Некропанк комбинаторика, или О чем не рассказывал папа

— Слушаем сюда, неучи, не отвлекаемся!

Профессор с силой долбил костяшками пальцев по кафедре и скалил инкрустированные искусственными рубинами зубы.

— Эй, галерка! Пишем, пишем, на зачете все будет!

Графично очерченные лучи субботнего солнца пронизывали гулкую лекционную аудиторию, отчего скроенный из антикварной церковной парчи профессорский жилет переливался жидким красным золотом.

На бортике кафедры соседствовали тяжелая трость с резным набалдашником, зачитанный том "Основ гидролизной трансгрессии" и матовый, антрацитового цвета цилиндр. Делая паузу между фазами, профессор смахивал с цилиндра невидимые пылинки.

Мира находила профессора вульгарным. На самом деле, так считал ее папа, говоривший, что низшие классы отличаются дешевой потребностью в общественном внимании.

Глядя в залитое светом окно, Мира мечтала, как сдаст зачет и получит, наконец, от папы давно обещанный одноместный мобиль новейшей модели. Как поедет с подружкой смотреть на быт социальных неудачников, вести стримы и учить подписчиков настоящей жизни.

Сосед слева толкнул ее под локоть.
— Ты конспекты вела? Списать есть?
— Лешик, у меня не все, — шепотом ответила Мира, с сожалением отвлекаясь от мечтаний. — Он иногда такую пургу несет, непонятно, что писать.

Сосед пристально посмотрел ей в глаза.

Обычно Мира избегала Лешика по причинам классового свойства. С его социальным уровнем он мог рассчитывать только на урезанное обучение. Гильдия некропанков, или как их еще называли, наездников смерти, заплатила за Лешика, но все-равно доступ к престижным курсам, открытый для таких, как Мира, студентов высшего круга, ему был закрыт.

Вообще, считала Мира, низшим классам слишком много позволено.

Папа говорил, что после массовых анти-ноблевых волнений вышли послабления. Вот и преподавателей из инфериострат, к каким относился, например, докучливый лектор, теперь принимают на работу в университеты, и студентам-плебеям дают места.

Сама Мира училась, как и положено ее классу, на ВИП-отделении, очень дорогом, крайне эксклюзивном, только для своих.

На лекциях, впрочем, все студенты сидели вместе.

Сегодня она, к своему сожалению, оказалась рядом с будущим социальным неудачником.

Миру раздражали его деловитость, беспринципность и унылое следование моде своей Гильдии: отбеленное лицо и широко нарисованные вокруг глаз фиолетовые тени.

Папа учил Миру быть собой и никогда никому не подражать, потому что подражание это плебейская привычка, чуждая высоким идеалам ноблей. Именно они, люди положения, между делом создают моду, которую потом копируют и вульгаризуют все остальные.

Лешик ежился и вертел в пальцах часы-луковицу с гравировкой, которую Мира прочесть не могла.

— Раритет, — сказал Лешик, заметив внимание Миры. — Купил у семьи умершего собрата-некропанка. В Гильдии одобрили покупку. Я там свой.

И Лешик самодовольно ухмыльнулся.

Ходили слухи (распространяемые, вероятно, самим Лешиком), что умерший не совсем умер, а за несколько дней до смерти совершил ритуал гидролиза и теперь получил комбинаторное бессмертие в гильдейских лабораториях неподконтрольной властям части города.

Профессор, скалящий с кафедры рубиновые зубы, тоже принадлежал к Гильдии некропанков и потому тоже белил лицо и красил глазницы фиолетовым.

За внешний вид и за то, что он, игнорируя традиции Мириной страты, ставил лекции на субботу, студенты прозвали его Профессором Субботой.

— Не отвлекаемся! — громыхал лектор и скалился, как будто желал укусить свои слова.

Неожиданно для себя Мира завалила зачет по водяной трансгрессии. Списать, как она надеялась, оказалось невозможно. Из предусмотрительно имплантированного в челюстную кость "жучка" доносился только неприятный писк. Видимо, как-то глушился даже защищенный сигнал.

На перезачете, под насмешливым взглядом профессора, она вытащила тот же несчастливый билет, который, естественно, не готовила, потому что, как часто говорил папа, снаряд дважды в одну воронку не падает.

Снаряд, возможно, и не падает, а вот Мире не повезло. Второй незачет означал отчисление и отменял обещанный папой мобиль. Стримы и слава тоже отменялись.

Не помогли ни скрытые угрозы, ни замаскированные посулы. На все сказанное ею профессор только кривился и цыкал.

— Вы слишком рано привыкаете к безнаказанности, — сухо процедил он напоследок. — Это же просто неуважение к другим.

Злобно зыркнув из фиолетовых глазниц, черкнул незачет.

И, как Мира не умоляла, костлявый палец профессора указал на дверь.

— В деканат на отчисление! — рокотнул Профессор Суббота.

Часом позже, поймав его в дверях на выходе из университета, Мира применила заученное снисходительно-ласковое выражение, одно из тех, с которыми ее отец общался с людьми из низших страт — притворно-участливое и отстраненно-доброжелательное.

— Можно мне еще раз попробовать? — спросила Мира, — я же учила, честно-честно, — солгала она. — Это просто неудачное стечение обстоятельств.

— Вам известно про неудачные обстоятельства? — рубиново хохотнул Профессор Суббота из-под надвинутого на глаза цилиндра.

Трость описала на земле какой-то каббалистический знак. Подумав, профессор хмыкнул.

— Хорошо, я дам вам шанс. Но вы должны показать мне ваш билет домой. Это договор. Если не сдаете в третий раз, то уезжаете. Ваши неуспехи в учебе оскорбительны для интеллекта. Мы договорились?

— Ладно, — сказала Мира, думая, что плебс реагирует как животные: правильное выражение лица и ласковый голос не дают им проникнуть в суть комбинации.

На следующий день, с билетом на аэропоезд в сумочке, она позвонила в дверь неприметного дома в зажиточном инферио-районе. Полиция сюда, скорее всего, не доходила во избежание конфликтов с политически заряженными социальными неудачниками. Бездельники всегда готовы бунтовать ни о чем, пренебрежительно говорил о них папа.

В мазнувшем по лицу профессора свете зубные корунды зарделись, наполнив рот адским свечением.

— Кстати, — пропуская ее вперед, сказал профессор, — вы не одна сегодня у меня в гостях. Меня давно уже изнуряет бестолковостью ваш коллега.

У окна в гостиной стоял Лешик. Часы-луковица болтались у него ниже поясной пряжки. Миру это рассмешило: экая постыдность! Только плебей может позволить себе так выглядеть.

— И ты не сдал? — фальшиво удивилась Мира, стараясь не смотреть Лешику на часы.

Лешик кинул взгляд мимо ее плеча и зажмурился.

В это мгновение сильный удар сзади лишил Миру сознания. Обмякнув, она рухнула на пол.

— Никогда не бей по голове, — будничным тоном сказал профессор, откладывая в сторону резиновую киянку. — Мозг нужно сохранять в целости, никаких гематом, никаких отеков. Удар по шее лишает сознания без повреждений содержимого черепа. Помогай!

Вдвоем с Лешиком они раздели Миру и связали ее бичевкой в позе эмбриона. Затем, натянув на нее воздушную маску, плотно упаковали в контейнер.

Шершавая внутренняя поверхность контейнера полностью поглощала свет и казалась дырой в другое пространство.

— Локтями не елозь! — приказал профессор. — Здесь миллиарды молекулярного размера электрических контактов. Алгоритм считывает трехмерную картину электропроводимости нейронов и передает нейрокарты на преобразователь. Комбинируя нейрокарты, мы получаем поведенческие паттерны: гнев, интерес, страх, влюбленность и многие другие. Важен не модуль карты, а их сочетание. Знаешь, почему?

Руки Лешика тряслись. Он отрицательно помотал головой.

— Потому что человек это очень сложная комбинация очень простых нервных импульсов. Главное, мой бестолковый собрат, — продолжил профессор, — подобрать примеси к воде, соли. Под воздействием раствора происходит деликатный гидролиз живых тканей, тело минерализуется. Так сохраняются все нервные связи. Крайне важно сохранить структуру нервной электропроводимости, что, собственно, мы и называем личностью. Личность переживает тело. И мы ей помогаем.

Уложив Миру в контейнер, профессор ткнул пальцем в ее идеальной формы лоб.

— Так что у нас скоро появится полная нейроэлектрическая копия глупой ноблетки Миры. Совершенно рабочий симулятор ее напыщенного, идиотического сознания! Мне в команду виртуальных гладиаторов как раз не хватает персонажа. Оцифрую ее, одену в набедренную повязку, пусть дерется. А если я выиграю соревнования, мои растворы станут модными.

Говоря, профессор таскал из соседней комнаты большие бутыли с жидкостями, готовил смеси.

— Слушай внимательно, — деловито продолжил он. — Вот ее билет на аэропоезд. Сейчас переоденешься в ее одежду. Скопируй макияж: белый верх лица, розовый низ, черные губы. Через ее браслет закажи авто-такси к магазину за квартал отсюда. На такси поедешь на станцию, купишь обратный билет. Доедешь до суперио-района, прямо на вокзале переоденешься в туалете, там нет камер. Вернешься обратным рейсом. Все понял?

— Мне переодеться в ноблетку?

— И что? В поезде будь расслабленным, никто не обратит внимания. Мало ли, может, у тебя плавающий гендер. А вот из вокзала не выходи, ты на нобля не похож.

Профессор рубиново хохотнул:

— Еще одна дурочка растворится на вокзале среди бела дня! А сюда полиция не дойдет.

Раствор заполнил контейнер с Мирой.

— Ну, давай! — Сказал профессор Лешику. — Доступ к знаниям нужно заслужить, малыш!

После ухода студента, Профессор Суббота, кривляясь, обратился к контейнеру:

— Через несколько недель я пропущу твои токи через комбинаторный преобразователь. Ты думала, мною можно манипулировать? Нет, я подберу для тебя самый подлый, самый развратный цифробраз и ты пойдешь на ринг выяснять практически, чьи растворы дают лучший нейроимпульс. А на ночь ты мне станцуешь что-нибудь гадкое. Я вставлю твою матрицу в кухонный комбайн! Я загружу ее в систему санитарной очистки! Я украду твою душу и надругаюсь над ней! Слышишь меня?

Профессор Суббота раздраженно постучал по контейнеру с Мирой.

— А когда мне надоест, начнем сдавать зачет!

От стука связанная голая Мира очнулась и, чувствуя распирающий рот силиконовый загубник воздуховода, подумала, что папа об этом ничего не рассказывал. Что делать?