Апельсин

Рита, поеживаясь, стояла на остановке. Раннее утро первого дня нового года было морозным. Но вот, наконец, и троллейбус. Она запрыгнула в его теплое нутро.

В салоне пусто. Женщина-водитель, видимо, еще спала: транспортное средство ползло еле-еле и останавливалось в самых неподходящих местах, когда она просыпалась взглянуть на дорогу.

Рита смотрела в темное окно, и в душе бушевала обида. Так хотелось этот Новый год встретить весело! Вдвоем с Генкой было бы неинтересно. Ну, выпить шампанского, поесть… Он настолько неромантичный, что плавающие свечи и кружевное белье вызывают у него только ухмылку: «Во бабы – дуры! На фига эта хрень, не видно же ничего! А трусы все равно снимать».   Примитивный товарищ: пожрать – в постель. Но она привыкла – давно встречаются, и все было нормально. Надо же – потащила его к Ирке! Веселья захотелось!

Да, у Ирки всегда веселые компании собираются. Ох, и любители выпить! Зато дым коромыслом: музыка, танцы, анекдоты, хохот. 

А сегодня все было плохо. Она почувствовала, как напрягся Генка, увидев ту блондинку. ВерОнику, с ударением на «о», как она себя назвала. Высокая, мощная, в обтягивающих блестящих леггинсах и короткой тунике. Длинные обесцвеченные волосы, лицо загорелое, с довольно грубыми чертами. Но, черт возьми, такая эффектная! Рита, по сравнению с ней – не то, что серая мышь, а вообще пустое место. Что Генка наглядно продемонстрировал, просто перестав ее замечать. Он не сводил глаз с красотки, которая разговаривала глубоким грудным контральто, и голос ее перекрывал шум за столом. Всю ночь крутился возле нее, а потом, ближе к утру, они исчезли вдвоем.

А ей-то, Рите, каково? Она посчитала ниже своего достоинства разыскивать их в других комнатах. А ее даже танцевать никто не пригласил! Во-первых, мужчин, как всегда, меньше, чем женщин, во-вторых, каждая за своим следит (не то, что она, дура), а в-третьих, к танцам большинство мужиков полегло, кто где мог, от неумеренного потребления горячительных напитков. 

Рита взяла со стола салатницу с остатками оливье, села в уголок дивана и грустно ела его прямо ложкой. И ждала утра. На глаза наворачивались слезы, но до этого никому не было никакого дела.

И вот теперь она ехала домой одна. Интересно, придет ли Генка хотя бы извиниться? Она знала, что такое не простит. Пусть остается со своей, как там ее: Мариэттой? Генриеттой? Ах, да, ВерОникой.

Вдруг в троллейбус вошел Дед Мороз. Высокий, широкоплечий, с окладистой белой бородой. Синее атласное одеяние украшено искусственным мехом и нашитыми пластмассовыми снежинками. На вид нельзя было определить, сколько ему лет, только глаза весело поблескивали под длинной светлой челкой парика, закрывающей лоб. 

Он лукаво посмотрел на Риту, поставил свой мешок на ближайшее сидение и стал в нем рыться. Рита отвернулась к окну. Она не ребенок и понимает, что чудес не бывает. И Дедов Морозов нет. И в мешке у него пусто. Просто такие мешки шьются с подкладом из поролона, поэтому всегда кажутся набитыми подарками. А на деле – пшик!

Тут Дед Мороз протянул ей апельсин. Яркий, идеально круглый, он лежал на голубой рукавице и как будто освещал все вокруг. Даже мглистая хмарь на улице стала рассеиваться. Рита еле слышно прошептала: «Спасибо…» и взяла его холодной рукой. Дед Мороз вышел на следующей остановке, а она все смотрела и смотрела на апельсин и чуть не проехала свою.

Дома она положила апельсин на подушку рядом. И он сиял оранжевым огоньком надежды. Пришел кот, понюхал цитрус и недовольно закатил глаза. А Рита уже проваливалась в сон, полный солнца, полный прыгающих, как мячики, апельсинов, и знала: все будет хорошо!