Снегурочка

К утру Ольга замерзла. Холодно одной спать, хоть и Барсик под боком. Всегда так: как бы ни натопили вечером, к утру печь выстывает. Первая зима, раньше бы знать, так муж бы наладил. Сегодня самой придется растапливать: Павел с сыновьями поехал в город. Погостят у свекрови, подарков накупят. Тридцатого вернутся, будут вместе елку наряжать. Ольга встала, поеживаясь, оделась, растопила печку. Благо, за дровами не надо на улицу идти – целая охапка лежит в специальном закутке. Огонь разгорелся быстро и начал лизать веселыми язычками пламени чугунную плиту наверху. Скоро будет тепло.

Ольга отодвинула оконную занавеску – и ахнула: огромные пушистые снежные хлопья неторопливо опускались на землю. Их сменяли тысячи и тысячи других, летящих так же медленно и густо. Какая красота! А то боялись, что так Новый год и придется встречать без снега.

Она попила чаю с пирогом, налила коту молока. Стала греть в старой кастрюле похлебку для Джека и задумалась. Ни разу за почти год не пожалела, что переехали в деревню. Скучала, конечно, по родным, подружкам, интернету.

Зато двойняшки, которые в городе постоянно болели и кашляли наперегонки, на свежем воздухе и натуральных продуктах выправились, окрепли. Весной занималась рассадой, летом все время съедал огород, осенью – заготовки. Еще и домашние хлопоты – стирка, уборка, борщи, холодец… А вот зимой делать особенно нечего, разве что носки вязать под единственную программу ТВ. Поэтому скучновато, да еще одной… До ближайшего жилого дома – метров пятьсот, да и так в деревеньке обитают одни старухи. Правда, летом ко многим приезжают городские дети и внуки.

Джек чуть не сбил с ног. Из слабенького щеночка-замухрышки, которого они в прошлом году подобрали на вокзале, вымахал здоровенный лохматый красавец с гулким басом. Никого во двор не впустит. Не разорвет, конечно, добродушный, но напугать может здорово. Так что Ольга и одна-то входную дверь никогда не запирает, только вторую, из прихожей в холодные сени.

Другую живность заводить не хотели: и ухаживать надо уметь, и жалко потом домашних питомцев сдавать на мясо. Поэтому молочные продукты брали у бабы Мани, яйца – у бабы Кати, а за мясом муж ездил в соседнее село. Зато картошка, овощи, яблоки и черешня – свои.

Пес моментально опустошил миску и стал носиться по двору. От его восторженного лая закладывало уши. Хозяйка бросала ему снежки, и он весело ловил их, клацая зубами. Набегались, щеки у Ольги разрумянились, у Джека тоже (только у него не видно под шерстью). Устала, а домой уходить неохота: такая чистота вокруг, белизна, и снег не перестает… Тут у нее возникла идея. А что, если слепить снеговика? Мальчишки обрадуются. Нет, лучше Деда Мороза со Снегурочкой, Новый год же скоро. Она зашла за загородку, где летом грядки, прикрыла ее за собой и стала сгребать рыхлый снег в одно место. Джек поскуливал и просился помогать.

- Нет, сиди там, ты мне все тут разворотишь!

Лепить оказалось не так-то и просто. Решила начать со Снегурки. Хотела сделать ее в рост взрослого человека, но сухой скрипучий снег постоянно осыпался, поэтому Снегурочка получилась чуть ниже метра. Ольга тщательно прихлопывала рукавицами поверхность. Особое внимание уделила голове: лицо делала голыми руками, прикладывая время от времени пальцы к губам, глазам, носу снежной скульптуры, чтобы снег подтаял и принял нужную форму. Руки заледенели, но результатом осталась довольна: изящная фигурка была очень похожа на настоящую дед-Морозовскую внучку. Ладно, пора домой, остальное завтра, все равно сыновья только через неделю приедут.

Спать легла рано: наверное, из-за сильного снегопада по экрану телевизора шла только рябь. Основательно протопила и нырнула под одеяло. Тут же к спине привалился Барсик.

Среди ночи ее разбудил какой-то звук. Она открыла глаза и уставилась в серый полумрак. Ей показалось, что в сенках кто-то плачет. Тоненько-тоненько. Всхлипывает, ноет, вздыхает.. Что за чертовщина? Может, ветер в трубе воет? Нет, не похоже. Ольга прошла через большую комнату и подошла к двери, прислонилась ухом. Там явно плакал ребенок. Не так, как плачут дети, капризничая: громко и требовательно. А так, как плачут, когда тяжело болеют – тихо, безнадежно, страдая. Можно было различить слова: «Мне холодно… мне холодно… холодно…» У Ольги зашлось сердце – она сорвала крючок и распахнула дверь.

За порогом стояла заплаканная девочка лет семи, вся в снегу. Он толстым слоем лежал у нее на голове и плечах. Войлочные сапожки тоже были полны снега. Ольга втащила ее в комнату, успев заметить, какие у той холодные руки.

- Ой, деточка, да что ж это! Откуда ты? Как тебя зовут? Где твои родители? Ой, какая холодная! Рукавички где? Насквозь, небось, промерзла, - по-бабьи причитала она, раздевая девочку.

Та молчала. На ней была белая шапочка, связанная незамысловатым узором, тоненькое светлое демисезонное пальтишко, белые колготки. Платьице без рукавов с пышной юбочкой было небрежно сшито вручную из застиранного тюля.

- Давай-давай, сейчас я тебя отогрею…

Ольга переодела гостью в пижамку сына, надела на ножки шерстяные носки, закутала в одеяло, забила печку дровами.
Только бы не заболела! Утром надо баню истопить, пропарить ее. А сейчас – горячее молоко.
Но девочка молоко пить не стала. Она сидела на диване в одеяле и смотрела в одну точку. Она была худой и как будто прозрачной: бледная тонкая кожа, бескровные губы, светлые-светлые глаза, жидкие белесые волосы…

- Согрелась, маленькая моя? – Ольга коснулась ее щеки.
Девочка отстранилась, но Ольга почувствовала, что щека по-прежнему холодная.

- Ну ладно, спи, - она притащила второе одеяло и накрыла им девочку, подоткнула со всех сторон, - давай посижу с тобой, пока не уснешь.

Погасила верхний свет и включила бра.

Ребенок уснул моментально. В мягком свете лампы маленькое личико казалось спокойным и умиротворенным.
Вопросы возникали в голове Ольги один за другим. Откуда взялась эта девочка? Приехала к кому-то в гости и заблудилась? Ночью? Почему так легко одета? В такой-то мороз!

То, что девочка не разговаривает, было понятно: у нее, скорее всего, шок. А может, что-то другое случилось, посерьезнее? Воображение нарисовало картину: легковушка увязла в снегу (а может даже перевернулась), взрослые погибли (или раненые ждут помощи), а девочка пошла, куда глаза глядят, и набрела на ее, Ольги, дом. Что же делать? Связи никакой нет.

Она встала, тепло оделась, прошла через большую комнату – девочка спала. В прихожей надела дубленку, валенки, повязала на голову шаль, взяла рукавицы и тихонько вышла.

На улице бушевала метель. Ветер кружил маленькие, злые и колючие, снежинки и с силой бил их о землю. Ольга с трудом добралась до калитки, но открыть ее не смогла – завалило. Можно, конечно, вернуться за лопатой и раскидать снег, но толку-то? Следы девочки засыпало, не определить, с какой стороны она подошла, на расстоянии метра ничего не видно… Как ее Джек-то пропустил? Или лаял, а она не услышала? Непонятно… Ольга постояла, всматриваясь вдаль, и вернулась домой.

Посмотрела на спящую девочку, подбросила дров и легла. И на удивление быстро уснула.
И сразу же вскинулась: маленькое тельце залезло под одеяло, и тоненькие ручки легли Ольге на плечи.

- Мне холодно… холодно, - шептал нежный голосок.

Женщина обняла ребенка и прижала к себе покрепче.

Утром еле разлепила глаза: во всем теле тяжесть, голова болит, поясницу ломит. Видно, простыла вчера, все-таки. Девочка спала рядом. Ольга залюбовалась ею. Девочка не была красивой, да какая разница? Ольга всегда хотела дочку, но заводить третьего ребенка было не по средствам. А как бы она ее любила! Как бы наряжала! Сыновьям что - футболки да джинсы. А девочке, принцессе, - рюшечки, бантики, кружавчики… Она осторожно отвела прядку волос с лица девочки и вздрогнула: кожа была ледяная. В ужасе Ольга откинула одеяло и припала ухом к груди малышки. Сердце не билось. Умерла! Ольга вскрикнула и отпрянула. И тут девочка открыла глаза.

- Ой, слава Богу, слава Богу! – Ольга тормошила ребенка, обнимала, целовала. - Как я напугалась! Маленькая моя, солнышко, как ты?

Девочка уклонялась от поцелуев.
Ольга печь растапливать не стала, скорее включила газовую плиту и сварила манную кашу. Бухнула туда кусок масла, поставила на стол. Но девочка отодвинула тарелку и потянулась к банке с остатками холодного молока.

- Молочка хочешь? Сейчас согрею, нельзя такое холодное, горлышко застудишь!

Девочка уже пила из банки. На все расспросы она молчала. За окном шел снег.
Ольге стало совсем плохо. Она решила прилечь на чуток, на полчасика, надо ведь еще топить. Да и зверье кормить. Где, кстати, Барсик? Кота нашла под кроватью. Он смотрел настороженно и не давался в руки. Что это с ним? Никогда он так себя не вел...Ольга еле его поймала и понесла в кухню.

- Вот, смотри, какой у нас котик красивый! Можешь пока поиграть с ним.

Девочка на котика не обратила никакого внимания, а он зашипел, извернулся, разодрав хозяйке руки, вырвался и с дурным мяуканьем рванулся в прихожую. Вот паршивец! Гулять захотел! Ольга выпустила кота и легла.
Ее знобило, клонило в сон, и она проспала до вечера.

В доме стоял холод. Девочка по-прежнему была за столом. Она допила молоко и теперь неподвижно сидела в сумраке в пижаме и шлепанцах на босу ногу.
Ольга разожгла огонь, уложила ребенка и без сил рухнула в кровать. И почти сразу почувствовала, как ее шею снова обняли холодные ручки. Но они уже казались, скорее, прохладными, и ее разгоряченному высокой температурой телу эти прикосновения были приятны.

Проснулась далеко за полдень. Девочка безмятежно спала рядом. Удивительно, но что-то в ней изменилось. В нее как будто вдохнули жизнь. Бровки и реснички потемнели, губки стали розовыми, и глаза, когда она их открыла, оказались небесно-голубыми. И взгляд их уже не был бессмысленным. Он стал изучающим и внимательным.

- Красавица моя.. проснулась… сейчас,..

Ольга с трудом встала. Болело все. Каждая клеточка тела, каждый орган ощущались тупой болью, которую не было сил терпеть. Да что же это такое? Постанывая, она побрела из спальни. Мимоходом глянула в зеркало – и обомлела, задержав дыхание. На нее смотрела старуха. Не тридцатилетняя пышечка с темными кудрями и гладкой кожей, а седая, с глубокими морщинами и потухшими глазами сгорбленная женщина. В этот момент она поймала в зеркале взгляд девочки. Ольге показалось, что в нем сквозит злорадство. Показалось?

Еле волоча ноги, добралась до печи. Дров осталось совсем мало, надо идти за ними во двор, но нет сил… Или попытаться? И золу вычистить... Она старалась все время думать о дровах, о печке, о дровах, о печке, о золе, потому что думать о случившемся было страшно. Кто эта девочка? Что она сделала с ней? Как такое возможно? Она снова и снова ощупывала свое лицо и чувствовала обвисшую кожу, смотрела на исцарапанные морщинистые руки в пигментных пятнах, и сердце останавливалось от жути.

И где-то из глубин памяти всплывала детская сказочка про Снегурочку. Там Снегурочка ожила… Да нет, нет! Это же абсурд! Выдумка! Ерунда! Может, она сошла с ума, и все это ей мерещится? Держась за стену, пошла в комнату сыновей. Там окно на огород выходит как раз. Ну, конечно, бред! Снегурочка стояла на месте. Правда, снег засыпал ее полностью, превратив в подобие пирамидки. Да и как такая чушь вообще придет кому-то в голову! А снегопад прекратился, и теперь тяжелое серое небо низко нависло над домом, обещая новую порцию.

Как же быть? Может, к бабе Мане попробовать добраться? Нет, снег выше колена, не пройти… Да и не узнает та ее в таком виде... не поверит... и сил нет… лечь… спать… И тут вдруг ей привиделись сыновья. Круглощекие, задорные… кровиночки… Как они без нее, если что? Кто накормит, кто ссадину зеленкой смажет, на ночь поцелует? Какое право она имеет оставить их одних? Паша, конечно, отец хороший, но как он справится?

А девочка… Если она всю ее семью сживет со света? Господи, за что? Очевидно, это дитя обладает неведомой способностью впитывать чужие жизни. Еще чуть-чуть – и Ольга не сможет пошевелиться.. ей все станет безразлично, она угаснет, а девочка получит новый приток силы и здоровья. Как она поступит с мальчиками и Павлом? Никаких сомнений на этот счет у Ольги не было. И как с этим бороться? Связать ее? Закрыть на замок? И что потом? Ольга боялась даже подходить к ней. Да и чувствовала интуитивно, что все это бесполезно. Ее надо уничтожить… Физически… Но как? Она, возможно, и смогла бы справиться с незваной гостьей, но знала, что никогда не сможет причинить вред ребенку, каким бы он ни был. Что же делать, что делать?

Пришедший в голову план казался глупым, смешным, но он был последней надеждой. Ольга опять поплелась на кухню. Дрова уже прогорели, нисколько не добавив тепла. Девочка сидела за столом, с хрустом разгрызая замороженную тушку утки, которую Ольга собиралась запечь с яблоками на праздник. Заметив в глазах женщины страх, девочка впервые засмеялась. Зубки у нее были мелкие, ровные и белые-белые. И ими она с невероятной скоростью перемалывала птичьи кости. Волосы ее стали русыми, матовая кожа отливала нежным кремовым оттенком. Ольга сделала вид, что ничего особенного не происходит, и поглощать мороженое мясо в их семье – самое обычное дело. А внутри все дрожало от ужаса и отвращения.

Она налила в большую кастрюлю воды доверху, поставила на газ. Каждый шаг отдавался болью в сердце, кружилась голова, выворачивало желудок, но она терпела. Она должна. Ради мальчишек, ради Павла. Загораживая спиной кастрюлю, выдвигала ящички, шуршала пакетами, мешала воду поварешкой.

- Вот сейчас суп сварим для Джека… Проголодался песик… Сейчас… - бормотала старческим надтреснутым голосом, чтобы девочке было слышно.

Когда вода закипела, оделась и, взяв кастрюлю рукавицами, понесла к выходу, изнемогая от тяжести. Девочка следила за ней злыми синими глазами.

За три шага до порога острая боль пронзила позвоночник, и Ольга со стоном вынуждена была поставить кастрюлю на пол. С трудом выпрямилась. Девочка метнула взгляд на клубящийся над кипятком пар – и все поняла. В один прыжок она отрезала Ольге путь к двери. Но та не растерялась – отбросила тощее маленькое тело с дороги, подхватила кастрюлю, пробежала сени, выскочила из дома – откуда силы взялись?

Поставив воду, быстро повернула ключ, который всегда торчал снаружи, и, вдруг обессилев, сползла на крыльцо. Толстая дубовая дверь задрожала от ударов. Девочка рычала и царапала ногтями внутреннюю обшивку. Джек испуганно выглядывал из конуры под навесом и скулил.

Боясь, что кипяток остынет, Ольга заставила себя встать. Пробралась сквозь снежные завалы, черпая валенками снег. Чувствуя, что загородку ей не отодвинуть, просто перегнулась через нее и плеснула водой в пирамидку. Снежная фигурка обрушилась.

Дикий вой, который раздался в этот момент из-за двери, разнесся над домами, и его подхватили все деревенские собаки. Ольга швырнула кастрюлю в снежное крошево, опустилась рядом и зарыдала. Она почти физически чувствовала, как жидкий огонь выжигает нутро девочки, как та корчится в муках, как судорожно открывается в последнем крике рот… Ведь ребенок! Ребенок!… У кого поднимется рука на ребенка? Вот, поднялась…

Долго сидела она посреди двора. Уже Джек давно вылез из будки и кружил вокруг, ласкаясь, а она все плакала и плакала. Только окончательно озябнув, попыталась встать: сначала на четвереньки, затем, цепляясь за ограду, - на ноги. Потом опять сидела на крыльце, гладя пса и оттягивая страшный момент возвращения в дом. Что она там увидит? Джек, немного похудевший от двухдневного голодания, радовался, лизал ей лицо, и изменение ее внешности ничуть его не волновало.

Наконец, собравшись с духом, отворила дверь. Зрелище открылось жуткое. На полу, в замерзшей ледяной лужице твердым комом лежала замороженная пижама. Но сама лужа! Впечатление было такое, будто девочка растеклась по деревянным доскам, а потом застыла. Под гладкой поверхностью льда виднелся перекошенный рот, далеко разъехавшиеся в разные стороны глаза (один был открыт и мертво смотрел на Ольгу), скрюченные пальчики лежали, где горсткой, где по одному, ухо наползло на носик, а мелкие белые зубки вмерзли повсюду сверкающими жемчужинами. Женщину заколотила дрожь. Она оперлась о дверь и увидела на ней глубокие, в сантиметр, царапины от ногтей. Джек осторожно понюхал ледок – и шерсть у него на загривке вздыбилась. Идти дальше, в комнату, он наотрез отказался, побежал на улицу.

А Ольга вдруг почувствовала решимость и прилив сил. Она сложила дрова посреди двора, плеснула на них бензина и подожгла. Возвратилась в сени и, зажмуриваясь, лопатой стала откалывать ледяные кусочки и складывать их в ведро. Она чувствовала себя так, будто режет живого ребенка, и боялась увидеть, как хлынет кровь. Но девочка, вернее, то, во что она превратилась - это месиво из глаз, зубов, волос, лоскутов кожи, искореженных частей тела - не подавала никаких признаков жизни. Более того, в замерзшем виде она прямо на глазах снова становилась бесцветной, и ее искаженные черты, делаясь прозрачными, уже угадывались с трудом. Ольга бросала куски льда в костер, и они, шипя, растворялись и исчезали под напором гудящего пламени. В огонь полетела пижама, потом Ольга сбегала домой и принесла тапочки и все вещи девочки. В завершение в костер отправились ее собственные рукавицы.

Черный дым столбом поднялся в небо и как будто раздвинул тучи: проглянуло солнце. И на душе у Ольги стало легче. Она накормила Джека до отвала и на ночь запустила его в дом: оставаться одна побоялась. Спала крепко, без сновидений. А под утро ее руки вновь коснулась ледяная маленькая ручка…

Ольга с криком подскочила, холодный пот разом окатил тело. И только тогда поняла, что это Джек тычет ей в руку влажным носом. Встала выпустить его и задержалась у зеркала. Дама по ту сторону стекла выглядела заметно моложе, чем вчера: волосы почернели, часть морщин разгладилась. Теперь ее можно было принять за Ольгину мать. И вера в лучшее разгорелась в груди с новой силой.

Пес понесся по снегу, оглашая окрестности звонким лаем. Светило солнце. С чердака по лестнице спускался Барсик.