Блаженный народ

Автор:
Скрытимир Волк
Блаженный народ
Текст:

Лерна славится туманами. Богиня-невидимка Афея ткет влажное их покрывало из серой шерсти, да опускает подсушиться на землю. Падает легкая хмарка на луга, озера да сам город.

Аристею не нужно божьей одежды. Идет по Лерне - разгоняет туман чадным факелом. Серый день - не темная ночь, а вот погонят конские пастухи к стойлам своих коней - могут и помять.
Идет Аристей от храма Афаи по мощеной камнем дороге. Храм серым мрамором отделан, любимый богиней туман - только в камне. Ляжет хмарка на землю - спрячется храм. Будет, как хозяйка его, невидим.
Мимо царского дома идет Аристей. Привыкли к нему с рождения люди. А вот другим - в диковинку. Жили другие народы в землянках да мазали глиняной кашей соломенные стены - вот и дивятся дому. Черепица им - чудо. Стены увидят, что клал одноглазый мастер из валунов в шесть рычагов да шесть кранов - не поймут никак. Все о великанах сказки ведут. Пусть будут великаны. Остерегутся дикари - меньше разбойничать станут. Путь Аристея мимо дворца.
Славны пеласги керамикой. Мастерская в Лерне - аж на шесть печей. Суетятся работники - подносчики, глиномесы, гончары, лакировщики, живописцы - знать, большой заказ получили. Обратится грязь через трудовые руки одним в пользу, другим - в деньги. Старый гончар Аристею рукой махнул. Тот не увидел: идет, мысли свои разбирает.
За город вышел, мимо храма Матери-Дианы дорога легла. Девы-прорицательницы на мгновенье краткое задержали взгляд, да снова за дело принялись - не к ним шел. Селлы - добровольно нищие, что ног не моют да на земле спят, спор затеяли - куда путник спешит? Встреча ли важная, боги ли зовут, беда ли какая стряслась? Пошумели чуть да забыли.
Кончилась городская дорога. Издали помахала путнику. В сырой пыли пополам с туманом ноги Аристея. Путь обычный - глинистый, разнотравьем поросший. Мимо озера Лернейского лег. Шел путник - плеснуло в воде, пошли до берега девять змеящихся волн. Очнулся Аристей, достал из сумы пшеничную лепешку да кинул в озеро - передал привет змее-хранительнице.
Славны пеласги богами да туманами, дворцами и дорогами. Славятся они конями да хлебом, сосудами глиняными да старыми сказами. А еще - мореходством. Ходят триаконторы легкие около берега по ста островам, в жаркую Азию, на заносчивый Крит, к зеленому Нилу, к суровому Гимерийскому морю. Иные и на закат за оловом путь держат.
Гонят старые сказы Аристея корабль искать - спать не дают, у еды вкус крадут, в обувь - как песка кладут. Нет Аристею покоя. А всего-то ничего в сказе сказано. Про страну на севере, где солнце ночует, про вечный день, да блаженный народ, что мудрее всех прочих народов.
Много чудес в Лерне, да все их Аристей с детства видел. Ко всему привык - не считает за чудо. Ни живописи мудреной на сосудах, ни коней быстроногих, ни дорог каменных, ни дворцов, ни храмов.
- Подарите мне, волны, новое чудо! Укажи, Гелий, путь к своему порогу!
---
Жизнь человека измеряется днями, когда есть солнце. Когда его нет - жизнь измеряется снами. Ончу открыл глаза, и очередной сон, змеясь, ускользнул из чума вместе с дымом. Охотник сел, и, взглянув на исписанную рисунками жердь, обмотал кожаным ремешком предпоследний из них. Завтра кончится долгая ночь, а вместе с ней и зима. Не будет скука гостьей в его чуме. Не уйдет зверь от стрелы в ночной тьме. Скроются по лесам волки, и вместо них запоют птицы. Пойдет на нерест сладкая рыба. А Хозяин лесов будет щедро посылать людям лосей, медведей да оленей. Ончу выглянул наружу и улыбнулся далекому небесному свету, струящемуся меж звезд - то играют последние небесные костры этой зимы. Скоро погасит их полярное солнце. Край сияния зацепился за дальний чум. Много, много людей-одулов живет. Птицы над их землями летят - не могут перьев не закоптить: столько юрт на стойбищах дымом курится.
Скоро, скоро будет множество дел, что не дает сделать зимняя ночь. А сегодня, покуда припас есть, время мох курить да вещам песни петь. Каждой вещи скучно, каждая своего почета ждет. А обидишь вещь - предаст в самый обидный миг: сломается, потеряется, поранит, выкрасть себя позволит. Да и время за песнями быстрее летит.
Позавчера пел торбасам меховым, ноги ему сберегавшим. От оленьего камуса кожа взята - быстрота оленьей голени есть у Ончу. Костяным крашеным бисером вышиты: округ голенища дороги долгие да реки быстрые, от кости к краю - путь особый стрелками выложен. Сладил им Ончу за зиму наборные подвесы взамен тех, что летом трава украла.
До позавчера - пел шубе да кафтану. Славен щеголь летний кожаный. Изукрашены полы бахромой да рядками бисерных солнц, а на груди синяя птичья лапка сложена. Но грянет зима - богатеем ленным ляжет кафтан, шуба за него работать станет. Эта меховая - мороза не пропустит. Эта прочная - от когтей зверьих сбережет. А красою - скромная: костяные пуговки, что под рукой человека воронятами стали.
До них пел беличьей шапке ушастой. Горяча зимой - что солнце летом, а легка - не тяготит голову, не мутит разума.
А до нее - рукавицам пел. Хорошая кожа на них пошла. А там, где рукам держать да бить надобно - еще и накладки чепрачные пришиты. Прочны рукавицы, да красой не обделены: у каждой накладки - хитрый покрой, а края бисером обшиты.
До них муручуну священному пел. Драгоценен замшевый короб снаружи: крашеной синей кожей опоясан, мехом оторочен, солнцами бисерными расшит. А внутри он - драгоценнее: живут там лики духом хранителей, над амулетами Ончу колдуют. Придет срок - раскроет человек муручун, вещь нужную возьмет, покормит лики, да по делу пойдет, а вернется - назад амулет сложит.
До них пел дроту, копью да гарпуну. Это вторые руки охотнику. Ончу сам их делал. Дроты - просты, наконечники - костны, а жилами стянутся - ни за что не сорвутся. Хороши, да норовят звери унести их в собственной шкуре. Не большой им почет. А копью - слава большая: от руки человека распустился на тяжелом древке кремневый лист. Кость легко точить, сложно камень бить. Кость легко ломать, камнем ломают кость. Бережет копье охотника. А гарпун - всех хитрей. Сам костяной - бить глубоко, а зубы в нем каменные, назад смотрят, вынуть из мяса не дают. Держит гарпун зверя, покуда человек их обоих на берег не вытянет. Как три брата - дрот, копье да гарпун. В сказках так и молвят - мол, пошли они охотиться. И гадай с этих сказок - сами копье, дрот да гарпун без человека отправились, или трем человеческим братьям такие имена родители дали.
До них пел луку да стрелам. Лук - одулам друг. Кто для человека догонит зверя? Кто снимет птицу с неба? Стрелы да лук. Говорят, что иные и звезды с неба сбивали. Говорят, порой, будто стрелой ветер догоняли. Вот бы так научиться..!
До них пел лыжам юрким. Наденет земля снежную шубу, человек в ней больной блошкой запутается: рад бы скокнуть, да мочи нет. А на лыжах - куда хочешь дойдешь.
До лыж пел теслу каменному, из единого черного сланца точеному. Гордо дерево жестким своим мясом, да снасть та гордости ему поубавит, глядишь - и в лодке уже ветвистое тесом служит.
До того - суме пел меховой, кожаными цветами расшитой.
До нее - коврам узорным на стенах да кумаланам - меховым мозаикам.
Так пел всей домашней утвари до резного костяного гребешка.
А еще пел отца да матери наследству.
Отец Ончу воином был. Завещал он сыну всю свою воинскую снасть. И бронь чешуей роговой расшитую, и заспинный клееный щит из ста костяных накладок, да под стать щиту - наборный же шлем. Много бился отец с иными народами - берег его доспех: от старости воин умер. А снасти боевой в страну мертвых брать не стал. Доспех сыну оставил, да тесак боевой на длинном древке.
Мать рукодельницей была. Все расшить да украсить хотела. Для мужа и сына шила, а еще - для будущей невестки. Шкуры песца да лисы кругом кроила, оставляла опушки, а в середке разноцветным бисером солнца выкладывала. Много-много таких подвесов сделала - и ярких, как долины весной, и скромных, как луна при снеге ночью, и пестрых, как зверьи наряды. Да не дождалась невестки. Ушла за отцом, а Ончу пока не женат. Хоть и сам для будущей жены уж подарок сделал - костяной подвес сквозным лабиринтом резан. Да все - не срок...
Всем пел, а металлам - завсегда наособицу, шепотом.
В редкой охоте, в шитье одежды, в песнях да снах и проходит полярная ночь. Нынче поет охотник песню чуму, а сам узор косой колотушкой на желтую мышью кость набивает - оберег жилью ладит.
---
Мечту нельзя купить за деньги. Но за них можно приобрести лучший корабль, нанять матросов и гребцов, снарядить охрану. Помчит он, крылатый, навстречу твоей мечте.
Был Аристей, сын Форонея, богатого рода наследником. Нынче мечта - все его богатство.
Триаконтор - живой. Серым полотном крыла ветер ловит, плавниками весел волны назад гонит. Долго вдоль берегов плыть. Напрямки - быстрее да ближе. Но лишь богам морским ведомо, какую землю тогда корабль первой встретит - берег или дно? Плещут волны, скрипят снасти. Запах соленой воды и водорослей по воздуху пополам с сосновым духом стелется. Плывет триаконтор - щучьим своим носом под водой рыскает, рисованным взглядом по звездам путь высматривает. Сто народов уже видел сын Форонея, а сколько впереди - боги ведают. Завтра Атлантовы столпы минуют, да выйдут люди в неведомое море. С заката на север повернут нос корабля, да пойдут на Полярную звезду, что в хвосте Дракона.
---
Мастерская гарью земляной далеко пахнет. Зашел Ончу забрать свое.
Нет округ одулов других людей, чьи колдуны с золотыми да красными камнями дружбу водят, в металл превращают. Нет тех, кто доспехи делать навострился да строем биться. Оттого вся земля, сколь на олене объехать по силам, одулам принадлежит.
Хитры чудные камни, не всякому с ними сладить по силам. Дорого оружие из металла, да нет против него равного. Много, много шкур, мяса, рога да кости отдал Ончу за свой заказ. Тем, кто в бой идти не мыслит, такой без надобности. Ончу молод. Ждет, чем жизнь его наградит. Принял от колдуна-мастера нож - рукоять из темной бронзы, клинок - из серого железа.
- О войне вести не было - сказал мастер - Зачем тебе такой нож? Разве хуже бьет зверя точеная кость да старательно оббитый кремень? Не на юг ли собрался, Ончу?
- Что интересного есть на юге, кроме топлых болот да непроходимой тайги? - спросил Ончу
- Шаманы наши говорили - теплее на юге, чем здесь, леса выше, а звери жирнее. А еще - будто нет там долгой ночи, лишь на краткие сны она день прерывает.
- Что же мы там не живем? Отчего Одулы, что взяли себе землю от моря до моря, куда дойдет олень, не прошли в те края?
Помолчал мастеровой-колдун, точно думал - стоит ли говорить?
- Сам не видел. А так думаю - на юге боги живут, да благие народы, кои богами любимы. Оттого и оградились они лесами да болотами, чтобы покой их не тревожили. Молод был - сам хотел те земли сыскать, счастливо там жить. Но они плохо звали меня. Звонкие камни, превращающиеся в металл, звали сильнее. Не Ончу ли благие земли позвали? Не для похода ли к ним он нож выкупал?
- Слухи хорошо слушать - ответил охотник. - А сказки хорошо сказывать. А лучше всего - когда дела переделаны да когда костер греет сытые бока. Зима будет долгой, мне запас нужно сделать, покуда светло. А по темноте - кто далеко ходит? Быть может, кого-то и позовут дальние земли. Я не слышу их слов.
---
Чем дальше земля, тем удивительнее ее чудеса. Не диво разве - гора, рождающая дым и огонь? А плавучий пористый камень окрест ее? Моряки смеются: им - не диво, видели. А не диво разве - дождь из холодных перьев? Наловишь таких в горсть, а там - вода. Морякам - не диво: видели такое. А камень теплый, солнечный, морем рожденный - не диво? Комары да жуки внутри его, как живые, - не диво? Моряки скажут - много такого возили.
Но никто не заявит, что видел, как убегают по воде целые горы и острова. Никому еще колонны плывучие из белого мрамора не встречались. Изловчились - скололи с одной кусок, отнесли под навес, а он - исчез. Крепко берегут боги севера свои сокровища и тайны - никому не отдают.
Днем Аристей новым чудесам дивится. Мнится ему - неисчислимо мудры люди блаженные. Ведь живут в счастливой своей стране, горя и смерти не ведая, да вокруг них столько диковинок. Ведь то, что свиделось - за порогом их земель встречено, за порог по ненадобности брошено. Может, научились они очаги камнем топить, а напитки из меди пить? Вот бы свидеть!
Спит ночью Аристей, да во сне видит, как под белым небом да при алом солнце босыми по снегу танцуют блаженные люди. Легконогие, крепкорукие, светлоглазые - совершенные. Скинули легкие свои хитоны - жарко им. И льются среди ледяных колонн да снежных полей струн рокотанье да флейт переливы.
---
Во сто снов пересидишь ночь - долго день чудом казаться станет. Ончу - охотник, да, кормясь от смерти, дивится чуду каждой жизни.
Рыба в воде икру мечет, а морж там же живет, да на земле, как зверье, детей рожает. Разве - не диво?
Олень да лось рогом своим плоть врагу рвут, а сламывают себе венцы, ждут, пока осенью новые не нарастают. Кто из людей может кость себе сломить, да новую нарастить? Не диво ли?
У гуся да лебедя плоть теплая, а дети их из яйца выходят. Поначалу - зверьком пушистые, лишь потом пером обрастают - не диво ли?
Мышь под землей живет, крошки копит - не диво. А сестра ее старшая - в три человеческих роста, клыки кривые - что копья длинные, нос - бревном. Вышла бы такая на людей всем своим мышиным родом - не дымились бы чумы Одулов от края моря до края неба - все бы сгинули. Да не может та мышь свету показаться: чуть из земли на солнце выйдет - сразу каменеет, сразу землей становится - лишь клыки торчат. Вот это - диво.
Отчего людей за чужими чудесами тянет? Разве мало своих?
Каждый летний день, да каждый десятый зимний сон обходит Ончу свои земли - никогда не бывает скучно.
---
Деньги могут позволить многое. Но они теряют свою власть и цену там, где заканчиваются люди, знающие их. Команда начала разбегаться давно. Сначала - ночью, тишком. Потом - днем, открыто. Но когда отплыли далеко от оловянного острова, некуда стало бежать: люди новых земель убивали чужаков. И тогда кошачьими шагами на корабль пробрались болезни. Хватали, горячечные, моряков, обручались насильно - навечно. Захворал с людьми и корабль - некому стало снасть чинить, да борта латать, а рук ослабевших не хватало на весла.
Парусом шли. Не было уже назад дороги. Лишь страна блаженных людей спасением мнилась. А как пошли сплошные торосы - загостился на корабле голод. Мертвой птицей плыл корабль, зажатый льдами, а куда - сам не ведал. И всходило багровое солнце на льдистом небе то слева, то справа, то вообще - за кормой. Потешалось над дерзкими. Не пустило в свой дом, у порога с пути сбило.
---
Чум Ончу у моря стоит. Так до лодок ближе, так рыба свежее.
Собирается сегодня Ончу - сам не ведает к чему. Вроде кита к мысу льды принесли. Да торчит в спине его гарпун - в шесть ростов. И берет Ончу в каяк не гарпун и тесло, а новый железный нож да отцовский доспех. Кто сведает - с кем биться придется.
---
Кровавое полярное солнце поднималось по стылому небу, и от его лика сверкал тысячью огней трескучий снег. Стылый ветер шипел поземкой, стонал среди ледяных торосов, надсадно кашлял в каменных складках недалекого берега. И белые медведи, единственные жрецы ледяной пустыни, задрав морды, рычали гимны солнечному своему божеству.
Они смотрели друг на друга. Два человека разных миров. Под стоны ветра, треск льдин, рокот ленивого моря. Под смеющимся взглядом лютого полярного солнца. И самим от нелепости охота смеяться.
- Вот, вот, Аристей сын Форонея, твой блаженный народ! Узкоглазый, безбородый, с желтым, будто больным, лицом! Низкорослый и колченогий варвар! Вот какие люди живут во дворце бога! Вот кого он любит!
- Вот, Ончу, житель счастливого юга! Лицо заросшее зверьей шерстью, распахнутые, как от боли, водянистые глаза! И белая тонкая кожа, которую зубы голодного мороза сделали красной и черной! Высокий и тощий, точно неприкаянный лесной Колгу! Вот каких несчастных людей породила южная земля!
- Вот! Вот, Аристей, вся духовность и утонченность солнечных слуг! Завернутый в шкуры варвар, склеивший из обглоданных костей дикий свой доспех, точно в насмешку над другими людьми! Прими же его, Аристей! Ты ведь его искал!
- Вот, вот, Ончу! До чего смешны эти южные люди в своей расточительности! Столько дорогого металла пустить на доспех и длинный нож, чтобы сейчас шататься под их тяжестью и оставлять на заледеневшей броне куски собственной кожи! Смешно, как горящий чум, хозяин которого решил показать солнцу, будто тоже может светить! А поверх дорогого доспеха да под ним, чужак замотан в какие-то грязные тряпки, будто обнищал, чтобы похвалиться богатством!
- Вот, вот, Аристей, твоя страна мудрецов - утлая кожаная лодочка варвара да копченая палатка из шкур на берегу! Вот они, наяву твои грезы!
- Вот, Ончу, до чего глупы южные люди! А ведь старый мастер, наверное, почитал их за ровню, раз хотел идти к ним! Что сказал бы он, если бы сам увидел, как эти глупцы сделали из драгоценного дерева огромный каяк, точно под стать своей гордой глупости! Теперь их большая игрушка изломана торосами, точно палицей, и не пошла к рыбам лишь покуда не искрошилась льдина!
- Вот, Аристей, вот! Ты промотал состояние отца, оставил доброе имя, сгубил людей только для того, чтобы понять - старые сказки лгут! Нет по краям земли божественных дворцов да блаженных народов - лишь ледяные да жаркие пустыни, лишь уродливые дикари в шкурах, вооруженные костями! Ты отдал за мечту все, Аристей! А теперь ты отдашь и жизнь! Ибо хоть и шел за мороком, но все еще остался должен!
И падает, кашляя, простуженный человек на заснеженную палубу. Все вокруг вертится - усмешка варварского алого солнца, ревущий хохот медведей, визгливый лай чаек, охающие гыки далекого моря и собственный надсадный смех.
---
Шаман низко склонился над чужаком - свесились побрякушки со лба, над лицом человека повисли.
- Этот человек скоро умрет.
Вождь и мастер ничего не сказали: шаман выразил, что думали все.
- Он не похож на нас. У его народа другие умения.
Совет посмотрел на Ончу, сказавшего эти слова.
- Чем пришелец полезен Одулам? - спросил Ончу вождь
- Если его навыки не приносят нам пользы, они покажут, какие глупости не следует совершать, чтобы не стать бесполезным! - ответил охотник и увидел одобрительную усмешку мастера.
Вождь переглянулся с шаманом и знаком велел Ончу нести чужака.
Никогда не знаешь, что принесет с собой из дороги человек - добрые вести или злые, добычу или хваткие неудачи, пользу или болезнь. Запрещается людям с дороги жить десять дней в чумах. В иглу перенесли чужака. Совет и Ончу вдоль стен уселись. Больного у крошечного костерка посадили. Помолчали. Тишину послушали. Бросил шаман в огонь горсть сушеных трав - летом среди льда запахло. Заплясали в дыму да по стенам встревоженные тени. Истончились пологи миров, приотдернулись. Бубен расписной достал шаман, да бить неторопливо начал. По одним фигурам на коже пястью стучит - берет, по другим ладонью - дает, по третьим кулаком - отгоняет. Тихо бить начал, чуть слышно, да продолжил все громче и чаще, громче и чаще. Начинал - просителем, а теперь - приказывал.
Вынули Одулы свои варганы. Зажужжали в иглу их голоса. Человек языком говорит, а через варган - речью духов. Каждый свою мелодию вывел, каждый духов просил, как умел, да их разноголосье бубен единой песней сделал.
Кругом разлеталась музыка от костра, да, от стен ледяных отскочив, возвращалась в круг. И метались тени и духи под сводом, танцевали под людскую песню. Вороном меж ними летала тень шамана - искала уходящую душу чужака.
---
Как описать, если мы не просто говорим на разных языках, но и мыслим иначе? Как рассказать о чем-то людям, если они не видели и подобия? Как передать им, что такое полярная ночь, каяк, иглу, варган? Как рассказать о том, что благо людей иногда в том, чтобы не тащить за спиной груза нежностей цивилизации? Как дать понять, что привычное нам может в иной жизни быть ненужным или смешным? Я попробую. И еще меня гложет вопрос: в чем же блаженство народа - в первобытной простоте или в благах цивилизации? И ведь можно назвать счастливыми всех и никого. Так есть ли счастливые народы где-то, кроме сказок? И сможем ли мы стать счастливыми, не пускаясь в поиск? У меня нет ответа. Пока же я попробую описать все, произошедшее со мной, дабы не пропали даром старания народов, передававших меня с рук на руки, покуда ветер не донес до меня запах родного очага.
Солнце гостит на небе у блаженного народа столь долгие месяцы, что в это время вообще нет ночи. Это народ жрецов, каждый из которых играет на кифаре. В центре их земли стоит круглый храм, где они справляют свои обряды. Оттого в их земле постоянные веселье и молитвы. В простоте своей не знают они раздоров и болезней, а умирают, чаще всего, уходя в море. Удивительные одежды их расшиты будто цветами, ярким бисером и крашеной кожей.
Я, Аристей, сын Форонея, прозванный в родной Пеласгии за свои странствия Гипербореем, уверенно говорю:
Нельзя сомневаться в существовании этого народа.
0
22:28
390
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Alisabet Argent