Бомж, кот, собачонка и тигровая лилия

Марьинский парк приветствовал нас облаками сирени, благоуханием цветущих клумб и переливчатыми трелями какой-то пичуги в ивовых ветвях. Как удачно сложилось: погода устоялась именно в тот день, когда мы с Иркой решили прогуляться. В майской Марьинке особенно красиво.

После института я сменил неформальский хвост до лопаток на деловую стрижку, черную футболку – на белую рубашку и галстук, вынул сережку из уха. Позади беспечная юность, теперь я не Санек, а Александр Игоревич. Мне удалось произвести солидное впечатление на директора крупного холдинга, так я получил неплохую для моего возраста должность. И все же, опытные работники поглядывали на молодого специалиста со снисхождением, не упускали возможности подколоть или ткнуть в промах. Приходилось выкладываться на двести процентов, чтобы поддержать репутацию, показать, чего я стою.

А бесшабашная Ирка забила на работу по специальности, устроилась в небольшую авторскую кофейню. Владельцу было наплевать и на ее татуировку, и на колечко в носу, и на зеленые с синим кудри. За год Ирка обзавелась новой татухой – красочным драконом во все плечо, да еще парой сережек в брови. И обучилась плести дреды, чем и подрабатывала на досуге.

Я бы так не смог. Изо всех сил старался казаться, как принято говорить, нормальным. Но раз в неделю или две сбегал от рабочей рутины и бытовых будней: в парк, в клуб, в кино, да любое другое место, лишь бы подальше. Иногда Ирка была моим проводником в мир ярких впечатлений и приятных житейских мелочей.

– Держи, Сань! – протянула она пеструю упаковку.

– М-м, кофе? – принял я подарок.

– Ага, нам классный бленд привезли. Попробуй, тебе понравится.

Неловкость кольнула душу – мне даже нечем ответить.

– Это подкуп, если что, – засмеялась Ирка. – Рассчитываю послушать что-то из нового.

Из-за работы на стихи меня почти не оставалось, но все же я умудрялся найти время и силы на свое давнее увлечение. Ирка заверяла, что с каждым разом выходит все лучше. Я не верил, но все равно приятно.

Мы отправились искать уединенное место, где бы я смог без стеснения декламировать свое сочинительство.

– Как там Ильич? – поинтересовалась Ирка.

– Не напоминай, – скривился я. – Всю пятницу отдел разгребал его куролесы, я домой чуть не к полуночи пришел. А этот придурок в шесть свалил, как ни в чем не бывало. Как будто это не его забота.

Ильич для компании – притча во языцех. Неопрятный толстяк за пятьдесят, без единой искры осмысленности в глазах и с дрянным характером, тем не менее, уже лет пять прочно занимал начальское кресло. Слава о нем шла далеко за пределами отдела. Одно упоминание его имени заставляло сотрудников воздевать взгляд к потолку и глубоко вздыхать – понятно без лишних пояснений.

– А чего его не уволят уже, наконец?! Он же у вас лажает каждую неделю, – вспыхнула Ирка. За мои проблемы она переживала, порою, больше, чем за свои.

– Да кто ж его уволит, он же кум замдиректора, – отмахнулся я. – М-да, не так я представлял себе взрослую жизнь, но… Карьера по блату – у нас такое норма.

Я тоскливо вздохнул, возвращаясь мыслями к тому, от чего сегодня бежал в этот парк.

– Ой, да и пошел он в сраку! – нарушила горькую паузу Ирка, и потащила меня к тележке с крафтовым мороженым.

Мы купили по рожку и углубились в ивовые рощи. В этой части парка гуляющих всегда меньше. Вот и сегодня – всего один.

У стоящего особняком дуба, на сочно-зеленой лужайке сидел невзрачный мужичок, не по сезону закутанный в то, что некогда было демисезонной курткой, но со временем обратилось в заплатанные лохмотья. Серые космы и нечесаная бородища скрывали лицо: сложно сказать, тридцать ему или шестьдесят. Но блеклые глаза глядели мирно, почти блаженно.

– Фу, тут бомж какой-то расселся, – фыркнула Ирка.

– Да это Палыч. Он безобидный, – хмыкнул я в ответ.

– Вы знакомы? – удивилась подруга.

– Да как сказать, – пожал я плечами. – Он всегда в погожие дни на этом месте сидит, греется. Его все тут знают, поэтому лужайку никогда не занимают.

– Почему это? Боятся? Он буйный что ли? – подозрительно сощурилась Ирка.

– Нет-нет, – поспешил заверить я. – Да просто: парк-то большой, всем места хватит. Пусть себе дед сидит, где нравится. Он же никому не мешает.

Сегодня у Палыча тоже компания. Тощий грязно-рыжий кот настойчиво подставлял клочковатый загривок под старикову ладонь, и, получая желанную ласку, блаженно жмурил изодранную в дворовых боях морду.

– Маська! – вспорол степенную тишину визгливый вопль. – Быстро сюда иди, обормот блохастый!

Кот распахнул янтарные глазищи, зашипел и стремглав скрылся в ближайших кустах. К месту, где он сидел мгновение назад, подбежал колченогий кобелек, ткнул нос в траву и яростно внюхался.

Я вспомнил вереницы фото таких вот собачек в инстаграме – отчего-то эти жертвы селекции сейчас были популярны. Трясущиеся, кривоногие пигалицы с выпученными глазенками на непомерно большой шаровидной голове. Образ собачьего недоразумения по кличке «Маська» довершал розовый ошейник и комбинезончик тигровой раскраски.

Кобелек покрутился на месте, задрал ногу, и прицельно пометил штанину Палыча. Палыч охнул, и, неодобрительно крякая, отодвинулся. Но Маське этого показалось мало: он сделал круг по лужайке и раскорячил лапки-пипеточки в характерной позе – прямо под табличкой "Выгул собак запрещен!".

– Да что ж такое! – не выдержал Палыч и попытался согнать собачонку со своей территории.

– Руки свои грязные убрал от него! – одернул все тот же мерзкий голос.

Вслед за кобельком на поляне нарисовалась хозяйка. Несмотря на презрение, явственно проступающее на ее лице, дамочка изо всех сил выпячивала непомерно распухшие от гилаурона губы. Два чернющих накладных опахала, заменявшие ей ресницы, так и хлопали в бешенстве – того гляди оторвутся и взмоют в небо вороньем. Обильный слой тональника старил даму лет на десять, но ее это, похоже, не смущало. Откровенный наряд в цвет собачьей одежки подчеркивал иссушено-костлявую фигуру.

– Чего расселся, со свалки выгнали? Тут место для приличных людей! – отчитала она Палыча, и, подхватив Маську, собралась уйти.

– Простите! – вмешался я. – Вы не убрали за своей собакой.

Тетка в тигровом обернулась и уставилась на меня так, будто рассчитывала распылить на молекулы взглядом.

– Это органика! Она сама разложится! – едва сдерживаясь, прошипела она.

– Ага, но это общественное место. Штраф до трех тысяч рублей, – не отступал я.

Дама аж затряслась, шумно всасывая воздух округлившимися ноздрями.

– Лучше бы за вот такими приглядывали! – развизжалась тетка, тыча в Палыча. – Надо охрану позвать! Почему разрешают кому попало приходить в общественные места?! Они тут засрут все, а потом приличные люди отдыхать не смогут спокойно!

– Да чего шумишь, милая? Не серчай, – примирительно встрял Палыч, но от его голоса даму затрясло еще сильнее.

Я хотел снова возразить, но Ирка схватила за рукав.

– Да пошла лесом, дура полоумная, – буркнула она и потянула прочь. За нашими спинами разразилась новая истеричная тирада, изредка прерываемая извиняющимися репликами Палыча.

Мы нашли-таки уединенное место, я прочел Ирке стихи, получил свою порцию дружеских насмешек и мотивирующих похвал. Потом мы еще разок прошлись по парку, вышли за ограду и направились в ближайшее кафе. Погожий денек пролетел незаметно. А там – снова трясина будней, работа, завал.

На неделе пару-тройку раз пересекал парк, с важными рабочими документами в портфеле подмышкой. Палыча на привычном месте не было, зато прибавилось собачьих кучек. Один раз даже застал ту, кто их оставляет, но поспешил прочь, пока склочная собаковладелица не узнала меня. Только в выходные снова удалось нормально прогуляться, насладиться цветущими кущами без суеты и спешки.

И без теток с их собачонками.

В воскресенье Палыч по обыкновению занимал свое любимое место на облитом солнцем пригорке. Сидел тихонько, щуря глаза из тени мятой шляпы-панамы.

Порыв ветра игриво подхватил дедовскую шляпу: тот запоздало хлопнул ладонью по опустевшей макушке, пока головной убор колесом катился с холмика. Я подхватил его и вернул владельцу.

– Как дела, Палыч, – исключительно из вежливости полюбопытствовал я.

– Вашими молитвами, – дружелюбно отозвался дед, слегка склоняя голову. Он отряхнул шляпу от сора и водрузил ее на взъерошенную голову.

Вблизи я разглядел, что почва на холме словно бы взрыта под снятой слоем и кое-как прилаженной обратно травой. Сама же трава измята, местами подвяла.

– Тетка та, с псиной, не достает больше? – присматриваясь к холму, спросил я.

Палыч ничего не ответил, только поднял лицо, со странной ухмылкой сквозь бороду, перехватил мой взгляд своим, проникновенно-пристальным. Вроде, как обычно посмотрел, по-доброму, но что-то насторожило меня в этом взгляде. Что-то, чего я там не замечал прежде, и от чего холодок прошелся по спине, несмотря на жаркий полдень.

Я очнулся, осознав, что опаздываю на встречу с Иркой.

– Ну… Бывай, Палыч, – отсалютовал я. Дед закивал, улыбаясь, махнул рукой на прощанье.

– Все у тебя хорошо будет, – кинул он вслед.

Я обернулся, но не стал ничего уточнять, отправился дальше.

Этот рабочий месяц окончился скверно. Отдел завалил крупный проект, директор рвал и метал. Ни у кого не оставалось сомнений, чей руководительский уровень стал тому виной, но обязанность писать объяснительную Ильич по традиции переложил на меня. Не удивительно, ведь он совершенно не понимал, чем занимается его же отдел, и даже не мог связно формулировать мысли, ни письменно, ни хотя бы устно. Все его служебные записки походили на бред полоумного, поэтому, получив несколько нагоняев сверху, он свалил документооборот на меня. И я все это время отдувался за начальника, стараясь при этом выгородить отдел. Ведь там, сверху, быстро найдут, как оптимизировать фонд оплаты труда за счет сокращения лишних кадров.

Но в этот раз не стал – надоело. Психанул, да и написал все, как есть. Про все «гениальные» управленческие решения Ильича, приведшие к такому обороту дел. Уволят, так уволят, черт с ним. Вот что жалко будет, так это если девчонкам из отдела прилетит.

О дальнейшем знаю по слухам. Как рассказала секретарша Веруня, директор вызвал в кабинет зама и Ильича, а ей наказал, чтоб до конца встречи никто не беспокоил. Остается догадываться, что происходило за закрытыми дверями, но вернулся Ильич понурым, как побитая псина. На какой-то момент я даже испытал к нему жалость. Однако в скором времени весь отдел вздохнул с облегчением: Ильич исчез из нашей жизни раз и навсегда.

Но настоящий шок я испытал, когда его должность предложили мне. Совершенно не ощущал себя готовым к такой ответственности, но все: и коллеги, и Ирка – дружно бросились уговаривать не отказываться.

Так, неожиданно для себя, я стал начальником отдела. Палыч-то прав оказался, выходит: все у меня стало хорошо. Обязанностей прибавилось, но и мотивации прилагать усилия стало куда больше. И даже теперь нахожу свободное время на свое хобби – стихи. И на прогулки с бывшей однокурсницей Иркой по цветущему парку. Где так же неизменно на своей лужайке восседает дед Палыч.

Никакие дамы с собачонками больше не тревожат его покой. Компанию Палычу составляет лишь кот, да внезапно распустившаяся на холме тигровая лилия, с двумя крупными благоухающими цветками на тонком стебле.