Наследник

- Раз, два, три, - мама стояла у крыльца дома, закрыв глаза ладонями и громко считала. Маратик выглядывал из-за ствола раскидистого дуба и радостно улыбался. На этот раз мама не обманула…

* * *

- Я не хочу оставаться у старого деда, - канючил мальчик по дороге на дачу. - Не хочу.

- Почему? - резко спросил папа. Папа вел машину, а за рулем он всегда резок, Маратик это знал. - Там кроме деда еще и тетя Паша, которая будет за тобой присматривать.

- Не хочу! Ты же сам не любишь тетю Пашу! И деда не любишь. Не хочу оставаться с ними.

- Ты же не девочка, Марат. Что за капризы? Любишь - не любишь. Хочешь-не хочешь. Мужчинам часто приходится жить через “не хочу”.

- На что ты намекаешь? - мама не выдержала и влезла в мужской разговор, хотя знала, что папа этого не любит.

- Ни на что. Просто воспитываю сына мужчиной.

- Все равно не хочу!

- Так тебя никто и не собирается оставлять у деда. - Мама развернулась на сиденье и протянула сыну руку. - Мы просто все вместе проведем день на даче. На природе. А нянька, скорее всего, и пончиков тебе напечет.

- Честно? - Маратик ухватился за мамину ладонь. - Мы будем все вместе?

- Конечно, честно, - мама улыбалась. - Зуб даю.

Маратик любил, когда мама улыбается. Он вообще любил маму. Не по детски сильно.

Папино лицо стало еще жестче и на скулах заиграли желваки…

* * *

- Три, четыре, четыре с ниточкой, четыре с иголочкой, - тянула мама.

Маратик, стоял за деревом и старался не дышать. Он любил играть с мамой в прятки. Особенно, когда он прятался, а не водил.

- Пять! - выкрикнула мама и её шаги зашуршали по опавшей листве.

Мальчик замер. Самый радостный момент в игре: понять по звукам направление того, кто ищет. Маму выдает сухая листва. Хотелось крикнуть: “Холодно! Ты идешь не туда, мама!”. Но надо молчать, иначе теряется смысл игры.

Мамины шаги все удалялись и удалялись, пока не раздался звук закрывающейся двери. Маратик представил, как исказилось папино лицо. Папа не любит, когда не придерживают дверь автомобиля, а хлопают со всей силы. Мама чаще хлопает.

Затарахтел мотор и машина сорвалась с места.

Маратик стоял, прижавшись лбом к шершавой коре дерева. “Она же дала честное слово. Дала честное слово, что не оставит меня тут одного”. Слезы потекли только тогда, когда затихли звуки отъезжающей машины. Мальчику казалось, что он оглох: ни шороха листьев, ни пения птиц, никаких других звуков. Тишина. “Она же дала честное слово!”.

- Пойдем в дом, - тетя Паша погладила Маратика по голове. Он даже не слышал, как нянька старого деда (именно так называли за глаза тетю Пашу родители) подошла к нему. Вкусно запахло ванилином.

- Пойдем в дом, малыш. Поешь горячих пончиков с молоком. Я к твоему приезду еще много чего наготовила.

Маратик зажмурился так, что в темноте заплясали светящиеся точки. Няньку не любил никто, она им была не родной. “Старая тетка, прибившаяся к богатому старику”, - так говорила мама. А тетя Паша любила всех. Они были ее семьей. Так она считала.

- Твой дед сегодня хорошо себя чувствует. Можешь сначала заглянуть к нему, а потом уже пончики.

- Она же дала честное слово… - прошептал мальчик.

В комнате деда, как всегда, царили полумрак и тишина. Дед не признавал посторонних звуков в комнате, даже музыку никогда не слушал. Он сидел в кресле с высоким подголовником, ноги закутаны в плед. На столе - книги, такие же старые, как хозяин, и любимая чашка с крепким чаем.

На вошедшего внука старик не обратил никакого внимания. Тогда Маратик открыл дверь, которую за ним аккуратно прикрыла няня, впустив в комнату и, громко хлопнув, закрыл. Дед вздрогнул, свел брови, сурово посмотрел на мальчика и заиграл желваками. Точно так же, как папа, когда чем-то недоволен.

- Ты же обещал в прошлый раз, что не будешь хлопать дверью.

“Она же дала честное слово” - пронеслось в голове у Маратика. Он зло посмотрел на старика, пожал плечами и отправился к бабочкам, ожидая окрика прадеда. Всегда только так и было, старик не позволял мальчику осмотреть всю коллекцию полностью.

- Только не касайся руками, - проскрипел дед.

Одна из стен комнаты была увешана рамками, в которых покоились бабочки. Ничего более красивого Маратик ни у кого не видел. Даже папина коллекция марок не шла ни в какое сравнение.

- Что это за бабочка?

- Аttacus atlas.

- А на русском?

- В некоторых случаях я предпочитаю латынь. Нет ничего более надежного и постоянного, чем мертвый язык.

- А это? - мальчик хотел коснуться рамки пальцем, но вовремя отдернул руку, иначе дед выставит из комнаты без объяснений.

- Chrysiridia rhipheus.

- Такое никогда не запомнишь.

- Запомнишь, если начнешь учить язык. Сколько тебе лет?

- Пять.

- Самое время начать учить. Я тебе дам Атлас бабочек. Могу и учебники по латыни подкинуть.

Маратик с удивлением смотрел на деда. Пожалуй, прежде он с ним никогда так долго и серьезно не разговаривал.

- А ты за бабочками в джунгли ездил?

- Нет. Они сами ко мне прилетают. Некоторые, правда, погостив, улетают.

- Улетают? Такого не может быть. Они же мёртвые.

Дед только усмехнулся в ответ.

- А что это за бабочка?

- Аcherontia atropos. Моя любимица.

- У нее череп на спинке, - шепотом произнес мальчик. Он и сам бы не мог объяснить, почему понизил голос.

- Ты прав. Череп. Интересно, да? На спине у бабочки человеческий череп. Она прилетела ко мне в день твоего рождения. Будешь учить латынь?

- Буду.

- Молодец. Сделаю тебя своим наследником. - Дед взял со стола Атлас бабочек, легко взял, одной рукой, и протянул правнуку.

Мальчик принял книгу и чуть не уронил, такой тяжелой она была.

* * *

С того дня комната деда стала любимым местом. Маратик всеми правдами-неправдами стремился на дачу, с удовольствием оставался на несколько дней. Незаметно для себя полюбил тетю Пашу и вовсе не из-за пончиков.

Латынь давалась удивительно легко. Было ощущение, что он этот язык знал до рождения, хорошо знал и вот сейчас вспоминает. Воспоминания накатывали не отдельными словами, а целыми фразами.

Прислушиваясь к легкому дыханию деда, мальчик научился ценить тишину. И настал день, когда тишина с ним заговорила. В тот день Маратик впервые уловил трепет крыльев бабочек в рамках.

- Ornithoptera alexandrae волнуется, сказал прадеду.

- Сколько тебе лет? - уточнил старик. Он сам, казалось, жил вне времени и постоянно забывал возраст, окружающих его людей. Это, пожалуй, единственное, что дед забывал, во всем остальном память его не подводила.

- Десять.

- Ornithoptera alexandrae была первой бабочкой, первой душой, чей трепет я услышал. Как все в истории повторяется. Только мне было не десять, а шестнадцать лет. - Дед погладил Маратика по голове. Он редко позволял себе нежности.

Помимо латыни и бабочек, мальчика очень волновала игра теней. Когда бабочки, вылетая из рамок, кружились по комнате, он замирал от восторга. В неверном свете приглушенных ламп, гигантские тени метались по комнате. Как-то раз одна из бабочек замерла над тарелкой с пончиками. Её, видимо, привлекла сахарная пудра. Марат подхватил указательным и большим пальцем тень, отбрасываемую крыльями. Бабочка затрепетала, забилась, как будто мальчик её саму держал пальцами и, дернувшись, как в судороге, улетела в рамку. Тень чьей-то неприкаянной души осталась в пальцах. Маратик смял её и зажал в ладони. Ему очень понравилась шелковистая текстура тени.

- Ты убил ее, - спокойно произнес прадед. - Убил душу.

- Как можно убить мертвую бабочку?

- Глупец. Именно мертвое и можно убить. Живое умирает само. Эта бабочка больше не будет вылетать из рамки.

Марат ничего не ответил. Он продолжал мять пальцами тень бабочки. Она все более темнела и темнела, пока не превратилась в черный комок, чем-то похожий на масляное податливое тесто. “Можно это тесто раскатать и вырезать силуэт”, - подумал мальчик и решил, что вечером, в своей комнате, он так и сделает, а сейчас будет продолжать заниматься, чтобы не разочаровывать старика. Дед, со временем, стал единственным человеком, которого, действительно, не хотелось разочаровывать.

Вечером, в своей комнате, Маратик первым делом проверил карман. Черный комочек исчез. “Видимо, вне комнаты деда, тени бабочек исчезают. Буду знать”. Никакого сожаления мальчик не чувствовал и, почитав несколько страниц текста на латыни, крепко заснул.

* * *

Шестнадцатилетие Марата отмечали на даче. К тому времени он полностью переехал к деду, перешел на домашнее обучение, презирал скопление народа и очень ценил тишину, особенно, если эту тишину было с кем разделить.

Родители приехали с самого утра с нелепым подарком - говорящим попугаем в большой клетке. Удивительно, но им всегда удавалось подарить то, что раздражает. Марат, как бы случайно, открыл клетку и выпустил птицу. Мама ахнула, а папа пробурчал: “Даже не сомневался”.

Стол тетя Паша накрыла на веранде. Она, в отличие от старого деда и Марата, гостей любила, пусть даже и тех, кто не любил её.

- Как хорошо, - проговорила мама. Она сидела за столом гостьей и в мыслях не держала помочь няне. - Какой мягкий и солнечный сентябрь.

Именинник бы с удовольствием отметил свой день в сумраке дедовой комнаты, но он знал, что дед не потерпит скопления народа на своей территории. Он бы на его месте тоже не потерпел.

Когда все наелись и произнесли положенные тосты, тетя Паша вынесла торт со свечками. Внешне все выглядело мило и по-домашнему. После чая папа взял гитару, мама достала из сумки книгу и углубилась в чтение. Дед, не прощаясь ушел в дом. Марат невольно посмотрел на часы - 4.44. Он улыбнулся - цифровые совпадения ему нравились. Папа продолжал бренчать и делать вид, что все нормально. Неожиданно вернулся попугай, залетел в клетку, расправил крылья и замер, словно бабочка в рамке. Марат, как зачарованный, смотрел на застывшую птицу.

- О чем мечтаешь? - папа, неожиданным вопросом, вывел сына из задумчивого состояния.

- Мечтаю о дне, когда смогу себе позволить не принимать гостей в день рождения.

Мама вскрикнула, выскочила из-за стола и, не зная, что дальше делать, кинулась помогать няне убирать со стола грязную посуду.

- Ты весь в деда, - констатировал папа и раздраженно ударил по струнам. Дальше, к удовольствию Марата, сидели молча, без лишних вопросов.

- Расскажи нам, чем ты занимаешься? - попросила вернувшаяся к столу мама.

Марат заговорил на латыни.

- Нам, пожалуй, пора. - папа бережно уложил гитару в чехол и, не прощаясь, направился к машине.

Мама остановилась на верхней ступени веранды. Она прикрыла глаза, подставила лицо под лучи уходящего солнца и раскинула руки. Наброшенная на плечи шаль напоминала крылья.

Марат замер в восхищении. Солнце светило ему в глаза и в этом ослепляющем свете мама виделась силуэтом крупной бабочки. Вот на спине проявился череп, шаль затрепетала.

- Аcherontia atropos, - прошептал Марат.

- Что? - оглянувшись спросила мама, тем самым нарушив очарование момента.

- Четыре, четыре с ниточкой, четыре с иголочкой, пять! Я иду тебя искать. - четко произнес Марат.

На мамином лице отразилось удивление.

Заработал мотор машины.

- Нам с папой пора, - произнесла мама.

- Да, вам пора.

Марат поднялся со стула и посмотрел на часы: 5.55. Он шагнул вперед и наступил на тень, отбрасываемую мамой на крыльцо. Тень затрепетала и забилась крыльями.

- Ты меня не поцелуешь? - непонятно по какой причине мама медлила с уходом.

- Нет, - спокойно ответил Марат.

Мама сбежала по ступенькам и направилась к машине. Тень, припечатанная ногой, продолжала биться. Марат присел и сгреб ее ладонями. Податливая шелковистая текстура послушно сворачивалась клубком.

Первое, что заметил Марат, войдя в комнату деда, пустую рамку.

- Где Аcherontia atropos?

- Улетела. Я же говорил тебе, что бабочки иногда улетают. Но ты не придал значения моим словам. А теперь...

Дед не стал договаривать. Он выглядел уставшим.

Марат положил скомканную тень на стол и принялся раскатывать её, как тесто. Затем взял ножницы.

Раздался телефонный звонок. Старый дед вздрогнул и поднял трубку. Марат продолжал щелкать ножницами.

- Машина сорвалась с обрыва, - прошептал прадед.

Марат подошел к пустой рамке, открыл стеклянную дверцу и прикрепил на место бабочки черный силуэт, вырезанный из ее тени. Силуэт мамы. В районе спины четко просматривался череп.

Завершив работу, Марат посмотрел на часы: 6.66. Он оглянулся. Старый дед сидел в кресле, неестественно свесив голову. В комнате царила звенящая тишина.

На втором этаже дома в дальней комнате протяжно плакала разом помолодевшая няня. Ей предстояло опекать нового, слишком юного, наследника.