Я один в этом доме...

Я один в этом горевшем доме, где до меня домогается сорокалетняя баба с четырьмя детьми на шее, а затем её изо всех сил старается т**хнуть дед. Через стенку в одних трусах, развалившийся на металлической холодной кровати.

Я один в этом доме, где тревожный параноик Денис говорит курить в печь, иначе получит выговор по самым лучшим традициям казармы, где он всякое искусство отзывает "какой-то х**ней", отвергая тем самым тот факт, что оно сидит внутри него, как изжога.

Я один в этом доме, где расходуя все духовные и мозговые приёмы не удаётся закрыться и уйти в себя, чудесным образом применяя деперсонализацию и эскапизм, чем ранее мои глаза сияли сильным характером для одесского бомжа. Когда я пил с ним водку на холодной белой плитке под шумным дождём. Так он говорил: "Таки да. Я вижу по глазам."

Я один в этом доме, где за вопросом Саньки: "Шо читаеш?" следует отвратительное и пугливое: "Да так..." Где он, получив удар под дых, корчится на ковре, в самом широком смысле ликуя, что ему не сломали рёбра. За узколобие и глупость.

Я один в этом доме, где можно разделить с породнившимся бомжом разве что последние капли медовухи на дне пластиковой бутылки из-под минералки.

Я один в этом доме, где все окна закрыты пыльной клеёнкой из-за страха хозяйки перед п***дливыми жителями села, где все знают, что она готова пристроиться за стакан, а за сотку устроить праздник внутреннему мальчику, который только-только стал обращать внимание на женскую сущность.

Я один в этом доме, по двору которого носился горящий тракторист, что облил себя бензином и подпалил, доведённый до белой горячки своей женушкой Ниной - хранительницей очага, которую ходил он многими ночами подбирал под заборами, насмехающихся над ним мужиков.

Я один в этом доме, где парнишка Владик лет двенадцати прячется в углу за столом и, накрываясь пуховым одеялом, молча уходит в телефон, не проронив за весь вечер ни единого слова, только попытки беззвучно всхлипнуть.

Я один в этом доме, где клейкая лента с мухами качается под потолком, страшно напоминающая виселицу, к которой так и липнут взгляды всяк сюда входящих незнакомцев, что покидают этот дом, пытаясь страшным сном, лишенным всякой претензии на реальность, представить Ниночку и что она из себя представляет.

Я один в этом доме, где меня собираются женить на образованной колхознице двадцати пяти лет, только услышав "якими словами я выражаюся", наговаривая при этом как старинные индуистские мантры о её красном дипломе, который видал я в гробу...

Я один в этом доме, над которым звёзды расступились, брезгуя донести свой безграничный и нескончаемый свет, лишь бы он запнулся на разбитом корыте, нежели отразился от ржавых пластов крыши, по которым стекает самая грязная вода самых грязных дождей.

Я один в этом доме, где серая кошка Дымка исподлобья наблюдает своими жёлтыми глазками на выпивоху и старую бл**дунью, что хряпнула и раскинулась на кровати: простая и понятная как игральные карты рубашкой вниз.

Я один в этом доме, где мальчики с начальных классов знают, что у дяди Евгена можно затариться травой, где они вскочив из-за парты бегут за бутылкой просто потому что весело и "прикольно штырит."

Я один в этом доме, где Библия читается так, что лишь бы и вовсе не читалась, лишь бы её здесь не было как истинной веры, а не способа справиться с сиюминутными трудностями, чтобы забыть о её существовании, как деньги им нужна Библия. А "деньги нужны, чтобы о них не думать."

Я один в этом доме, где огонь шипит как гремучая змея, впрыскивая яд поочередно в каждого из маленьких мышат, ещё не видевших света, ещё не видевших матери и инстинкта самосохранения, которое выработалось бы при её личном безразличии и шкурничестве.

Я один в этом доме, где сидя на кухне, ковыряю грязь под ногтями и оттираю штаны от пыльных пятен. Лишь бы скрыть наплывы агрессии пытаюсь уйти в себя и мысленно пытаю набитую водкой и черкасскими хуя**ми б**дь.

Я один в этом доме, где на объятия сзади я отвечаю заламываниями рук и едкими фразами в сторону обнимаемой коллекционерки мужских запахов.

Я один в этом доме, где её сын отводит меня в лесок показать шалаши и домики на деревьях, построенные в случай маминых бредней, после которых он стал параноиком, долго вертящемся в попытках заснуть, не вспоминая прошедший день, и никогда не просыпающемся по собственному желанию, приняв за глупость проснуться. И волки воют ему холодную колыбельную.

Я один в этом доме, где доярка Нина жалеет меня, как ей привиделось, таскаемого одесским бомжом, слабого и беззащитного, после чего просит моего прощения, приняв мою критику на идиотские теории за оскорбленность сказанным ей.

Я один в этом доме, где мальчики прячут бычки и сигареты от своей мамашки, что как-то принесла домой щенка, назвав его Топой. Теперь он бегает как и она за кем попало и под видом ласки и любви выпрашивает чего бы пожрать.

Я один в этом доме, где кухня — полуотвалившееся помещение с выбитыми стеклами из облупленных ветхих деревянных ставней. Пооборванные шторки развевает леденящий ветер.

Я один в этом доме, на утро окружённом серой заморозью на траве и невпопад вылезшими из под земли капустками, сбрасывающими свои одёжки перед старыми пузатыми тыквами рыжего цвета, что прекрасно вписывались бы в палитры туманных и мистичных скандинавских деревушек.

Я один в этом доме, но и здесь мне удалось найти успокоение и секунду примирения с забитым пространством запятнанных маслом и пыльных ковров когда-то цветастых и ярких, но потускневших под черными задубевшими от пота носками. Где мрачным казался бой часов, вытеснявший меня в сон из храпа искалеченных и больных людей.