Зеркало Иллюзiонъ

Автор:
slavindo
Зеркало Иллюзiонъ
Аннотация:
80-е годы 21го века. Историки-рекострукторы, вооружённые мощнейшими компьютерными симуляторами, на множестве опытов доказали: Российская революция 1917 года была неизбежна.
— Хватит ли у кого-нибудь духа, чтобы поспорить с этой аксиомой?
(рассказ 17 года, издание 2е - уточненное и дополненное)
Текст:

Профессор Рябинкин обвёл глазами огромную аудиторию: сотни взглядов сейчас были устремлены на него:

— Таким образом, — подытожил он, — я и моя кафедра пришли к открытию: российская революция начала двадцатого века является событием инвариантным. Говоря другими словами, это предопределенное историческое событие, которое невозможно предотвратить никаким способом, кроме как в корне исказив реальность, в которой оно происходит. И это абсолютно уникальное явление в ткани истории человечества за весь период его существования, — в зале зашумели. Со всех сторон посыпались предложения:

— А что если использовать роботов-шпионов и предоставить всю информацию Царю…

— Внедрить им в мозг нано-ботов — нейромодификаторов!

— Ворваться туда с квантовым волномётом, и всех…

— Вы поймите, всё это пробовали! — с улыбкой остановил их Рябинкин. — Да-да, были перепробованы и воздействия первого уровня, и второго, и третьего. Почти все, без исключения. И безрезультатно… Простите, что? — он развернулся в левую сторону. — Нейтронная бомба? Воздействие четвёртого уровня? Да, теоретически можно было бы нанести удары по Санкт-Петербургу и Москве. Но это бы в корне изменило уже всё, так сказать, пространство эксперимента. Революцию бы мы предотвратили, но и страны бы уже той не было, — Рябинкин посмотрел на монитор, на котором отображалась реакция виртуальной аудитории. Там, как и в зале поток сообщений тоже потихоньку затихал. Скромная маленькая надпись в правом нижнем углу уведомляла: «15 млн. подключений.»

— Да, ознакомиться со всеми нашими реконструкциями по этой тематике вы сможете на канале института Истории. Теперь они в открытом доступе. Ну что, есть ещё у кого-нибудь вопросы?.. Вот и прекрасненько! — стремительно завершил он своё выступление.

***

После конференции уставший профессор Рябинкин возвращался из актового зала института Исторического моделирования на собственную кафедру Русской истории.

— Не думал, что эти выступления, с трансляцией на весь мир, смогут меня так вымотать, — признался он своему коллеге — доценту Курылёву. — Ух, сейчас закроюсь у себя в кабинете, заварю чая с бергамотом и буду смотреть футбол. Да, да, банальный футбол, и никакой науки! — нарочито кокетливо поделился он со своим, как обычно, молчаливым коллегой.

Уже перед самым входом в кафедру их догнал молодой человек довольно странной внешности: с острыми, закрученными на концах усиками и густыми бакенбардами. Одет он был вполне по моде восьмидесятых годов, но в руке держал стильную тросточку с медным набалдашником в форме головы льва.

— Дмитрий Александрович! Дайте же мне хотя бы один шанс, и я опровергну ваше утверждение о неизбежности русской революции! — выпалил он, вставая между профессором и дверью.

— А это ещё кто такой? — спросил Рябинкин, придирчиво разглядывая молодого человека.

— А, не обращайте внимания, это Батарейкин, — тут же сообщил доцент Курылёв, — Никифор Батарейкин. Он недавно поступил в аспирантуру и подрабатывает у нас техником при кафедре. Совсем помешался на начале двадцатого века: даже вон усики себе эти пижонские отрастил. Похваляется, что, мол, всё знает про…

— Да, я досконально изучил это время, его культуру и типажи, и действительно всё о нём знаю! — поспешно выпалил Батарейкин.

— А может быть, ты даже знаешь, как справиться с ключевым пунктом в этой задачке: с первым терактом партии «Народная свобода» в одна тысяча девятьсот четвёртом году? — с издёвкой спросил профессор.

— Тысяча девятьсот четвёртый год, восьмое декабря. Студенты: Лев Файфер, Янис Вацетис и Соломон Гогоберидзе, активисты кружка «Народная свобода», совершают свой первый политический теракт, поздно вечером подорвав карету с прокурором Кравцовым. Из этого узла начинаются все связи цепочки неизбежных событий русской революции семнадцатого года. В симуляторах «Ломоносов» и «Льюис-19» было проведено в общей сложности тысяча четыреста тридцать семь сеансов полной реконструкции с попытками предотвратить это событие, и всё безуспешно. Даже когда гибла большая часть кружка, дело доводили до конца их товарищи. Попытка изъять из реальности прокурора Кравцова приводила к тому, что убивали или его заместителя или семью, а для хода истории это было равнозначно, — бойко отрапортовал аспирант Батарейкин.

— Всё это так, — немного удивившись столь доскональному ответу, согласился профессор, — но я не понимаю, чего же вы, собственно, хотите?

— Предоставьте симулятор в моё распоряжение, и я смогу решить эту историческую задачу! — с мольбой в голосе заявил аспирант.

— Юноша, наши симуляторы — это не игрушки. — ответил профессор снисходительным лекторским тоном. — Это мощнейшие в мире вычислители, способные просчитать на атомарном уровне состояние целой планеты с учётом всех взаимосвязей! Да вы знаете хотя бы, сколько симулятор электричества жрёт?! Да если бы не прямой контракт с термоядерной станцией, то нас бы давно… — Рябинкин осёкся, — короче: ни за что! …Эээ. Постойте! Да что вы такое себе позволяете?!

Совершенно неожиданно Никифор Батарейкин вдруг встал перед профессором на колени и молитвенно сложил руки:

— Я умоляю вас! Я, в конце концов, настаиваю! — взывал он надрывным протяжным голосом.

— Я же предупреждал вас, это совершенный фанатик, он совсем поехал! — воскликнул доцент Курылёв, беря профессора за локоть, будто бы собираясь увести его от всего этого безобразия в безопасное место.

Видя, что даже столь отчаянный манёвр не привёл его к успеху, Батарейкин вдруг злобно выкрикнул:

— Ну и грош цена тогда этой вашей науке, если она не выдерживает и одной проверки из независимого источника!

— Что? — профессор, собиравшийся было уходить, вдруг остановился.

— Вам никто не давал права так… Ладно! — вдруг согласился он, — Я даю вам симулятор «Ломоносов», но на один-единственный сеанс! Сегодня ночью. Всё равно оборудование простаивает, пока не пришёл план реконструкции «Стенька Разин — основатель монархической династии».

— Иван Степаныч, — обратился он к Курылёву, — распорядитесь, чтобы молодому человеку выдали необходимый доступ.

— Допустимый уровень вмешательства какой ставим? — сразу по-деловому уточнил Курылёв.

— Первый! — злобно отрезал профессор, но, увидев искажающееся в бессильной злобе лицо Батарейкина, тут же исправился:

— Ну ладно, пусть будет второй. Второй неразрушающий уровень воздействия.

— Набор доступных предметов и оборудования? — продолжал уточнять доцент.

— Любой набор! — с язвительной улыбкой произнёс профессор.

— То есть как это… «любой»? — опешил Курылёв.

— Это значит, что я разрешаю отсканировать и включить в доступную для воспроизведения модель буквально всё, что молодой человек успеет с собой принести в анализатор. Но нашего ничего ему не давать! Наше оборудование и модели — это наше оборудование и модели, они останутся, так сказать, при нас. Да, — профессор посмотрел на часы, — сейчас без пятнадцати семь. Начало прогона симулятора — ровно в семь, так что я бы посоветовал молодому человеку поторапливаться. Удачи! — профессор слащаво улыбнулся и скрылся за дверью.

Никифор Батарейкин отчаянно посмотрел на часы, потом — в ближайшее окно. Единственный раз в жизни ему давали возможность по своему усмотрению изменить прошлое, пусть даже и симулированное, да вот только идти в это прошлое ему предлагали «как есть» — с пустыми руками.

За окном простирался бескрайний зелёный парк, посреди которого, собственно, и был построен институт Исторических исследований. Вдали, за пушистыми верхушками деревьев, сверкала вращающаяся эмблема единственного на всю округу магазина: «Ультра-маркет ШАР: продукты питания и сопутствующие товары для дома». В голове у Никифора мелькнула мысль: «А ведь если кинуться туда со всех ног, то может быть я и успею обернуться за пятнадцать минут!» Тут он вспомнил, сколько денег у него на карточке, и нервно сглотнул. Если ему и оставалось на что-то надеяться, то это были всего две вещи: акция и уценёнка!

***

Полковник управления 3-b германского генерального штаба Юрген фон Гейден, в России более известный как Михаил Прохорович Сучков, тревожно глянул на циферблат золотого хронометра. Его аккуратный левый ус нервно задёргался. Было без одной минуты шесть. Экстренный сбор революционного кружка «Народная свобода» должен был начаться ровно через минуту.

«Однако странно, что никто ещё не пришёл» — подумал Юрген фон Гейден, и тут же попытался отогнать от себя эту чёрную мысль. Он перевернул патефонную пластинку и энергично покрутил серебристую изогнутую ручку. Заиграла семнадцатая соната Бетховена. Гармонизирующие звуки помогали собраться с мыслями, настраивали на конструктивный лад.

Всё было просто обязано пройти хорошо! Особенно, если учесть важность сегодняшнего дня. А день был воистину решающий: его молодым подопечным предстояло первое кровавое крещение. Первая настоящая террористическая акция. Взрывчатка уже доставлена дипломатическим вагоном в Москву и ждёт на складе. Сегодня был тот самый день, когда идеалисты-романтики превращаются в готовых на всё бойцов, которым уже поздно отступать и для которывх дороги назад больше нет.

Между тем, время уже шесть ноль-пять. Странно… Ведь в каждом из этих ребят он был уверен практически как в самом себе. Недаром же в генштабе его считали лучшим агентом и тончайшим психологом. Взять к примеру Лёву Файфера, который недавно ради него бросился под поезд. Янис Вацетис, партийная кличка Пётр Ломов — ушёл ради общего дела из семьи. Соломон Гогоберидзе, который любил, когда его называли Алексеем Булатовым, уже не раз пополнял партийную кассу деньгами — на его счету было несколько экспроприаций ценностей у буржуазного класса.

Нет, эти ребята не могли его подвести. Без него, без «дяди Миши», они были никем: отбросами общества, третьесортными его членами, по сути — изгоями. Это он дал им насыщенную жизнь полную действия. В этом новом мире именно они принимали решения. Они возвысились над этим обществом, стали его судьями и повелителями. Могли ли они после всего этого так просто предать его, своего учителя? Снова стать рабами в обмен на спокойствие и чечевичную похлёбку от самодержавия? — Никогда! Даже умирая, они будут биться за этот бесценный дар — дар быть Кем-то, дар быть великими. К тому же, у блистательного полковника Юргена фон Гейдена до сих пор на счету не было ни одной проваленной операции — это успокаивало.

Однако, уже четверть седьмого, а никто так и не пришёл. Патефонная игла дошла до конца пластинки, и теперь вместо музыки раздавались лишь щелчки и скрипы... Никого.

Это могло означать только одно: всю группу повязала охранка. А значит — какая-то крыса их всех сдала. А если так, то сейчас уже идут и за ним. Фон Гейден машинально нащупал револьвер, закреплённый во внутреннем кармане пиджака. Потом выдвинул верхний ящик стола — там на всякий случай был приготовлен десятизарядный «бергман». Потом он проверил, как работает потайной лючок возле его стула: дверца отворилась быстро и без скрипа, открывая путь в спасительное подземелье. Полковник был готов к любому повороту событий.

Но и в следующие два часа ни к нему, ни за ним так никто и не пришёл. Тогда, крайне обескураженный всеми этими обстоятельствами, полковник сам решил отправиться на поиски.

***

Пробродив по деревянным рабочим кварталам Пресни с пол часа, фон Гейден так и не напал на след своей исчезнувшей группы. Уже собравшись разворачивать оглобли обратно к дому, он вдруг заметил спешащего куда-то гимназиста Ерошкина, который хоть официально и не был членом «Народной свободы», но выступал активным её помощником, выполнял ряд поручений и был в курсе многих дел. На прямой вопрос «дяди Миши», где его товарищи и почему никто не пришёл на собрание, Ерошкин повёл себя крайне странно: он сказал, что с ними всё в порядке, и что они, может быть, потом как-нибудь придут, после чего увернулся и очень резво побежал по тропинке в овраг.

Могло бы показаться, что у Фон Гейдена, человека солидного и в возрасте, не было ни одного шанса поспеть за гимназистом. Да не тут-то было! Шпион стремительно догнал мальца, завалил на землю и надавил ему на горло тростью, которую держал обеими руками:

— Ты мне прямо сейчас скажешь, куда пропали твои друзья, или я… или я задушу тебя прямо здесь, мерзавец! — шипел он, краснея и всё более выходя из себя. От чрезмерного напряжения в его речи начал пробиваться предательский немецкий акцент.

Гимназист в шоке выпучил глаза:

— Хорошо, хорошо, дядя Миша, не серчайте, нет здесь никакого секрета. Я всё скажу вам, только не душите меня, пожалуйста, своею палкой.

После, отдышавшись, он продолжил:

— В Москве появилась новая забава: зеркала «Иллюзион». Почти все студенты только о них и говорят. Наши собрались у Гогоберидзе, то есть, я хотел сказать, у товарища Булатова: он как-то раздобыл себе этот иллюзион, да к тому же у него и свет электрический был проведён. А штука эта от электричества работает. Старшие забрали себе бегунок с кнопками и гоняют, одни и те же, по кругу. А мне играть не дали, сказали, что мал я ещё. Про собрание кто-то и правда вспоминал, но они сказали, что не до собрания пока — потом как-нибудь сходят. Вот и всё.

— Да что это за чёртов иллюзион? Что это вообще за проклятие такое? — бормотал фон Гейден, ошарашенный таким сокрушительным ударом, нанесённым ему таинственной и абсолютно непредвиденной силой.

— Слушай, ты можешь мне помочь узнать поподробнее про эти зеркала? Мне, пожалуй, тоже понадобится парочка, — уже ласково обратился он к гимназисту Ерошкину.

— Непременно помогу, Михайло Прохорович! Это ведь тоже касается таинственного задания для освобождения рабочего народа? — заговорщицким шёпотом отозвался гимназист, который, похоже, уже забыл про неприятное происшествие с тростью. — Зеркала эти продаются в лавке купца Поганкина, у Тверской заставы.

— Поганкин… Постой, насколько мне известно, это же торговец хомутами и всякой упряжью, — возразил дядя Миша.

— Торговал упряжью, — поправил его Ерошкин. — А в последние дни он решительным образом прославился на всю Москву своими зеркалами, так что теперь весь остальной товар забросил. Странно, что вы этого не знали. Я-то вон тоже иду к нему Иллюзион покупать — выпросил у тётки двадцать рублей, которые она мне на выпускной отложила, — сказав это, гимназист продемонстрировал две красные бумажки.

Фон Гейден понимал, чуял чутьём разведчика, что вся эта история попахивает как-то уж слишком дурно, но всё же поправил котелок на голове и решительно произнёс:

— Хорошо. Мы пойдём туда вместе!

***

На площади перед лавкой купца Поганкина было немноголюдно. Фон Гейден обратил внимание на вывеску. Старая привычная надпись: «Упряжь и повозки от Поганкина» была прикрыта, очевидно наспех нарисованной матерчатой вывеской: «Зеркала Иллюзiонъ от Поганкина». Внутри магазина людей оказалось столько, что было практически не протолкнуться. Огромная очередь, извиваясь, шла в три разворота через весь торговый зал. Фон Гейден и гимназист Ерошкин покорно пристроились в самом её хвосте у двери. Воздух, разогретый молодыми покупателями, был настолько спёрт и душен, что полковник поминутно вынимал из нагрудного кармана платок и отирал им вспотевшее лицо. Молодые же люди, стоявшие вокруг, были так сильно увлечены и возбуждены ожиданием, что, казалось, не замечали ни духоты, ни медленного хода очереди. Ерошкин влился в это общество совершенно органично. Полковник же, напротив, ощущал свою чужеродность в этой молодёжной среде, он изо всех сил присматривался, прислушивался, пытался проникнуть в суть происходящего. И чем дальше он в него проникал, тем больше оно его настораживало.

Прямо перед ними стоял высокий тощий студент, в чёрном изношенном пальто и ботинках, давно просивших каши. Несмотря на всю болезненность и измождённость молодого человека, глаза его неистово сверкали. Поминутно он словно в ужасе вспоминал о чём-то и лез рукою за пазуху, после чего моментально успокаивался и продолжал свое мрачное, какое-то даже обречённое ожидание. Со стороны создавалось впечатление, будто бы именно здесь и сейчас решалась его судьба.

«Ишь, как трясётся, деньги проверяет, — ехидно подумал про себя фон Гейден, — небось, бабку какую-нибудь зарубил, или все свои вещи заложил, чтоб эти двадцать рублей собрать. Чем бы ни были эти зеркала на самом деле: стоящим товаром или чистым надувательством, надо отдать должное этому Поганкину: рекламная кампания проведена на славу, вон как все трясутся от нетерпения!» — продолжал рассуждать полковник. Теперь он продвинулся несколько вперёд, так что получил возможность наблюдать прилавок.

Сам купец Поганкин за прилавком не показывался. Заместо него орудовал молодой и очень бойкий приказчик — паренёк с бакенбардами и смешными, по-гусарски закрученными усиками. Вот он пересчитал деньги и ловко вынул из-под прилавка очередную картонную коробку с довольно безыскусно выполненной от руки надписью: «зеркало Иллюзioнъ: прiемникъ пластинъ» — коробка как коробка, по размерам точно упаковка от туфель, ничего необычного. Потом, очевидно из-под соседнего стола, продавец вынул тонкую прямоугольную упаковку, которая по своим габаритам могла бы содержать внутри картину средних размеров, или же, в самом деле, зеркало. Всё такая же неказистая надпись на упаковке гласила: «зеркало Иллюзioнъ: зеркало».

— Дополнительные пластины не желаете-с? — тут же осведомился у покупателя приказчик.

— Это как же не желаю? — Желаю! — ответил молодой увалень лет восемнадцати, в картузе и красной парадной косоворотке. Сам он тем временем дрожащими руками схватил заветную коробку и тут же спрятал её за пазуху, а упаковку с «зеркалом» с трогательною нежностью прижал к груди.

— Имеются: «Превосходный похититель колесниц»: выпуски пятый и шестой, «Погибель»: выпуск четыре, «Военное мастерство», «Звёздное мастерство», «Контрудар» и «Экстра-Марио: слесарь-водопроводчик». Стоимость каждой пластины — по два рубля, — быстро и заученно выпалил приказчик.

— Э… мне, будьте любезны: погибель, контрудар и, конечно, похитителя колесниц, — энергично заявил здоровяк, высыпая на прилавок серебряные рубли. Продавец, собрав деньги, оглядел публику. На какой-то момент его взгляд встретился со взглядом полковника.

— Господа! — выкрикнул он вдруг в зал, внезапно сделав печальное лицо. — Господа, на сегодня лимит по продажам зеркал Иллюзион закончился. Попрошу расходиться. Уже поздно — мы закрываемся.

По залу пронёсся недовольный гул.

— Господа, милости просим завтра-с. Завтра будет весь товар, в полном объёме! — уверял приказчик.

После этого заявления мрачный студент в чёрном пальто ещё более печально ссутулился, и, глядя остановившимися глазами в пустоту, поплёлся к выходу. Все постепенно последовали его примеру. Из разбредающейся толпы слышались голоса:

— Ну что ты будешь делать! Придётся ещё один день у Потоцких играть…

— Чур я у Сашки первым на высадку!

От толпы отделился здоровенный мужик: с огромной чёрной бородой, в дорогой соболиной шубе. На красном лице его расплывалась жизнеутверждающая улыбка:

— Не себе беру! У парня моего, у меньшого, именины, обещался я ему этот Иллюзион достать в подарок, — театрально и раскатисто проговорил он в сторону приказчика.

— Сожалею, но на сегодня все запасы… — начал было оправдываться тот.

— Ты вот что, малый, позови-ка мне самого Поганкина Родиона Филипповича, он старый приятель мой. Скажи, мол, купец Тетерин, Лёха Тетерин его зовёт, сто… нет, двести рублей сверху даёт!

Полковник фон Гейден наблюдал всю сцену встречи старых приятелей-купцов, видел, как один сунул другому что-то в кулак, а тот, в свою очередь, вынул всё из-под того же прилавка две упаковки и несколько «пластин» с надписями.

Собравшись с духом, фон Гейден всё же обратился к молодому приказчику:

— Уважаемый, я, конечно, не могу предложить двухсот рублей, как этот господин, ибо вынужден считать деньги, но всё же не могли бы вы войти в моё положение: дочка чахотошная, болеет… очень просит! — принялся жалостливо умолять он, как ему казалось, весьма убедительно. Молодой человек смерил его от котелка до пят каким-то презрительным оценивающим взглядом:

— Извиняйте, но, как говорится, полный аллес. Аллес капут! Магазин закрывается, дер ладен шлист, — сказал он полковнику с едва заметной ухмылкой. И потом повторил громче:

— Вы слышали? Магазин закрывается! Расходимся.

Оказавшись на улице, фон Гейден почувствовал себя так, словно его только что холодной водой из ведра окатили. Этот парень явно что-то знал! Мало того, он мог позволить себе открыто глумиться над ним и над его немецким происхождением. Полковник же его видел в первый раз и не знал о нём ровным счётом ничего.

— Ты сейчас куда? — спросил он у стоявшего неподалёку гимназиста Ерошкина.

— Я пойду к товарищу Булатову… — начал было тот, но вдруг осёкся и, оглядываясь вокруг, перешёл на шёпот: — тьфу, то есть я хотел сказать, к Гогоберидзе пойду, может быть сегодня мне там поиграть дадут.

— Я тогда тоже пойду с тобой! — решился полковник. Соваться прямо сейчас в рабочий квартал, в дом к одному из активистов боевой группы, было с его стороны чистой воды демаскировкой и противоречило всем правилам конспирации. Но фон Гейден, возможно, впервые в жизни, ощущал, что имеет дело с противником, сравнимым, а может быть, и превосходящим его по силе воли и остроте мышления, и теперь, словно пленённый этим новым для него ощущением, упоённо шёл ему навстречу.

***

Небольшая и бедно обставленная комната студента Гогоберидзе была под завязку набита народом. В воздухе витал дух крепких папирос и не менее крепких простонародных ругательств. Почти все собравшиеся были из «Народной свободы», так что можно было подумать, будто заседание кружка состоялось, просто местом все немного ошиблись. Молодые люди сгрудились возле стола и шумно рассматривали что-то. Что именно — полковник не мог разглядеть из-за множества спин. Их поведение казалось каким-то странным и необъяснимым, даже патологическим. Ужасно удручил «дядю Мишу» и тот факт, что на его появление никто не обратил ровным счётом никакого внимания. С минуту он постоял в дверях, прислушиваясь, а после попытался и сам протиснуться в эпицентр событий, к столу.

За столом сидел не кто иной, как Янис Вацетис — лидер боевого актива. В руках у него была серая округлая коробочка с разноцветными кнопками. Прямо перед ним на столе стояло… зеркало иллюзион! То, что «отражало» это зеркало, на какое-то время совершенно озадачило и даже парализовало опытного разведчика. Это было невероятно: живая и управляемая игроком цветная картина, в центре которой изображался бегущий и совершающий разные действия парень в укороченных по колено брюках и белой майке.

Со всех сторон на Вацетиса сыпались советы товарищей:

— Смори-ка городовой, да такой прыткий! Бей его! Бей со спины. Так его!

— Арапчик, ишь какой чернявенький! Вали его. И ещё пулю в живот! Смотри-ка, угомонился, больше не дёргается! А-ха-ха! — раскатился по всей комнате дружный смех.

Вацетис нервно и нетерпеливо нажимал кнопки, всем видом давая понять, что эти советы его только раздражают. Герой в зеркале, которым он, видимо, управлял, подошёл к красной четырехколесной повозке совершенно неведомой конструкции. За рулём экипажа сидела женщина.

— Так её, профурсетку, за волосы и на дорогу! — не унимались советчики.

— И пистолет! Припугни её пистолетом! Ага, всё поняла! Теперь этот экипаж наш! — последовала очередная порция комментариев. А герой Вацетиса, между тем, уже с немыслимой скоростью нёсся на утробно ревущем красном автомобиле среди колоссальных многоэтажных строений, озаряющих сумерки цветастыми рекламными вывесками.

— Ну вот я и при колёсах! — удовлетворённо прокомментировал ситуацию сам Вацетис. Надпись в правом верхнем углу экрана горделиво сообщала: «Peter Lomov. Lamborghini Huracan, суперкар».

— Братцы, сразу предупреждаю, следующую партию я играю при любом раскладе, — настойчиво заявил Соломон Гогоберидзе, стоявший всё это время по правую руку от игрока и упорно игнорирующий приход дяди Миши, — имею же я, в конце концов, право, как хозяин! — добавил он обиженным тоном.

Тут фон Гейден заметил на полу упаковку — коробка от зеркала Иллюзион лежала брошенная и, видимо, всеми забытая, в углу комнаты. Взяв её в руки, полковник принялся пристально её изучать. Как он и думал, дешёвая бумажка с чернильной надписью, нанесённой от руки, была приклеена с помощью обычного силикатного клея поверх более плотного глянцевого картона. Поддев наклейку ногтем, полковник начал плавно отдирать бумажку. Под ней его взору открылась полиграфия совершенно невообразимого качества, превосходящего любые европейские журналы. Но более удивительными были слова и подозрительная грамматика, согласно которой была выполнена надпись:

«PlayStation-R S.O.N.Y. corporation, 2084. Ретроспективный выпуск.» Ниже была довольно неровно приклеена белая табличка попроще, которая сообщала: «Специально для торговой сети «Шар». Акция: Всё по 100 рублей!»

Спустя несколько секунд фон Гейден уже неистово тряс за плечо Гогоберидзе, который вовсе не спешил реагировать на события этого мира:

— Товарищ Булатов! А товарищ Булатов!

— А, дядя Миша, это вы? — ответил тот несколько удивлённо и нехотя, и тут же снова отвернулся к экрану, где PeterLomov в это время уже проворно уходил от погони полицейских машин.

— Товарищ Булатов, это провокация, неужели вы не видите, что это всё — чудовищная мистификация охранки?! Этих предметов попросту не может существовать, — он показал на игровую приставку. — А между тем, из-за них показательная акция нашей боевой группы оказалась сорвана. Как же наша борьба за дело народа, за его свободу? — пытался он достучаться до Гогоберидзе, который, по-видимому, уже потерял к нему всякий интерес.

— Да очнитесь же вы наконец! — вскричал полковник, выходя из себя. — Так, игрушки закончились! — заявил он решительно. — На правах старшего группы я реквизирую у вас этот экземпляр Иллюзиона для дальнейшего выяснения обстоятельств, — сказав это, он попытался, было, отсоединить провода, идущие к консоли.

Гогоберидзе хмуро сдвинул свои густые брови:

— Во-первых, по-моему, ясно было сказано, что следующим буду играть я! Во-вторых, здесь я старший, дядя Миша! — проговорил он со своим обычным грузинским акцентом, издевательски выделяя слова «дядя Миша» — теперь взоры почти всех товарищей были прикованы к ним.

— Ну, это мы ещё посмотрим, кто… — фон Гейден хотел сказать «кто тут старший» и одновременно полез во внутренний карман пиджака за револьвером, но Гогоберидзе, обладавший поистине звериным чутьём и отточенной бойцовской интуицией, опередил его на какую-то долю секунды. Гигантский кулак грузина врезался в лицо полковника, и тот полетел плашмя на пол. Возле стены стоял старый стальной верстак, и падая, фон Гейден ударился ухом об его угол. Очень быстро возле его головы по полу растеклась красная лужица крови. Вокруг началось оживление, послышались крики, кто-то бросился к дверям.

Угасающим взглядом полковник увидел, как в двери врываются человек шесть в штатских костюмах, с пистолетами наготове:

— Ни с места! Полиция!

«Ну вот я и проиграл, — пронеслось в его уплывающем сознании. — В первый раз проиграл…»

***

Симулятор «Ломоносов» с загруженным в него интеллектом аспиранта Никифора Батарейкина отрабатывал за час примерно четыре года общемировой истории. Когда профессор Рябинкин уже собирался отходить ко сну, ему вдруг пришло в голову поинтересоваться, «как там дела у этого выскочки?». Многолетний опыт профессора подсказывал, что к этому времени исторически неизбежная революция уже должна была свершиться, а ненормальный аспирант уже, должно быть, опозорился и весь в соплях убрался из института восвояси.

Первое, что он увидел, войдя в поток истории, было сообщение: «Его Императорское величество открывает выставку Экспо-1920 в Москве». В ужасе профессор начал пролистывать события назад: «Россия выигрывает Первую мировую войну», «1905-й год: в результате мирного диалога власти и народа компромисс найден!»

— Что за чёрт?! — выругался Рябинкин, когда у него на экране уже отображалась лавка Поганкина с первым зафиксированным внешним воздействием на ход истории: аспирант Батарейкин, размахивая руками, что-то объясняет купцу, а тот, хитро щурясь, поглаживает бороду.

— Мерзавец! Вот мерзавец! — приговаривал профессор, набирая номер доцента Курылёва.

— Иван Степаныч, ты это видел? — сразу обрушился он на коллегу.

— Да… Я вам просто не стал звонить, боялся, вы уже спите… — вяло оправдывался тот.

— Но почему ты сразу это не пресёк?! Сразу, как только увидел, что всё пошло не так?

— Дмитрий Александрович, поймите, прервать сессию было бы небезопасно для сознания, в неё погружённого…

— Плевать, мы это делали, и даже часто это оканчивалось успешно, — оборвал его Рябинкин.

— А кроме того, — доцент замялся, — вы же сами велели открыть трансляцию эмуляции в прямой доступ, в интернет. Помните, вы ещё сказали: «пусть этот щенок по полной опозорится перед всеми». Ну, я это…

— Постой, ты хочешь сказать, что наша институтская трансляция сейчас… — похолодевшими от ужаса руками профессор Рябинкин уже запускал у себя на экране трансляцию мультипоточного временного канала с сайта института Истории. То, что он увидел, сперва показалось ему фантазией, кошмарным сном:

Счётчик подключений показывал цифру: «более 370 миллионов». Видеоответов: более тысячи. Комментариев: 14407 страниц.

Профессор в ужасе открыл последнюю страницу комментариев и с замиранием сердца начал читать:

— Большое спасибо Институту истории за шоу. Я давно так не веселился!

— GTA VI рулит! Раньше игры умели делать лучше.

— Батарейкин, я хочу от тебя детей!

— Батарейкин реально сечёт в истории. Седой жирный клоун весь вечер загонял нам туфту. Даёшь кафедру Батарейкину!

—… седой жирный… клоун… — прошептал профессор Рябинкин, медленно оседая на пол.

0
14:00
741
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Маргарита Блинова