Радость
На проходной завода была толпа. Очередь шла медленно из-за двойной проверки на входе. Когда подошла очередь Богомила, он провёл магнитным пропуском над специальным окошком и подул в алкотестер под бдительным взором охранника в тёмно-зелёной форме. Лампочка на тестере загорелась зелёным, и охранник кивнул – проходи, мол. Рабочий шагнул за турникет и остановился рядом со священником в чёрной рясе.
Вторая проверка была, по мнению многих – и Богомил это поддерживал – куда важнее первой. Если алкотестер проверял тело, то теперь пришёл черёд души. Подняв лицо к висевшей над выходом иконе, Богомил перекрестился и робко взглянул на священника.
- Хорошо, сын мой, - важно кивнул тот. – Иди, работай.
Выйдя из здания, рабочий пропустил проехавший трактор и зашагал дальше, мимо часовенки. Не забыл перекреститься, поклонившись золотому кресту и отдельно - священнику, стоявшему на ступенях. Тот кивнул и в ответ перекрестил прохожего.
Добравшись до раздевалки, Богомил открыл свой шкафчик и начал вытаскивать форму.
- Так, Миролюбов! – раздался за его спиной голос мастера. – Погоди переодеваться.
- Доброго здравия, - поклонился тот начальнику.
- И тебе того же. Знаешь, тут про тебя спрашивали – давненько к батюшке нашему не заходил. Грешно это, знаешь ли. Ты, пока не переоделся, сходи к нему, помолись да исповедайся, а то он уже начальнику цеха письмо прислал со списком припозднившихся.
- Грешен, каюсь, - кивнул Богомил. – Давно собирался, да всё времени нету. Работа всё отнимает. Когда изволите отпустить?
- Да сейчас и иди. Пока не переоделся. Я в курсе, что ты вовремя пришёл, так что иди смело. Ребята пока тебя подменят. Только это, долго не задерживайся.
- На то воля божья, - смиренно ответил Богомил.
- Конечно, божья. Ну, иди, иди.
- Давно тебя, сын мой, видно не было, - начал батюшка, сложив руки на животе. – Я уж начал думать, что ты и про Бога забыл.
- Да что вы, что вы! – Богомил перекрестился. – Я человек верующий, мне без Бога никак.
- Как и всем нам. Так отчего же не заходил?
- Работы много было. Не передохнуть.
- Никак мастер времени не выделял для духовного общения?
- Есть такое. Собака он и безбожник, мастер наш. Всё по работе спрашивает, никакой духовности.
- Мне тоже так кажется.
- Если бы не он, я б давно уже пришёл. Вот крест.
- Хорошо, хорошо. Верю. Я поговорю с начальником цеха, не волнуйся. А то из вашей бригады все припозднились. Пора, наверное, вам и другого мастера заиметь. Боголюбивого и богобоязненного.
- Именно так, отче. А то развелось этих атеистов… - Богомил сплюнул.
Батюшка тоже сплюнул.
- Не упоминай даже о них. Господь всё одно расставит всё по своим местам. Нам нужно только верить, да почаще молиться. А теперь покажи-ка мне чек на отчисления в церковь. Ты ведь его не забыл?
- Как же можно, батюшка. Как можно.
***
Вечером, когда усталый Богомил пришёл домой, его жена, Доброслава, уже накрывала на стол.
- Пожалуйте, любимый мой муж, - поклонилась она, выходя в прихожую.
Любимый муж повернулся к ней спиной, и женщина покорно стянула с него куртку. Потом опустилась на колени и помогла расшнуровать ботинки, сняла их и убрала в обувницу.
Богомил прошёл на кухню, перекрестился и сел за стол. В широкой белой тарелке его ждал борщ, ярко-алый, присыпанный сверху свежей зеленью. Рядом стояли судочек с холодной сметаной и блюдце с нарезанным хлебом. Но главного Богомил так и не увидел.
- Почему не налито? – недовольно спросил он.
Жена ойкнула и захлопотала. Достала рюмку из шкафчика и запотевшую бутылку из холодильника. Налила тягучую, как слюна, водку – доверху, до краешка. Богомил едва дождался – схватил рюмку и залпом выпил. Довольно крякнул, взял ложку и заел борщом. А потом молча отложил ложку, встал и кулаком ударил жену в живот.
От такого удара – пусть и короткого, без размаха – Доброслава согнулась пополам. Её лицо посинело, глаза вылезли из орбит. Она пыталась вдохнуть, но воздух никак не шёл в лёгкие.
- Опять пересолила, – тихо сказал Богомил. – Уже второй раз подряд. Влюбилась, никак?
Едва начавшая дышать жена отрицательно замотала головой.
- Чай, язык проглотила? – ласково спросил Богомил.
Потом он взял жену за ухо, сжал его в кулаке так, что женщина вскрикнула от боли, а второй рукой шлёпнул её по заду:
- Не ори! Не беспокой добрых людей! Напортачила – так терпи молча!
Он ещё несколько раз шлёпнул её по заду. Потом, внезапно возбудившись, повернул её к себе, задрал полы простого платья и уже стал было расстёгивать ремень, как вдруг услышал, что открывается входная дверь.
В квартиру вошёл бледный худой подросток тринадцати лет – Милорад, сын Богомила.
- Здравствуй, папа, - сказал мальчик, увидев отца.
Милорад был не глуп и сразу понял, что пришёл он не вовремя. Разозлившись пуще прежнего, Богомил подошёл к сыну и отвесил ему подзатыльник:
- Ты где шлялся опять?
- Мы… Мы с ребятами в школе занимались… - дрожащим голосом ответил Милорад.
- В какой ещё школе? У тебя только три урока, последний заканчивается в двенадцать! А сейчас половина пятого, поганец!
- Мы на факультатив задержались. Это бесплатно, папа.
- Бесплатно, говоришь? – Богомил схватил сына за ухо так же, как до этого схватил жену. – И что же за факультатив такой?
- Алгебра, папа! – Голос Милорада стал тонким от боли. – Ал…
- Какая ещё алгебра?! Тебе кто разрешил на алгебру ходить, а? Математике четыре года поучили – и хватит с тебя, с бестолочи! Я тебя для того кормлю, чтобы ты на алгебре сидел?
- Папа, но это же бесплатно! – Милораду казалось, что именно этот вопрос волнует отца больше всего. – Не надо платить!
Богомил отпустил ухо сына и дал ему пощёчину. Голова у мальчика дёрнулась, и он потерял равновесие. Упал на стену, устояв на ослабших от страха ногах.
- Богомил, пожалуйста… - сказала с кухни Доброслава.
Муж оглянулся на неё – удивлённо. Женщина давно уже не позволяла себе вольностей, а тут ещё и вступилась за сына.
- Иди в комнату, - бросил он Милораду, отворачиваясь от него. – Молись. И не приведи Господь тебе показаться мне на глаза, пока я тебя не простил!
Парень поспешил убраться от отца подальше. Тихо затворил за собой дверь в комнату.
- Что-то, жена, ты много позволять себе стала, - сладко проговорил Богомил, возвращаясь на кухню. – То еду пересолишь, то голос возвысишь.
Доброслава хотела сказать, что голос она не повышала, но удержалась – пустое это, только муж сильнее разозлится.
- Так почему суп-то пересолила? – продолжал Богомил, вплотную подходя к жене. – Влюбилась в кого?
- Да в кого бы я влюбилась, муж мой? Только тебя люблю, да сына, да Бога нашего.
Богомил пристально рассматривал жену, остановившись прямо перед ней. Красивая она, подумал он. Губы полные, глаза большие, бёдра добротные, крепкие…
- Ой ли? – глумливо сказал он, переводя взгляд с бёдер жены на её грудь. - Не нравится мне, как ты говоришь, жена. Ой, не нравится.
В дверь позвонили. Доброслава вздрогнула от неожиданности, а Богомил нахмурился.
- Не гостей ли ждёшь? А, жена?
- Каких гостей? – Та чуть ли не плакала.
- Вот сейчас и узнаем, каких.
Он решительно вернулся к двери и, не открывая, громко спросил:
- Кто там?
- Здравствуйте, это ваш сосед, - раздался в ответ мужской голос. – Откройте, пожалуйста.
- Сосед, значит? – Богомил выразительно посмотрел на жену, потом вернул на лицо мягкую улыбку и приоткрыл дверь на несколько сантиметров.
- Благослови вас Господь, соседушка, - сказал он мужчине за дверями.
На лестничной площадке стоял мужик – молодой, крепкий, но уже с пивным животиком.
- Да, да, и вам того же, - ответил мужчина. – Меня Андреем звать, я сосед ваш новый. Я это, чего зашёл-то… Мы ремонт собираемся делать, так я обхожу людей, спрашиваю, не помешаем ли. В смысле, нет ли детей маленьких, ну и всё такое? Не хотелось бы мешать.
- Нет, маленьких детей нету, - Богомил улыбнулся ещё шире. – Да, кажется, ни у кого здесь нету. Не беспокойтесь. А вам Бог деток послал?
- Нет, не… нет у нас пока детей. В общем, если мешать будем – не стесняйтесь, говорите. Мы вон, из сто четвёртой. До свидания.
- Скажите, милый человек, а вы в какую церковь ходите? – неожиданно спросил Богомил.
Он заметил, что на шее у соседа не было крестика, и подозревал, что перед ним атеист.
- Да пока ни в какую, мы ж только приехали, - уклончиво ответил Андрей. - Из другого города переехали с женой, тут ещё ничего не знаем.
- Может, изволите с нашей семьёй сходить в воскресенье? По-соседски, скажем так.
- Посмотрим. – Видно было, что Андрей пытается уйти от разговора. – Ну ладно, мне ещё другие квартиры обойти надо…
- Да ничего, успеется. Скажите, а вы с женой крещёные?
Андрей пристально посмотрел на Богомила, улыбавшегося ему всё той же слащавой улыбкой, и твёрдо сказал:
- До свидания.
- Не крещёные, стало быть. Вот, потому и деток у вас нету.
Сказав это и увидев, как покраснело лицо у нового соседа, Богомил захлопнул дверь. Довольный собой, вытащил из кармана телефон, перекрестил его и дрожащими от возбуждения пальцами начал листать список контактов. Наконец, нашёл нужный и нетерпеливо его набрал.
- Доброго дня, отец. Извините… Да, я по срочному делу. Похоже, у меня сосед – атеист!
Последние слова он буквально выкрикнул, улыбаясь во весь рот. Внимательно выслушал, что ему скажут, и продолжил:
- Спасибо, батюшка. Да, я тоже так считаю. Ничего, я вам напомню адрес… Записываете? Улица Святого князя Владимира, дом пятнадцать. Квартира у атеиста – сто четвёртая, подъезд третий.
Закончив разговор, он снова перекрестил телефон, убрал его в карман и только теперь вспомнил про жену, которая всё ещё стояла на кухне, сжавшись от страха.
- Сосед – атеист! – шёпотом сказал Богомил, потирая руки. – Представляешь?
Доброслава робко улыбнулась, стараясь угодить мужу:
- Слава Богу, ты его вовремя заметил!
- Вот именно! Если бы не я, кто знает? Может, он бы и крестик себе потом купил, чтобы не выделяться. Ну, как эти, из сто семнадцатой. Помнишь их?
- Конечно! – Доброслава улыбнулась смелее. – Но тебя не обмануть, ты этих гадов за версту чуешь!
- Именно так! Радость-то, а? Ох, жена, и чудной же сегодня денёк!
***
Вскоре к дому подъехали две машины – полицейская легковушка и белый фургон. Несколько человек вышли из них и направились к третьему подъезду дома номер пятнадцать по улице Святого князя Владимира. За тем, как они стучали в дверь квартиры номер сто четыре, Богомил следил через глазок своей двери. Душа его пела, когда удивлённого мужчину вытащили в подъезд и повели вниз по лестнице. В квартире закричала женщина, но через минуту вывели и её.
Когда люди спустились, Богомил вышел из квартиры и бегом спустился к лестничному пролёту, чтобы из окна подъезда понаблюдать за соседушками. Тех как раз сажали в белый фургон – в ту его часть, где не было окон. Поглощённый этим зрелищем, он не заметил, как за его спиной остановился бородатый дед, согнутый ревматизмом.
- Здравствуй, Богомил.
Тот подскочил от неожиданности.
- Здравствуй, Мстислав. Как твоё здоровье?
- Опять ты кого-то сдал, - сказал дед, проигнорировав вопрос.
- Всего лишь исполняю свой гражданский долг. – Богомил напустил на себя смиренный вид. – Сосед-то атеистом оказался.
- Вот оно как. Читаешь Библию, Богомил?
- Конечно, читаю. Каждый день. И жена моя читает, и сын. А ты, Мстислав?
- Ты бы не дерзил старшим.
- Я не… - Богомил поклонился. – Прости, не то я хотел сказать.
- «Скудоумный высказывает презрение к ближнему; но разумный человек молчит». Знаешь, откуда эти строки?
- Конечно, Мстислав. Из Библии.
- Конечно, из Библии, болван. А из какой книги?
- Я… что-то запамятовал. – Богомил сделал было шаг к лестнице, но Мстислав встал перед ним, не давая пройти. – Кажется, это книга пророка Иезекииля…
- Читай Библию, Богомил. «Да не отходит сия книга закона от уст твоих; но поучайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять всё, что в ней написано: тогда ты будешь успешен в путях твоих и будешь поступать благоразумно».
- Конечно, Мстислав. Ты прав. Знаешь, мне нужно вернуться домой…
- Не хочешь говорить о Библии? – Мстислав хитро улыбнулся, прищурившись. – Или, может, не хочешь говорить о Боге?
- Что ты, что ты! – Богомил неистово перекрестился. – Конечно, хочу! Просто сейчас не время и не место…
- Всегда время и всегда место говорить о Боге.
- Мне пора. Правда, пора.
Богомил просочился между плечом старика и зелёной подъездной стеной, взлетел по ступенькам и юркнул в квартиру. Захлопнул за собой дверь, запер её на все замки и замер у дверного глазка.
Старик медленно поднялся по лестнице, собрался было пойти к себе, но вдруг повернулся к двери соседа, посмотрел в глазок – словно в глаза самому Богомилу – и погрозил двери пальцем. От неожиданности тот даже попятился. Взял себя в руки он лишь когда соседская дверь хлопнула, закрывшись.
- Фу, старый чёрт, - прошептал Богомил, отправляясь в комнату.
Про жену и сына он уже не вспоминал.
***
На следующий день Богомил проснулся оттого, что его самым непочтительным образом тормошила жена. От такой наглости он на несколько секунд потерял дар речи – это ж надо, в выходной день его будят! Да ещё кто – жена! Обычно семья на цыпочках ходит, пока хозяин дома не выспится.
Оправившись от удивления, Богомил собрался было дать жене оплеуху, но выражение её лица его остановило.
- Что такое? – спросил он, чувствуя неладное.
- За тобой… пришли за тобой, муж. Вот…
Она указала в сторону двери, и только теперь Богомил заметил стоявшего там полицейского.
- Что?! – Богомил вскочил и, как был, в трусах, двинулся к полицейскому. – Что вы делаете в доме у богобоязненного христианина?..
Тут он осёкся, увидев за спиной первого полицейского ещё двоих служивых, а с ними - батюшку. Последний смотрел укоризненно, поглаживая аккуратную бороду.
Богомил тут же понял, что случилось. Кто-то оклеветал его, и теперь за ним явился отдел защиты верующих.
- Батюшка! Отче! – обратился Богомил к священнику. – Неужто оклеветали меня?
- Оклеветали или нет, это мы в отделе разберёмся, - сухо ответил полицейский вместо священника. – Собирайтесь.
- Да как же? Неужто я семью оставлю? У меня жена, сын! Куда они без меня?..
- У остальных тоже жёны и дети. Это не повод уклоняться от следствия.
От слова «следствие» у Богомила закружилась голова.
- Так то ведь грешники, язычники, атеисты! – возразил он и сплюнул. – Дрянь всякая, мерзость! Грязь! А я ведь в Бога верую, в церковь хожу! Пожертвования, кстати, исправно оставляю! Живу по Библии!
- Вот брехать не надо! – раздался из прихожей знакомый голос. – Не знаешь ты Библии, чтобы по ней жить!
Богомил не видел говорившего, но узнал голос. Это был, конечно, Мстислав, старик-сосед.
- Вы что же, этого ненормального послушали? – Богомил фальшиво рассмеялся. Так фальшиво, что сам не поверил. – Да его самого надо проверять, сектанта этого! Хотите, я про него вам расскажу?
- А что вы вообще тут делаете? – строго спросил Мстислава полицейский.
- Дверь у соседа открытая, вот и зашёл, - усмехнулся тот. – Мало ли, думаю, преступление какое совершается.
- Вам присутствовать при аресте никак нельзя, - отрезал полицейский. – Выйдите из квартиры.
Мстислав помялся, но ничего больше не сказал и вышел.
- Да он ненормальный, говорю же! – гнул своё Богомил. – Сейчас вот такого про него расскажу, что…
- Помолчи, сын мой, - перебил его священник. – Вот в отделение приедем, там нам всё и расскажешь.
- Да как же? Батюшка! – Богомила вдруг начала колотить дрожь. – Меня нельзя арестовывать! Я же по вере живу, по Библии! Я верующий! Нельзя меня арестовывать! И судить нельзя!
- Это мы ещё посмотрим, насколько вы верующий, - сказал полицейский. – Сказано вам, собирайтесь. Мы ждём.
- Да ты как смеешь вмешиваться! – взъярился Богомил. – Не видишь, я с батюшкой говорю? А ты тут, со своими мирскими разговорами…
- Последний раз повторяю, гражданин – собирайтесь. Или мы заберём вас так.
- Не имеете права! – уже закричал Богомил. – Я верующий, меня трогать нельзя! Это я на вас в суд подам за оскорбление! Невежда!
- Всё, забирайте, - бросил полицейский.
Двое служителей закона, до того стоявших в прихожей, двинулись на Богомила. Хозяин квартиры попятился, но не успел ничего сделать. Его схватили за руки, скрутили и повели, как было – в трусах и майке, босиком – по лестнице. Он уже притих и не издавал ни звука, только смотрел по сторонам широко распахнутыми от страха глазами, да беззвучно раскрывал рот. То ли от навернувшихся некстати слёз, то ли от испуга, но весь путь до машины Богомил прошёл как в узком сюрреалистическом коридоре, в который смешались и подъезд, и улица, и распахнутые дверцы белого фургона. Лишь когда эти дверцы захлопнулись, арестованный вдруг понял, что случилось что-то непоправимое. Что-то, чего и произойти-то не могло в принципе, однако же всё равно произошло.
***
А тем временем батюшка положил перед Доброславой несколько листов бумаги.
- Вот здесь подпиши, дочь моя. И здесь, да.
- Скажите, - умоляющим голосом спросила Доброслава, - а он точно не узнает, что это я донесла?
- Нет, дочь моя. Конечно, нет.
- А бумажки тогда эти зачем?
- Это-то? Так, для формы только. Он их и не увидит. Подписала? Хорошо. Ну, пора нам.
- Может, чаю откушаете на дорожку?
- Спасибо, но нет. Пока я тут сижу, дочь моя, грех шагает по стране, совращая праведных. Не всех ещё мы грешников нашли.
- Ну, тогда доброго пути. Благослови, батюшка!
Последняя просьба была неожиданной. Священник замешкался, но женщина уже согнулась перед ним, сложи крестом руки на груди. Когда же он перекрестил и благословил Доброславу, та схватила его руку и с жаром её поцеловала. Потом вдруг упала на колени и заплакала, сперва тихо, но с каждым вдохом всё больше переходя на рыдания. Священник погладил её по голове, ласково приговаривая:
- Ну, будет, будет, дочь моя. Может, всё и обернётся. А может, и нет. Но ты женщина молодая, крепкая – справишься. Утри слёзы.
Однако та и не думала утирать слёзы. Она громко рыдала, не пытаясь остановиться или встать. Смутившись, священник кивнул и поспешил выйти из квартиры.
Машина с её мужем уже давно уехала, а Доброслава всё плакала. Она не хотела останавливаться, ведь плакала она от счастья. То удовольствие, какое она испытала, увидев мужа в наручниках, превосходило всё хорошее, что произошло с ней за последние несколько лет.
Когда её сын, Милорад, бледный от волнения и слёз, вышел из комнаты, Доброслава рассмеялась и протянула к нему руки. Подросток бросился к маме, крепко обнял её и тоже засмеялся.
- Увезли! – повторял раз за разом Милорад. – Мама! Увезли!
- Увезли! – повторяла за ним Доброслава. – Радость-то какая! Слава тебе, Господи! Увезли!
Персы однобокие до карикатурности, увы( реплики с инверсиями не убедительны.
Очень сложно найти в жизни золотую середину, потому и кидает нас из стороны в сторону. А потом — Ой! Перегибы! — и давай в другую сторону гнуть. Вот так и движемся зигзагами к светлому (к светлому ли?) будущему.
Как по мне — здесь недостаток один. Непонятно, о чем именно настучала жена. Я б обязательно привёл в тексте её донос. И написал бы его так, чтоб можно было поржать. Тогда бы рассказ закончился на более весёлой ноте и оставил бы у читателя лучшее впечатление.
Но в целом — автор молодец.
Автор — не слушайте любителей нудятины. Пишите ещё.
Я там вас даже похвалил. Радуйтесь.
litclubbs.ru/articles/40688-radost.html#comment_669470
Здесь в рассказе женщину муж кулаком в живот ударил. Всё!
Домашнее насилие!!!
О таком только серьёзно пишут!
А-а-а! Кто против? Казус? На кол его!
Тьфу…
Вы вон на Хармса лучше наезжайте. У него есть изнасилованные школьницы и бабушка с проломленным черепом.
Это ж тоже домашнее насилие.
Он не мог писать несерьёзно!
Вокруг одно
ханжествофарисейство.
Уйду я от вас…
Просто не первый раз вижу, как у вас что-то на мой взгляд абсолютно несмешное смешно, вне зависимости от того, что имел ввиду автор. Это любопытно.
Тренды подвывел в будущее и описал.
Я писал, что это сатира саркастического плана. И ещё писал, что я бы, например, в концовке рассказа привёл текст доноса. А вот этот текст сделал бы смешным. Хотя бы безграмотностью.
Тогда бы впечатление от рассказа было несколько иным.
А сатира необязательно должна быть смешной.
И это не недостаток.
У меня создалось впечатление, что любое проявление юмора для вас — петросянство. Не имеет значения, какого, хоть английского, хоть немецкого, хоть чёрного, хоть зелёного.
Возвращаясь к этому расскажу, хочу заметить, что даже в нём есть место юмору.
Город… любой.
Типажи…. а там больше нет ничего уже.
По поступкам видно человека. По поступкам…
P. S.
Да, и это трагедия, а не фельетон.
Яркий образ тирана! Очень яркий!
Не берусь утверждать, но на мой взгляд, для короткого рассказа герои раскрыты исчерпывающе, ну а что о них тут еще надо говорить? Эти имена, этот благообразнейший до тошноты способ общения и — каждый из них готов съесть (сдать) ближнего. Одни — чтобы выслужиться, другие — чтобы выжить…
Я вот уже два года живу в таком, хоть и не в таких пока масштабах… за мнения, за мысли, за лайки, за цвет одежды — названивают куда надо, соседка на соседа, брат на брата стучит, мать на сына… Поэтому сразу отозвалось — болезненно, близко.Просто вы в меня попали, Михаил. )Никакого веселья здесь, конечно, нет и быть не может. Яркая антиутопия.
А, ну и финал красноречивый понравился — в такой системе все ходят по лезвию, как бы кто ни выслуживался. Ну и, разумеется, возмездие — всё прилетает обратно.
Н-да… Эка вас крутит, однако…
Вы что, откровенно утрированные образы персонажей за чистую монету принимаете?
Ну нельзя же так, ей-богу. Разве этого сразу не видно в тексте? Зачем вы вживаетесь в то, что совсем для этого не предназначено?
Да, это антиутопия. Но почему вы считаете, что все антиутопии должны быть сварены на серьёзных щах?
Ох, беда с этими наивными поэтами…
Я бы с интересом послушала, что автор хотел выразить, что для чего предназначено, смешно ли ему. Вас услышала.
Сатира не обязательно смешна, она бывает и трагична, и грустна, и по-всякому. Вот стало интересно. А вы с «1984» тоже ржали? А с «451 по Фаренгейту»?
автора, а Брэдбери — почти гений. Не сравнивайте с этим рассказом. Здесь даже инверсии работают в указанном мной направлении. Виктория выше правильно заметила.
тот момент, когда дико хочется перейти на вашу личность, а нельзя ))
Здесь короткий рассказ. Персонажи почти не проработаны (Виктория опять права) и всё утрировано. Это сразу бросается в глаза. Начиная с говорящих имён и заканчивая инверсиями. В этом случае и не нужна никакая проработка. Рассказ автоматически при такой подаче превращается в сатиру, сдобренную сарказмом.
Вживаться в это не стоит. Здесь работают другие механизмы восприятия. И относятся они к области критического мышления.
Они ж и не знают, блаженные, что у нас Оруэлла из книжных магазинов изъяли, чтобы не палиться в широкую. :)
Не спешите убеждать.
Тут пока гром не грянет…
Не стоит оно того.
Давно в книжных не был. Но в интернете его навалом.
Я не говорю, что роман плохой, но делать из него икону может только недалёкий человек.
И так мне Вам хочется в известную рифму ответить…
И закончить на этом.
Но добрый Вы человек.
Блин.
Но нифига не знаете.
Я поражаюсь.
Неуж-то это мы одни такие — всё нам знать надо? :)
Насчет «вживаться не нужно». Знаете, если рассказ к этому не располагает — он просто плох и напрасен. А уж какие у кого работают механизмы восприятия — вот это под одну линейку не надо тут мне. )
Это ответочка.
На Ваше «Эко Вас крутит...».
Неудивительно. Я думал, в России — свят-свят-свят…
Не, у нас второй раз не запретят. Буржуи будут говорить, что эта книга про сталинистов, а сталинисты, что она про буржуев.
Так и будут писюнами перебрасываться.
Да не такая уж страшная эта книжка. Сбоев логики там до чёрта.
А вот «Свиной хутор»
у него — хорошая повесть.
Ваши эти импульсивные предположения…
Меня искренне пугают.
Знаете, я, видимо скоро перестану стремиться насыщать свои тексты идеями и смыслом. Вот эти многоуровни все… Это усложняет восприятия современого читателя, очевидно.
И начну писать простые сказки. С одной прямолинейной мыслью.
Если даже авторы (итить колотить) не могут строить простые логические цепочки…
Огорчили.
Сильно огорчил меня.
Тут палитоту нельзя.
Зря.
Дело в том, что обсуждение запрета тех или иных книг не является политотой. Тем более на литературном сайте.
Например. Книга «Майн Кампф» — запрещена в России. Или расовая теория Розенберга — запрещена в России. Нужно просто пояснение добавлять.
Вон, Ветер в дуэли даже стих о Еве Браун написал. И что такого?
Далее — можно и поговорить о книгах атамана Краснова. Они не запрещены (художественные), хотя он повешен.
Где здесь политота?
То же самое касается Оруэлла.
Если где-то изымается 1984 (несомненно, это тревожный звоночек), то скорее всего — это действие местных
властей. Об этом нужно орать везде, а не молчать.
Вот как-то так.
баринвсех рассудит.Наверное, дело в каких-то личных маркерах читательских. Кому-то данных более чем, кому-то не хватает. Но это же нормально, скорей всего.
Верующих во что?
По головке погладить.
Молоком горячим напоить и спать уложить.
Песенку спеть колыбельную.
Не понятно, что делать с ними. Не понятно…
Вот вы нарисовали картину антиутопии, альтернативной реальности — а как связываете её с нашей реальностью? Тональность рассказа непонятная — то ли «чисто поржать», то ли «плакать хочется». Как творческий эксперимент принимаю, как упражнение принимаю, но хотелось бы больше авторской позиции и авторской ответственности. Вывернуть наизнанку теоретически можно всё, чисто технически, а идея-то у вас в чём?
И про «Этим лживым...» автор вовсе не хотел сказать. Совсем.
Как я прочитал позже, авторский замысел автор раскрывать не собирается, а жаль. Я вижу карикатуру, я вижу гротеск, я вижу только вот это, прости господи, «кривляние», «скоморошничание», а самого автора не вижу. Персонаж мерзкий, персонаж наказан — и то не наверняка, как забрали, так и вернётся. Вижу оплевывание Системы в целом, дразнилку над «скрепами» и т.п.
Поэтому, что вижу — то пою. Пасквиль у автора получился, а антиутопия — нет.
Вот мы берём, к примеру, современный вектор (векторы) исследований в области физики, или биологии, или медицины… И продлеваем… И можем писать антиутопию или утопию (хотя это наврятли).
Или, смотрим… А что знают и умеют современные выпускники школ… Сравниваем с тем, что известно было нам в их возрасте… И становится понятно, что создадут наши правнуки, чем заниматься будут.
Сарказм? — Ну, так себе.
Сатира? — Точно не Салтыков-Щедрин.
Такое чувство, зря потратил время. Чего-то мне не хватило.
Удачи вам, автор.