, но всех детей и сидящих на лавочках смыло с аллеи, и они, визжа и хохоча, скатывались на животах, как на водных горках, по извилистым улочкам городка.

Прекратился ливень так же внезапно, как и начался. Всюду шумели потоки воды, журчали ручьи, плескались счастливые птицы. Где-то в отдалении слышался хохот довольных помытых детишек.

Лила разжала пальцы и посмотрела на дерево. Оно выглядело таким же больным и жалким, как и до пения.

— Я слышу воду, детей и птиц, но не деревья, — вздохнул Луис. — Никто не присоединился к моей песне.

Лила сказала:

— Луис, твоя песня чудесная! Ты подарил нам долгожданную воду. Это поможет многим деревьям, а для абрикосового дерева это шанс выжить. Ты сделал все, что мог!

На дисплее в руке у Лилы зажегся сигнал. Подумав, девушка приняла входящий вызов.

— Дорогая, я вернулся! — раздался знакомый бархатный голос.

— Не звони мне больше, — сказала Лила, удивляясь собственной решительности. — Между нами все кончено. Позвони лучше в Межгалактическую Комиссию, они тебя заждались!

Сказав это, она внезапно для себя расхохоталась. Голос продолжал что-то говорить, но она заблокировала номер.

— Пойдем в дом, Лила, — попросил Луис. — Посади меня обратно в горшок, пожалуйста. Мне что-то снова холодно.

— Конечно, — сказала Лила. — Это из-за дождя.

Уже вечером, когда солнечно-огненная жара спала и темнота покрывалом окутала весь Академгородок, Лила распахнула окно в спальне, вслушиваясь в робкие песни птиц, жужжание насекомых, шепотки листьев с ветром. Она с грустью смотрела на чёрный силуэт абрикосового дерева, которое так и не ожило.

Она вдруг зажмурилась, представив, как деревья вдруг начинают двигаться, вытаскивать тяжелые корни из-под земли, переговариваться друг с другом глухими ворчливыми голосами, кустарники - множеством теноров, а им всем аккомпанируют цветы и травы. Потом они начинают петь, их голоса сливаются в единую мелодию, но кажется, будто они кого-то ждут, может быть, ту, что сейчас, затаив дыхание, смотрит на них из окна. И она тоже начинает петь, и хотя мелодия прежде ей была не знакома, Лиле получается петь, она как будто бы даже знает слова…

Она открыла глаза, напоследок всмотрелась в темноту и затворила окно. Деревья тихонько звенели листьями ей на прощание.