Хороший мальчик

Темнота надёжно прятала детскую площадку от посторонних глаз. Прохладный ночной ветерок приходил на смену дневной духоте. Из открытых окон близлежащих домов тихонько звучала песенка «Спят усталые игрушки»...

Толстый раздражённо сплюнул и закурил. Кончик его сигареты послужил отличным маячком для собутыльника.

— Ты чего под грибком забыл? — спросил Вован, подходя к песочнице. — Сидеть же неудобно.

— Зато падать невысоко, спать мягко и бутылки не бьются, — на опыте ответил Толстый. — Да и цирроз меня скрутит раньше радикулита. Принёс?

— Прикинь, мне водку не продали. Какой-то новый закон вышел. Я так и не понял…

На песок приземлился шуршаще-звеняще-булькающий пакет. Толстый не глядя достал из него первое, что попалось под руку.

— «Яга»… Вкус детства, — вынес своё экспертное заключение Толстый после пробного глотка.

— Хе-хе. Так и знал, что ты оценишь. А я, пожалуй, начну с «хвои».

Полторашка джин-тоника от Bravo радостно пшикнула, выпуская лишний газ из своего нутра. Ностальгическая попойка потихоньку набирала обороты. Случайные прохожие могли услышать жуткое попурри из горящего сентября, полосок на кедах и пепла любви в руках. Старые собутыльники по полной ушли в воспоминания о своей бурной молодости.

Толстый, как и положено людям с подобным прозвищем, был худой, словно подросток. Его волосы свисали жирными сосульками, а одежда давно не встречалась со стиральным порошком. Вован на фоне Толстого выглядел вполне респектабельно: футболка выглажена, джинсы чистые, да и причёска как от барбера.

— Я так удивился, когда ты позвонил, — сказал Вован, допивая остатки джин-тоника. — Сколько мы не виделись? Лет пять?

— Восемь, наверно, — ответил Толстый, — с той пьянки.

— А-а-а-а… Припоминаю. Это когда ты сошёл с ума, порывался выпрыгнуть в окно, выпил всё, что было на вписке, уснул в обнимку с унитазом, а наутро называл нас кончеными дебилами и алкашами. Там ещё что-то было про жизнь в тундре, если я ничего не перепутал.

— Не-а. Всё так, — согласился Толстый.

Третья банка «Ягуара» была безжалостно смята и отправилась в тот же пакет, из которого и появилась. Пришло время «Балтики «девятки»».

— Не получилось. Не фортануло, — продолжил Толстый, заливая в себя новую порцию алкоголя.

— Сочувствую, — почти искренне сказал Вован.

— Понимаешь… Они не оставляют меня в покое. Орут, требуют, нашёптывают. Я ведь и правда уехал в тундру. Вахтами работать. И там достали… Хотя запрещено провозить. Запрещено! Понимаешь?

— Нет. Я сейчас вообще ничего не понимаю. Вроде не так много и выпили.

— Много или нет — неважно. Я должен постоянно пить. Как будто со мной случится что-то прекрасное. Что-то волшебное! И каждая, сука, каждая бутылка врёт! Говорит: «Я то, что тебе нужно! Выпей меня! Я! Я волшебная!»

Толстый говорил всё быстрее и быстрее. Казалось, что он вот-вот захлебнётся либо словами, либо пивом. Вовану резко стало не по себе.

— Что за бред?

— Хороший вопрос, — Толстый сделал длинную затяжку, пытаясь успокоиться. — В детстве это было, ну, как игра. Кто-то не наступал на стыки плиток, кому-то нужно было съесть чётное количество ложек манной каши. А я искал волшебство в бутылках алкоголя.

— Нашёл? — Вован постарался аккуратно отодвинуться от приятеля.

— Конечно, нет. Кто в такое поверит? Но… Это как навязчивая мысль. Как оправдание. Понимаешь? И голоса бутылок тоже ненастоящие. Придуманные мной же. Но они, сука, такие настойчивые! Такие упрямые! Если я долго не пью, то они приходят во сне и требуют, чтобы я сейчас же пошёл в магазин и купил бухло… Понимаешь?

— Нет. Я тебя совсем не понимаю.

— Попробую объяснить проще. Ты же бросил курить?

— Бросил.

— И как? Держишься?

— Держусь. А что?

— А у тебя не бывает такого внутреннего голоса, который нашептывает, что одну сигаретку можно? Ничего ведь не будет, если чуть-чуть себя побаловать? Вознаградить за выдержку?

— Бывает. Стараюсь не поддаваться.

Толстый медленно начал водить сигаретой перед лицом Вована.

— Выкури меня, — шептал Толстый, — примерно так ты слышишь свой внутренний голос?

— Примерно.

— Выкури меня, сука! Выкури! В аду жить будешь! Счастья не узнаешь! Выкури! — заорал Толстый. Его лицо покраснело от напряжения. — А так слышу свой внутренний голос я.

Вован испуганно смотрел, как Толстый после эмоционального крика делает длинную затяжку и медленно выдыхает дым.

На улице становилось всё темнее. Окна домов гасли одно за другим. Фонари горели только над подъездами, и их света едва ли хватало на детскую площадку, а грибок над песочницей надёжно защищал собутыльников от света ночного неба. Только маленький уголёк на конце сигареты хоть как-то разгонял мрак. Вовану стало жутко.

Он и правда был рад звонку уже почти забытого друга молодости. Той самой беззаботной и безответственной поры, когда казалось, что можно всё. Даже умереть молодым. И ничего за это не будет! Но уже давно никто не зовёт Вована Вованом. Теперь он Владимир Генрихович, муж, папа… И ему, как оказалось, очень не хотелось вновь становиться Вованом.

— Извини, но я, наверное, пойду, — сказал Владимир. — Жена без меня спать не ляжет. Да и сын беспокойный очень. Явно выпросил у мамы мультики перед сном и так их и смотрит.

— Да ты чего так напрягся? Нормально же сидим. Общаемся. Бухаем как в старые добрые! Да? — Толстый по-дружески хлопнул приятеля по плечу.

— Да… Как в старые… Но мне и правда пора к семье, — Владимир снова попробовал поставить точку в разговоре.

— Семья — это хорошо. У меня вот не сложилось. Девка моя, сука, свалила с пузом. Сказала, что не хочет растить ребёнка с алкоголиком. А мою маму это в своё время как-то не остановило. Может, и зря. А может, и нет. Переиграть-то не получится... Да?

Толстый закурил очередную сигарету. Внешне он казался совершенно спокойным, но Владимир не забыл недавнюю вспышку шизофренического бреда, который нёс собутыльник. От сумасшедшего можно ждать чего угодно.

— Увы. Но, может, попробовать исправить настоящее? Полечиться, например?

— Ха-ха-ха! — громко и совсем невесело рассмеялся Толстый. — Да я в дурке уже был! Кололи. Пичкали всяким. Важные дядьки и тётки в белых халатах несли какую-то чухню на своём медицинском. Но толку-то нет. Жёлтый билет выдали и выпнули под зад. Типа они сделали всё, что смогли. Другим койка нужнее. А мне? Мне как жить? Без работы, без жилья, без семьи? На мой звонок только ты и ответил. А почему? Скучно стало в своей хорошенькой жизни?! При бабле, а купил только ностальгическое дерьмо!

Толстый со всей дури ударил бутылкой по бортику песочницы. Остатки пива щедро пролились на песок, а в руке остались только острые осколки стекла.

— Эй-эй! — воскликнул Владимир, отпрыгивая и от Толстого, и от песочницы. — Ты полегче, ладно? Может, тебе денег дать? У меня наличности немного, но на пару дней в хостеле хватит.

— Откупаешься от меня? — снова спокойно спросил Толстый. — Хм. А давай. Давай свои деньги. И я нажрусь сегодня, сука, в такой хлам, что уже не откачают.

Под грибком наступила гробовая тишина. Глаза Толстого горели грустной решимостью, но Владимир не мог этого увидеть из-за недостатка света.

— Не шути так. Вот, — сказал Владимир, положив деньги на край песочницы, — позвони мне завтра, как проспишься. Попробуем что-нибудь придумать. Хорошо?

— Ага, — ответил Толстый, отворачиваясь от бывшего друга.

— До завтра! — в последний раз крикнул Владимир, выходя на свет.

Вот только Толстый для себя уже решил, что никакого завтра не будет.

Алкоголь из пакета закончился раньше, чем сигареты в пачке. Но заветное забвение так и не пришло к Толстому. Он чувствовал себя отвратительно. Тошнило и всё плыло перед глазами. Только этого явно было мало, чтобы не встретить рассвет. Пришлось покинуть уютную песочницу и отправиться на поиски добавки. Из-за всех этих новых законов, ограничивающих продажу алкоголя, что-то купить в двенадцатом часу ночи было ой как непросто. Но кто ищет, тот найдёт.

Слегка пошатываясь, Толстый отправился в своё последнее путешествие по ночному городу. Раньше всё было иначе. Раздолбанный асфальт, писсуар у любого угла, ватаги пацанов с китайскими гитарами, весёлые девчонки и море дешёвого бухла, которое радовало, а не бесило. Голоса были не такие навязчивые. Каждая новая бутылка была маленьким открытием и лотерейным билетом одновременно. Но по мере взросления всё становилось только хуже.

Асфальт поменяли, ссать на улице теперь неприлично, пацаны отдалились и разъехались по институтам, а девчонки смотрели на Толстого, как на алкаша-неудачника без всяких перспектив. Бутылки стали громче и настойчивее. Каждый поход в магазин превращался в пытку, но и остановиться было нельзя. Да и Толстый не хотел останавливаться. Он искал выход, которого всё не было. Теперь есть.

— Эй! Мужик! У тебя рука в крови! — кто-то окрикнул Толстого.

— Чё?

— Рука, говорю, в крови. Тебе, может, в травму? — прохожий, чьё лицо троилось перед глазами, попытался остановить Толстого на пути к цели.

— Н-не надо в тра-авму, — еле выговорил Толстый, — в а-аптеку-у иду.

— Всё хорошо? Может, помочь чем? Давай, может, до аптеки хотя бы доведу?

— Сам себя доведу… — отказался Толстый от помощи.

Неожиданный прохожий натолкнул пьяный мозг Толстого на мысль, где же достать сейчас убойный алкоголь. Что нас лечит, то же и калечит. Случайно выбранная дорога привела Толстого аккурат к небольшй круглосуточной аптеке.

— Эй! Алё! Д-ди-и-изы-ынфекцию-ю дай! — орал Толстый в маленькое закрытое окошко аптеки, тарабаня окровавленной рукой в дверь.

— Больной совсем?! — сонная аптекарша открыла окошко. — Я сейчас охрану вызову!

— Спирт продай, — Толстый протянул в окно мяты окровавленные купюры.

— Ох ё-ё! — воскликнула аптекарша, увидев глубокие кровоточащие порезы на руке Толстого. — Ты же так умереть можешь! Давай заходи. Я тебя хоть перебинтую.

Дверь торопливо открылась.

— Спирт неси! — заорал Толстый.

— Да не продаём мы ночью спирт. Закон! Стой здесь. Сейчас вернусь.

Но Толстый уже не обращал на неё никакого внимания. Его взор был прикован к маленьким зелёным коробочкам на витрине. Осталось преодолеть последнее препятствие — стекло. Разбив его локтем, Толстый наконец добрался до заветных бутылочек.

— Пей! Пей! Пей! — радостно кричал Боярышник.

— Ты чё творишь?! — со склада выбежала аптекарша, в ужасе смотря на Толстого. — Я полицию вызову!

Онемевшими пальцами Толстый с трудом справился с картонной упаковкой и маленькой пластиковой крышкой.

— ПЕЙ! — всё настойчивее требовал Боярышник.

Пробку удалось открыть зубами, и мерзкая жидкость потекла в горло Толстого. Резко накатила тошнота. Боярышник просился наружу, но воля Толстого оказалась сильнее. Занюхав рукавом, он продолжил. Вторая бутылочка, третья… Завыла сирена.

— ПЕЙ! ПЕЙ! ПЕЙ!

Пятая. Последняя. И всё стихло.

Толстый ощутил невероятную негу, словно его окутало тёплое и мягкое облако. Было очень даже приятно и совсем не страшно.

— Вася… Открой глаза… — кто-то нежно шептал на ухо.

Толстый настолько отвык от своего имени и не сразу понял, что обращаются именно к нему.

— Я так долго ждала нашей встречи! Так долго хотела выполнить твоё самое заветное желание! Пожалуйста, проснись… — просил шёпот.

И Толстый проснулся. Вокруг была лёгкая голубая дымка. Как вуаль она прикрывала аптеку, словно застывшую во времени. Пятая бутылка так и не достигла пола, зависнув где-то в полуметре.

— Вася, я тут, — шёпот шёл откуда-то из-за спины, и Толстый обернулся.

Перед ним оказалась прекрасная девушка с длинными волосами, крылышками бабочки за спиной и голубой кожей.

— Аватар?! — удивлённо воскликнул Толстый.

— Ха-ха-ха, — смех девушки был подобен звону маленьких колокольчиков. — Глупенький! Я Голубая фея. И я хочу исполнить твоё самое-пресамое заветное желание.

— Мне деревянные мальчики не нужны! — Толстый выдал первое, что пришло ему в голову. От удивления он даже не понял, что совершенно трезв.

— И снова глупости говоришь. Это было желание Джеппетто. После мы ещё много раз встречались и беседовали. Я очень-очень люблю говорить с хорошими мальчиками! Жаль, что он был стариком и рано умер. Но я каждую нашу встречу берегу в своём голубом сердечке!

Происходящие никак не укладывалось в голове у Толстого. Было несколько рабочих вариантов: он всё-таки шизофреник, у него белая горячка, это предсмертный бред. Толстый был согласен только на последнее.

— Дурашка. Ты не умрёшь, ты не шизофреник, и я не Белочка. Она плохая и любит только издеваться над людьми. А я хорошая и безумно хочу тебе помочь! С самого твоего детства! — щебетала фея, театрально размахивая светящейся палкой.

— Погоди… С детства?

— Да! С того самого момента, когда отец напоил тебя водкой в десять лет. Я сразу поняла, что ты хороший, но очень несчастный мальчик. А я хотела, чтобы ты был счастлив! Но ты такой упрямый… Такой непослушный! Мне всё время приходилось тебя подталкивать, — фея разговаривала с Толстым, словно он и был маленьким мальчиком, а не взрослым мужчиной.

— Значит все эти, сука, голоса… Это была ты?!

— Хорошие мальчики так не выражаются. И да. Это была я. Со мной можно встретиться только на грани жизни и смерти из-за отравления. Я очень люблю алкогольное, так как оно удобнее всего. Вот Джеппетто хорошо умел пить. В стружку! Хи-хи… Но и он смог загадать своё желание только в старости. А ты готов уже сейчас! Замечательно, правда?

— Зашибись, блядь. Ну ты и су-у-ука, — от накатившей ненависти у Толстого потемнело в глазах.

— Ай-яй-яй. Кому-то нужно хорошо помыть ротик с мылом! Но я тебя прощаю. Такое тяжёлое детство…

— Так исправь это.

— Исправить? — фея выглядела удивлённой.

— Детство моё исправь. Хочу, чтобы папа не пил. Чтобы мама меня не била за любой косяк. И чтобы нам всегда всего хватало!

— Но тогда нам будет очень тяжело увидеться снова! А я так много хочу тебе рассказать!

— Я просто хочу, чтобы меня любили! — на глаза Толстого навернулись злые слёзы.

— Ну-ну, Васенька, не плачь. Ты правда этого хочешь?

— Больше всего на свете. Либо это, либо дай мне уже умереть.

— Эх. А я такие надежды на тебя возлагала. Но раз это то, чего ты хочешь…

Голубая фея взмахнула палочкой, и Толстый погрузился в ворох голубых искр...

— Васенька! Колобочек мой! Папа пришёл. Идём кушать! — звал радостный голос мамы.

— Сына! Я нам бургеров достал. Настоящие! Из первого в городе «Макдональдса». Огромную очередь за ними выстоял. Пошли к столу! — абсолютно трезвый отец тряс большим пакетом с жёлтой буквой М.

— Съешь нас, съешь… — шептали бургеры.