Пан Межирический, холопский сын Главы 5-7

5.

Василёк вернулся домой с бала не в себе. Ни слова не сказал матери. Лёг на кровать, как был, не раздеваясь. Даже в кромешной темноте, он представлял себе каждую деталь своей комнаты: неотесанные бревна потолка, узкая кровать, сундук, почти пустой. Вся эта изба, хоть и маленькая, но ему и матери достаточно. Добра нет, чтобы хоромы нужны были, и на слуг денег нет. Да и то, что есть, принадлежит князю Острожскому, его благодетелю. Запрет князя был ясен. Но, несмотря ни на что, он никак не мог выкинуть из головы образ Елизаветы, там, на балконе. Ему мерещилась её приветливая улыбка, звучал её голос, как она произносила его имя, будто ласкала. Он чувствовал нежное прикосновение её руки к его плечу, вдыхал слабый запах её духов, привязавшийся к его одежде. Он не мог ошибаться: он ей нравится. Василёк встал и смятенно заходил по комнате, три шага в одну сторону, три в другую. Он вспомнил предостерегающие слова матери, знал, что должен забыть о княжне. Он заставит себя про неё забыть...

Елизавета думала о пане Василии, не переставая. Днём, она ещё могла сдерживать свои мечты, но ночью она лежала без сна, представляла себе его страстные серые глаза, чувственные губы и сильные руки. У неё сосало под ложечкой, она даже есть не могла. Княжна с детства знала, что её ждёт: она выйдет замуж за одного из польских или Волынских магнатов, кого папа выберет. Какая разница, Ходкевич, Вишневетский, Радзивилл, он будет богатый, но старый, толстый, противный, с окладистой бородой и длинными, сивыми усами. Может, она умрет, рожая ему наследника, как умерли в родах её старшие сестры. Она видела этих мужчин перед собой, они сливались в одну безликую, ненавистную толпу. От мысли, что один из них дотронется до неё, ляжет с ней, её начинало тошнить. Но это будет потом. А сейчас есть пан Василий, и она ему нравится. Он хотел поцеловать её, там на балконе. Ей хочется, чтобы он поцеловал её.

- Алена, мне душно. Я пойду, по саду погуляю.

- Княжна, я с тобой пойду.

- Не надо, что я, дороги не найду!

- Твои матушка и батюшка строго-настрого наказали тебя одну не отпускать.

- Так, не хочу. Ну ладно, тогда помоги раздеться, спать лягу.

- Не рано ли?

- Я устала. Иди, мне до утра ничего не понадобится.

Княжна была решительна и упряма, и привыкла добиваться своего. В сумерках, она встала с кровати, сама оделась, заколола волосы и бесшумно открыла окно. До земли было недалеко, и она легко спрыгнула на мягкую траву. Василёк шёл через сад к конюшне, когда Елизавета предстала перед ним, как видение. Он сначала подумал, что бредит наяву, потом поверил, что это действительно она. Её золотые волосы были почти распущены, тонкое, простое домашнее платье плотно облегало высокую грудь. Она смотрела на него своими васильковыми глазами, сказала тихо.

- Пан Василий, я тебя уже так давно не видела!

- Княжна, не зови меня паном. Не пан я, холопский сын, незаконнорожденный.

Он обошёл её, не задержался. Дома, Василек лежал на кровати и представлял её в саду, ругал себя за то, что ушёл. Он желал ее так сильно, что смерть вдруг показалась небольшой ценой за несколько минут счастья.

Слова Василька не охладили влюблённую княжну. Она поразилась его честностью и благородством, и думала, что он достойнее любого пана или князя. Весь день, она только о нём и мечтала, а вечером опять ждала его на тропинке. Она остановила его, сказала тихо: «Мне всё равно, кто был твой отец, пан Василий». Василёк совсем потерял голову. Он упал на колени перед княжной, и стал целовать ей руки, бормоча слова любви. Елизавета подняла его и повела за собой в самый дальний уголок сада, в беседку, где в детстве пряталась от своих мамок да нянек. Там она упала в его объятия. Он гладил ее волосы, целовал глаза, лицо, губы, голубую жилку на шее, ласкал плечи, грудь. Она принимала его ласки, а потом и сама начала ему отвечать. Он почувствовал, что хочет слиться с ней там же, в беседке, но вдруг остановился, тяжело дыша, и отпрянул. Княжна открыла глаза, спросила с нетерпением:

- Что не так, пан Василий?

- Не могу, - прохрипел Василёк, - не могу я тебя обидеть.

Елизавета поджала капризные губки:

- Пан меня не любит!

- Люблю, - ответил Василёк, возобновляя свои ласки, но понимая, что есть черта, которую он не сможет пересечь.

Так проходили дни, недели. Елизавета ждала его в беседке, он целовал, ласкал ее, доводил до блаженства. Возвращаясь домой, Василёк бросался на кровать, в изнеможении. Настя не знала, что и думать.

- Василёк, поешь хоть что-то.

- Мама, я не голодный.

- Как не голодный, вон как похудел! Совсем ничего не ешь! Я сласти на базаре купила, какие любишь. Хочешь полакомиться?

- Может, завтра. Спать пойду.

- Сосед наш, давеча, заходил. Мужа для дочки ищет. Хорошая девушка, скромная, приятная, работящая. Не приглянулась она тебе?

- Не знаю. Я её не видел.

- Да как же не видел, каждое утро с ней здороваешься!

- Не помню, сказал же, устал.

- Да что с тобой? Не весел, улыбаться совсем перестал. Неладно что-то?

- Не волнуйся, мама, все хорошо.

Настя боялась задавать вопросы, надеялась, что сам скажет. Васильку казалось, что он сходит с ума, но оторваться от княжны он тоже не мог.

Княжна позабыла про все наставления матери, про все рассказы о том, что делают с девушками, которые не блюдут своего девичества. Она думала о своей двоюродной сестре и тезке, которая умерла, в безумии, в Дубновском замке. Та Елизавета стала игрушкой старых, богатых и жадных мужчин. Они дрались за ее приданное, а единственного, которого она любила, убили зверски. Княжна не стыдилась, и не боялась. В беседке, в темноте, она полулежала в объятиях Василька, и говорила: «Я не хочу, не могу ждать. Хочу лечь с тобой, как муж и жена». Он только грустно качал головой, гладил её распустившиеся волосы, говорил, что любит её, что счастья ей хочет. «Ты мое счастье», - шептала княжна, - «никого другого не будет». Было в их поцелуях и ласках отчаяние, будто каждый раз был последний.

- Ты был с кем-нибудь до меня? - спросила княжна.

- Был, с деревенской девушкой, у князя Курбского ещё. Сын у неё от меня, Андрей, чужую фамилию носит.

Княжна закусили красивые губки.

- Возьми меня, как девку свою деревенскую, я тоже дитё от тебя хочу.

У Василька все сжалось внутри.

- Ты не знаешь, что говоришь, с ума сошла! Слишком люблю я тебя, чтоб жизнь тебе испортить.

Княжна поняла, что он думает о матери.

- Ничего и не сошла, матери твоей ты остался, она на тебя смотрит, отца твоего видит. А мне что останется?

Василек хотел забыть всё, поддаться на уговоры княжны. Вот он целует её, все жарче, настойчивее, осторожно опускает её голову на скамейку. Его руки шарят под её платьем, гладят нежную кожу, ласкают, задергивают подол. Она развязывает его пояс, стягивает шаровары, и он не может, да и не хочет, её остановить. Вот он внутри неё, она морщится от боли, но сразу улыбается, он ощущает её мягкость, податливость, он теряет последние остатки разума, начинает двигаться быстрее, сильнее. Их тела неразлучимы, это одно тело, содрогающееся, бьющиеся... Василёк скатился на пол с кровати, и от неожиданности проснулся. Он весь горел, выскочил во двор, как был, в одних портах, облился холодной водой из колодца. Кивнул соседской дочке, что шла по утру доить корову. Та так и замерла с бидоном, загляделась на его голую грудь. Она всё время на него заглядывалась, улыбалась застенчиво, а он её и не замечал. А тут, вдруг, подумал: «Если захочу, она не откажет». Отогнал эту мысль.

6.

Кто знает, чем бы это закончилось, но однажды вечером девушке княжны почудилось, что та её зовёт. Она вошла в спальню, и обнаружив пустую кровать, побежала к княгине. Княгиня увидела раскрытое окно, следы туфелек на траве, и приказала обыскать сад. После долгих поисков, слуги обнаружили княжну в дальней беседке, простоволосую, и в помятом платье. С ней был мужчина без кафтана, в одной расстёгнутой нательной рубахе. Их грубо схватили, и потащили к князю. Елизавета никогда ещё не видела обычно мягкого и доброго отца в таком гневе.

Бесстыжая! - кричал князь дочери. - Себя опозорила, свой род опозорила! Мою честь запятнала! Я тебя на хлеб и воду посажу! Я тебя под замок запру! Я тебя в монастырь постригу!

Княжна испугалась, но виду не показала. Смотрела на отца с вызовом.

В комнату, под замок, у окна стражу поставить! - приказал князь. Княжну увели.

Он перевёл свой гнев на Василька. Тот стоял, повесив голову, сквозь расстёгнутую рубаху видно было медный крестик на груди.

- А ты! - разъярился князь. - Пригрел аспида на груди своей! Я тебя приветил, а ты дочь мою обесчестил, опозорил меня и семью мою!

Василёк повалился князю в ноги, заговорил горячо:

- Не виновна княжна ни в чем, чиста, как ангел божий! Непорочна она! Я во всем виноват, на себя все беру, меня убей, а княжну пощади! Не виновата она!

Князь смотрел в лихорадочно блестящие глаза парня, и вдруг вспомнил, как молил его на коленях о помощи другой молодой красавец, Димитрий. Гнев его испарился. Он тяжело сел за стол. Сказал сурово: «Домой иди. О решении моем знать тебе дам». Василёк, удивляясь, что он ещё жив, вышел из княжеских покоев.

Настя встретила сына в сенях, и ужаснулась. Он был без кафтана, в одной рубахе, с взъерошенными волосами и каким-то потерянным взглядом. Василёк поцеловал мать и ушёл к себе. Настя вдруг всё поняла, и похолодела внутри. Её сын полюбился княжне, и теперь его убьют. Чудо, что он ещё жив. Василёк ходил взад-вперёд по маленькой комнате. Он не жалел о том, что сделал. Но ему не хотелось умирать. Всем своим существом он хотел жить, хотел любить, хотел биться на саблях, хотел чувствовать на лице холод морозного воздуха, хотел окунуться в чистую речную воду. Почему он не лёг с Елизаветой, как она хотела? Или с этой соседской девчонкой? А теперь его не будет, а мир останется. И что останется в этом мире от него? А мать? Что с ней будет, если его повесят? Куда она пойдет? Как он мог о ней не подумать, обещание ей нарушить? Василька трясло, как в лихорадке. Он постарался взять себя в руки. Он никому не покажет, что ему страшно. Он будет, как отец, держаться до конца.

Настя искусала губы до крови, вкус крови был лучше вкуса пепла, знакомого, страшного. «Господи, ему ещё и восемнадцати нет, он ещё мальчик, её мальчик. За что?» В эту минуту, она ненавидела княжну. С ней-то ничего не будет, а её добрый, нежный, влюблённый сын за всё заплатит. Могут ещё и поиздеваться сначала, за грех такой-то. Если б она его спросила, упредила, он бы не пошел к ней. Как тогда, в Москве, её охватило чувство бессилия. Но, может быть, сейчас ещё что-то можно сделать. Настя вошла в комнату, посмотрела ему в глаза, и протянула кожаный мешочек.

- Василёк, я деньги сберегла, беги. До утра далеко ускачешь.

Сын смотрел на неё, как-то совсем по взрослому.

- Не побегу я, мама. Не оставлю Елизавету. Провинился я, теперь ответ держать надо.

- Упрямец ты, весь в отца, - сказала Настя с тоской, и прижалась к его груди. Василёк обнял мать, поцеловал.

- Один побыть хочу.

Настя вышла, села к столу, начала молиться. Сначала богу молилась: «Господи, забрал ты у меня счастье моё, оставь мне сына, солнце моё.» Потом начала Василия, как святого, молить: “Василий, спаси сына нашего от смерти, помоги ему, не переживу я смерти его».

7.

Княжну втолкнули в спальню, и оставили одну, заперли дверь. Она горько заплакала. Никогда ещё отец с ней так не разговаривал. А Василий, что с ним будет? Княжна впервые задала себе этот вопрос, и ей стало страшно. А вдруг, отец прикажет его убить, или изувечить, или погонит? А вдруг, она его больше никогда не увидит? Княжна начала лихорадочно думать, как бы умилостивить отца, но знала, что слезами и хлопаньем ресниц тут не отделаешься. Ключ повернулся в замке, и в комнату вошла княгиня. Княжна была готова к обвинениям и упрёкам, но мать только села на кровать и грустно на неё смотрела.

- Что будет с паном Василием? - спросила княжна.

- Это как отец решит, может, уже и повесили его. Да и не пан он никакой, холопский сын. Небось не знаешь?

- Знаю, он мне сам сказал, прежде чем... - княжна запнулась.

- Прежде, чем обесчестил тебя?

- Пан Василий нежный, добрый, он меня не обидел. - Княжна покраснела под внезапно острым взглядом матери. - Не тронул он меня.

Княгиня выдохнула с облегчением.

- Люблю я его, замуж за него хочу! - вызывающе сказала Елизавета.

- Княжнам по любви замуж выходить не суждено.

- А я выйду! Если не разрешите, голодом себя уморю, в монастырь пойду! Никто мне, кроме него, не нужен!

Тут княжна громко расплакалась и спрятала лицо на груди у матери, украдкой поглядывая, какое произвела на неё впечатление. Мать погладила её по волосам, поцеловала в лоб, и ушла, заперев дверь.

Княгиня вошла в кабинет к мужу. Он сидел за столом, уставившись в одну точку.

- Как Елизавета?

- Плачет, замуж за него просится. Говорит, не тронул её парень.

Князь встрепенулся.

- И мне он то же твердил, мол княжна непорочна, ангел, мол, небесный. В ногах валялся.

- За жизнь свою просил? - чуть презрительно спросила княгиня.

- Да нет, наоборот, просил его убить, только Елизавету не трогать. Мол, на нём вся вина. Не повернулся у меня язык казнить его. Сказал ему домой идти, решения моего ждать.

- А не убежит?

- Такой не убежит.

Княгиня вдруг улыбнулась, потрепала плечо мужа.

- Нравится он тебе, Константин?

- Нравится, только что с того.

- Парень красивый, умный, да и любит Елизавету, а не богатства твои. Может, и вправду поженить их?

Князь посмотрел на княгиню с удивлением.

- Языками трепать будут, от Киева до Варшавы.

- Языками и так трепать будут, а коль женаты они, так и поумолкнут.

- А что безродный он?

- Приданное богатое за Елизаветой дашь, будет тебе паном. Да и правда ли, что безродный? Больно друг твой, князь Курбский, о нём печётся. Письмо тебе своей рукой писал, ради холопского сына что ли? А Курбские царям Московским родня. Может, не зря держит себя парень, будто ему сам король ровня?

Князь повеселел.

- Может, и права ты. И вправду, почему бы и не поженить их! Елизавете пока ничего не говори, пусть ей наказаньем будет.

На том и порешили.

Гонец от князя приехал рано утром, с указом, явиться немедленно. Ни Настя, ни Василёк, всю ночь глаз не сомкнули. Василёк был очень бледен, но старался держаться спокойно. Обняла Настя сына, поцеловала, перекрестила.

- Прости, мама, за все.

- Мёртвым тебя не увижу, - тихо сказала Настя.

Князь сидел за столом, смотрел на парня строго.

- Ну, что за себя скажешь?

- Виноват я перед тобой, князь, да и перед княжной виноват. В голове моей ты волен. - Потупившись, сказал Василёк.

- Любишь мою дочь?

- Люблю.

- Счастья ей хочешь?

- Хочу.

- Жениться на ней хочешь?

Василёк встрепенулся, с удивлением посмотрел на князя.

- Хочу.

Князь вдруг довольно улыбнулся ему.

- А коль хочешь, то завтра приходи, руки её у меня, да у княгини, проси. - И добавил. - Вот тебе кошелёк, приоденься, подарок княжне на помолвку купи.

Василёк, наконец, понял слова князя, и на лице его разлилась счастливая, бесшабашная улыбка.

- Ну, иди, пока я не передумал.

- Ты не пожалеешь, князь! - крикнул парень, уже выскакивая из комнаты.

Василёк гнал коня, как сумасшедший, вошёл в сени. Мать с места не сдвинулась, стояла, как он её оставил; увидев его, пошатнулась. Василёк подхватил мать на руки, закружил по комнате.

- Мама, я на Елизавете, женюсь!

Настя смотрела, не понимая.

- Князь согласен, деньги дал, чтоб приоделся, да подарок княжне на помолвку купил! - Василёк бросил кошелёк на стол.

По всему телу Насти разлилось облегчение.

- Приоденься, а подарок у тебя уже есть.

Она сняла с шеи цепочку с изумрудным кольцом.

- Отец твой мне кольцо это на помолвку подарил, княжне отдай.

- Спасибо, мама, ей непременно понравится! - На лице Василька играла беззаботная, заразительная улыбка. Он уже забыл, что час назад готовился к смерти. Он был счастлив.

Он скакал в Острог, и ему казалось, что и солнце светит ярче, и небо какое-то необыкновенное, голубое, как её глаза. Портной оглядел парня, сказал, что есть у него готовый кафтан, чуть подделать, и пану подойдёт. Василькового цвета, богато украшенный, расшитый золотыми лилиями, кафтан, с пряжкой из сапфира, пришёлся почти в пору. Васильку он понравился.

- О деньгах не беспокойся, только чтоб готово сегодня было.

- Пан очень торопится!

Василёк засмеялся.

- Женюсь я!

- Пан, похоже, счастлив?

- Пан безумно счастлив! - Васильку и в правду верилось, что ничего плохого с ним случиться уже не может.

На следующий день, Василёк помылся, причесался и надел новый кафтан. Подошёл к матери за благословением. Настя смотрела на сына, и все ещё не верила, что беда миновала. Были у неё сомнения о браке, но сын был так по-мальчишески, беззаветно счастлив, что не могла отказать. Благословила. Василька, как приехал, провели к дверям бального зала, и там оставили одного. Сквозь стеклянные двери, он видел князя и княгиню, сидевших, в центре, на возвышении, под золотистым бархатным балдахином расшитым красно-белым Острожским гербом. К их ногам бежала красная ковровая дорожка. По обеим сторонам теснились слуги да дворяне князя. В зале стоял шум голосов. Гости не знали, зачем их пригласили. Слухи о том, что княжну нашли ночью в саду, полуголую, в объятиях простого холопа, уже распространились по городу. Может, на казнь посмотреть позвали? Василёк на минуту испугался, что подшутил над ним князь, и всё-таки прикажет его повесить. Но он только выпрямился, и выше поднял голову. Он вступил сквозь стеклянные двери, и пошёл по дорожке. Сначала его не заметили, но постепенно все глаза обратились на него, и зал затих. Он подошёл к возвышению и в полной тишине, громко и ровно, сказал: «Князь и княгиня, я прошу у вас согласия жениться на княжне Елизавете. Обещаю любить её, и только о её счастье заботиться.» Это были не те слова, что полагались по обычаю, но Василёк сказал то, что было у него на душе. В зале стояла мертвая тишина. Василёк ждал, и следующие мгновения показались ему вечностью. Наконец, князь ответил, милостиво улыбаясь: «Княгиня и я даём согласие, если княжна согласится». По залу прокатилась волна удивления, и замерла.

Елизавета провела всё время, после ухода матери, в тревоге. Не верила, что отец прикажет казнить Василия, но всё равно плакала. Снова думала о несчастной двоюродной сестре, у которой на глазах замучили любимого. С ней никто не разговаривал. К еде она не притронулась. Через день, одна из её девушек вошла в спальню.

- Князь приказал тебе одеться, причесаться, и в зал идти.

- А зачем?

- Мне не ведомо.

Княжна дала себя одеть и причесать. Подумала: «Не на казнь ли смотреть зовут? Нет, не могут они так со мной...» Когда Елизавета вошла в зал, у Василька перехватило горло. На лице княжны отразились перенесённые ею страдания. Она осунулась, побледнела, глаза опухли от слез. Василёк молча поклялся, что никогда больше не причинит ей боль. Княжна увидела Василька, принаряженного, красивого, улыбающегося, и не могла ничего понять. Что за злую шутку хотели сыграть с ней её родители? Но Василёк подошёл к ней, сказал ласково: «Княжна Елизавета, твои родители дают согласие на нашу женитьбу. Согласишься ли ты выйти за меня замуж?» У княжны подкосились ноги, и она потеряла сознание. Василёк ловко ее подхватил, и она пришла в себя в его объятиях. Елизавета медленно высвободилась, поднялась на ноги и сказала серьезно: «Пан Василий, я буду твоей женой». Василёк улыбнулся ей своей заразительной улыбкой, взял за руку, надел изумрудное кольцо. И им опять показалось, что они остались одни в мире.

Князь хлопнул в ладоши, слуги стали разносить вина и наливки. Толпа зашевелилась. «Свадьбу через три недели сыграем!» - обьявил князь. И понеслись гонцы в Киев, Вильно, Варшаву, даже в Москву, что князь Острожский выдаёт свою красавицу дочь за сына холопского, с неприличной быстротой. «Какой скандал!» - говорили паны и панночки. - «Небось понесла от него княжна, вот и торопятся со свадьбой!»