Губа

Довелось разок на "губе" побывать. На гауптвахте, то бишь. Еще по старому обычаю, так сказать. На основании приказа начальника академии, а не по решению суда, как сейчас. А тогда - какой там суд?! Я вас умоляю! Нарезали мне пять суток. Как показали дальнейшие события - это тот самый оптимальный срок-путь, что просто необходимо пройти каждому уважающему себя курсанту. Трое - маловато, не успеешь прочувствовать всю прелесть военной дисциплинарной системы, десять - много, велик риск немножко подгнить с одного бока. А вот пять - в самый раз!

Начальник курса самолично привез меня в комендатуру. Постучал в дверь кабинета, на которой красовалась золотистая табличка с надписью: "Заместитель военного каменданта N-ского гарнизона подполковник Гайдук Г.Г." Зашли.

Необходимо отметить здесь, что каждого разгильдяя, подлежащего аресту, не представляли лично ГГГ. Просто мой случай - особый, а начкур запарился устраивать подопечных на губу. То форма одежды не соответствовала, то личные вещи с собой не по списку, а то и просто начальство коменды вредничало, набивая себе цену. За посадку выложили коробку офисной бумаги и ещё какую-то канцелярию. Точно не знаю, но финансировал этот проект я. В жизни и не такое случалось.

Лысоватый вояка с седыми усами и странным выражением лица чинно поднялся с кресла, устремил взгляд и два жерла курносого носа-хряпки ... в мою сторону:

- Товарищ курсант! - Хриплый голос старого воина угрожающе вибрировал, - вы негодяй, пьяница и залётчик! Таким не место в Вооруженных Силах! - Подпол орал на меня с надрывом, целился пальцем, вроде, тоже в меня, а взгляд его устремился как бы сквозь мою скромную персону. Или вообще мимо? Я невольно оглянулся. Позади стоял лишь начкур, так что не оставалось никаких сомнений. Гневная тирада предназначалась мне. Я вздохнул, переминаясь с ноги на ногу.

- Чего ты топчешься, как жираф на плахе! Уволить тебя много! И куда ты нужен! В зоопарк не возьмут на подтанцовки бегемоту! Только на корм! - Геннадий Геннадьевич, так звали замвоенкома, перенапрягал голосовые связки, причем, не соблюдая никаких правил приличия и профессиональной этики, которым, несомненно, его обучали в военных академиях. Я узнал несколько новых залихватских матюков, стал обладателем ценнейшей информации, на чем он вертел таких, как я, а также принял к сведению некоторые особенности его интимных предпочтений, весьма расширившие мои горизонты теоретических познаний в этом деле. Меня немного подташнивало с большого бодуна, а тугая боль гнездилась гранитным камнем в черепе, мешая нормальному мыслительному процессу. Для себя твердо решил не спорить с этим человеком, а принять превратности судьбы таковыми, каковы они есть. Да и выбора не было.

О манере общения ГГГ с переменным составом и арестанским контингентом в курсантской среде слагали легенды. Приведу одну из них.

Некто из внутренних патрульных, которым "посчастливилось" лямку гарнизонного патруля тянуть здесь, находился на проходной при исполнении. На посту. В военной форме и шнурках. Со штык-ножом на портупее. При появлении в дверях ГГГ на спор подал команду во весь голос: "Внимание! Крокодил в штабе!" Тот изменился в лице, оно пошло красными пятнами, которые, впрочем, исчезли. А вот странность лица осталась. Навсегда. Того курсантика, конечно, не сразу съели. Потом. ГГГ лично выхлопотал ему десять суток. И затем по-отечески контролировал процесс пропускания его нежной розовой плоти через мясорубку подведомственного учреждения.

Переоделся в матросскую робу. Мне выдали казённое жёсткое, словно прогары, полотенце (мыльно-рыльные принадлежности взял свои) и отправили в камеру. Перед отсидкой пришлось постричься наголо, так что ваш покорный слуга походил на бритую обезьяну. Камера представляла собой десятиместное квадратное помещение с двумя окнами, забранными крупноячеистой металлической решёткой. Справа и слева от входа располагались нары. По пять штук на стороне. На период светлого времени суток они примыкались к стене таким образом, что использовать их по прямому назначению не представлялось никакой возможности. Светлое время составляло период между командами "пааадъём, суки!" и "ааатбой, дибилы!" В девять вечера караульные отмыкали нары, выдавали арестантам шинели и шапки вместо матрасов, подушек и постельного белья, и таким образом мы спали. В пять утра осуществлялся подъем. Вооружённые караульные выводили нас из камеры для гигиенических и телесных потребностей. Производили обыск. Его тщательность напрямую зависела от наличия совести у личного состава внутреннего караула. Фрунзенка, Дзержинка, Поповка или Можайка не представляли сколько-нибудь серьёзной опасности нашему запасу запрещёнки - куреву и спичкам, что прятали за лючком вентиляционной трубы. Заступление в караул ВОСОшников явилось крайне неприятным сюрпризом. Два курсанта, полностью экипированные, с оружием и б/к с проворностью молодых макак забрались по оконным решеткам и выпоторошили все кишки и закоулки наших схронов. Так мы лишились курева - такой малюсенькой, но крайне важной радости камерного бытия. Его натурально обнаружили и безжалостно изъяли. Стали кумекать, да решать, как будем отвечать на такую подлую атаку. Один из караульных выделялся малым ростом и красными водянистыми глазами. Единогласно прозвали его Вампирёнышем. Когда он проходил по коридору, в зарешеченном окошке двери мелькал лишь штык-нож, примкнутый к калашу, взятому "на ремень". Страж-гном не имел возможности заглядывать в камеру с положенной периодичностью. Для этого ему приходилось подставлять табурет, который, естественно, на ремне с собой не таскал. Ну, или подпрыгивать.

Все сидельцы, а нас в камере набралось десять человек - полна коробочка, быстренько и бесшумно распределились по сторонам от входной двери так, что увидеть арестантов из окошка не представлялось никакой возможности. Только штык-нож Вампирёныша появился в проёме окошка, мы затаили дыхание. Остановился. Камера вовсе перестала дышать! Холодное оружие дернулось. Вампирёныш подпрыгнул, пытаясь познать суть вещей. Дыщ. Ещё прыжок. Дыщ. И ещё. Дыщ. Затем удаляющиеся шаги. Дыщ-дыщ-дыщ. Кирзачи по бетонному полу стучали звонко, с гулким эхом. Шаги затихли. Снова дыщ--ды--дыщ. Но реже и тише. Нёс табуретку. ДЫЩ. Поставил, забрался. Ды-дыщ. В окошке сверкнули два хищных глаза. Спрыгнул. ДЫЩ. Дыщдыщдыщдыщдыщдыщ. Убежал. Вызвал подмогу - начальника краула в звании майора и двух караульных. Нас вывели из камеры, подвергли каждого личному досмотру и отправили топтать плац. Строевая подготовка длилась час-полтора. Месть маленького человека с гипертрофированным чувством ответственности состоялась. Пока мы колотили ботами по флегматичному серому асфальту, в камере произвели скрупулёзный обыск. Выбили все оставшиеся плюшки. Э-эх! Зато повеселились! Ценность позитивных эмоций в этом месте возрастала кратно.

Арестанская пайка в коменде - не сахар. Традиционная овсянка на завтрак напоминала ... одну известную биологическую жидкость, однако голод, как говорится - не тётка, и каша уминалась быстро. Пустела кишка ещё скорее. Молодой организм будто бы имел кишечник, как у волка, длиной в один метр. Голод - постоянный спутник юности в сапогах. Время приёма пищи ограничивалось. Пять минут завтрак и ужин. Десять - обед. Впрочем, это время также контролировалось караулом.

После завтрака следовали строевые занятия. Затем обед. После хозяйственные работы. Ужин. Личное время. Сон.

Пять суток. Пять незабываемых циклов тошнотворного однообразного повторяющегося нечто!

Из белых полос этой зебры могу выделить следующие. ...Одного деятеля из камеры забрали работать в штаб. Там он случайным образом прихватил пачку сигарет! "Вороне бог послал кусочек сыра". ...Другой товарищ по окончании срока вышел, а через пару дней в караул заступили его однокурсники и передали "привет": конфеты, печенье, пару бутылок газировки, курево и спички. Обещал! И сделал! Прелестно, когда слово не расходится с делом! Мелочь? Из таких вот мелочей строится характер! Мы смаковали! ...Вывели нас на улицу. Работы. Я опустошал мусорный контейнер. Оглянулся и увидел знакомое лицо. Курсант моей альма-матер, с моего факультета, на год младше! Заступил в наряд по коменде. Фельдшером. Разжился у него сигаретами и новостями...

В общем, романтика!

Самый яркий момент в этом деле - миг выхода на свободу! Секунду назад ты еще "во мраке глубин сибирских руд", а в следующее - свет, запахи, куча людей вокруг! Суета и толкотня, обыденнейшие вещи, стали глотком свежего воздуха! А когда вечерком в кругу боевых товарищей-однокурсников глотнули и пивка с вяленой корюшкой, всё окончательно встало на свои места, и жизнь весело зажурчала по венам, оставляя позади былые неприятности. Растаял ГГГ с его тяжелым взглядом в никуда. Стерлись из памяти лица товарищей-сокамерников. Потускнели воспоминания. Но остались. Не исчезли вовсе.

Этот уникальный опыт более не повторялся. Насчет будущего не скажу.

Как говорится, от сумы да от тюрьмы...