​Спецоперация "О"

Многие ли из нас носят очки?

Сейчас этим модным аксессуаром никого и не удивишь. Носят и те, кому доктор прописал, и те, у кого активно функционирует модная железа. Авиаторы, полароиды, гогглы, ленноны, клабмастеры – каких только моделей нет на любой вкус. Простите – глаз. Некоторые их так и называют уменьшительно-ласкательно – «глазки». И значимость этих вторых глазок – безусловно спасительных в любых своих значениях – трудно переоценить.

Теперь представьте, какое горе случается, если несознательный гражданин вдруг взял да и сел на это произведение офтальмологической научной мысли. Сломал. Или ещё хуже – потерял. Нет ничего страшнее чувствовать себя беззащитным – не побоюсь этого шаблона – слепым котёнком.

Счастливы те, кто имеет хорошее зрение, зато очкарики могут поделиться немалым количеством удивительных рассказов об очках.

Эта история произошла в одном славном пионерском лагере. Да-да, тогда все лагеря назывались пионерскими, и школьники гордо носили красные галстуки. Именно с того момента я стал видеть в пионерских лагерях своего рода квест и всегда тщательно следил за своим зрением. Перестал бояться окулистов (тогда я ещё не знал о существовании проктологов). Читал книжки не под одеялом с фонариком, а гордо и вызывающе – просто с фонариком. Всегда мыл руки перед едой – пусть это и не относится к истории, но напомнить не помешает. Может поэтому у меня не наблюдалось глистов и ячменя. Кто не знает, ячмень – это такой небольшой чирьяк на веке. Нет, не от укусов глистов, а из-за немытых рук. К тому же напоминание про пользование рукомойником мы, пионеры, заучили наизусть с большого плаката перед столовой, когда ожидали причитающиеся нам завтраки, обеды, полдники и ужины.

Я первый прочитал плакат вслух и первый заорал «Есть хотим, есть хотим! Открывайте шире двери, а то повара съедим!» В общем, с голосом, аппетитом и зрением, у меня всё было хорошо. У моего другана Тяпы тоже. А вот Малёк считался единственным в отряде очконосителем.

Одним прекрасным летним днём перед обедом наша дружная троица, пиная шишки, весело направилась в туалет. Заранее прошу нежных особ не удивляться разнообразию суровых эпитетов и синонимов к этому интимному помещению и всему, что с ним связано. Туалет типа «сортир» представлял собой деревянное строение, трепетно колышущееся от каждого дуновения зюйд-веста. В полу, на деревянном же помосте, чернели четыре идеально круглых отверстия размером, по подсчетам инженеров, как раз с пятую точку среднестатического пионера. Хотя я видел, что в наш туалет надолго захаживали и физрук, и завхоз, которого все почему-то звали Хомяк Дмитрич.

Дырки в полу ничем не разделялись, а за усиленной двойной перегородкой справа находилась территория девчонок. Это тоже важно, потом поймёте, почему.

Выбрав себе по дырке, мы с Тяпой сделали свое мокрое дело. Малёк же продолжал самозабвенно заполнять выгребную яму. Очки его гордо сидели на носу, отражая деревянную действительность.

Пухлому Тяпе наскучило просто так ждать, и он не нашёл ничего лучшего, как повиснуть на Мальке с криком: «Товарищ, спасай, у меня перелом правого яйца!» Неловкий взмах тяпиной руки – и драгоценные мальковы очки полетели в зловонную бездну. От полного утопления их спасли накиданные кем-то в яму палки.

Началась историческая операция под кодовым названием «Очко».

Для начала мы дружно матюкнулись. Причём все разными словами. Что лукавить, в шестом классе каждый пионер знал как минимум шесть матерных слов (перестаньте считать, пожалуйста).

После первого культурного шока начался самый настоящий клозетный брейн-ринг.

– Ты уронил, ты и лезь.

– Очки тебе нужнее.

– Я тебя сейчас сам туда засуну!

– Стоп! Разошлись! Дайте подумать.

– Думай быстрее.

– Дурак.

– Сам дурак.

– Заткнитесь оба!

– Я не полезу. Очки твои. Сам лезь!

– Я пострадавший и я же «лезь»? Да я тебе…

– Тяпа не пролезет. Исходя из длины окружности тяпиного пуза легко прикинуть, что его диаметр значительно превышает диаметр отверстия, – глубокомысленно заявил самый умный в отряде Эдик Бляхер, зашедший в сортир по своим делам.

– Я не пролезу, – подтвердил Тяпа, – Я что, дистрофик, что ли? – и в доказательство напряг все свои жировые мышцы.

– Пахом, ты у нас на гимнастику ходишь, лезь ты!

– Нашёл дурака.

– Может кого из взрослых позовём?

– Не, взрослые точно не пролезут.

– Я ничего не вижу, - канючил Малёк, чуть не плача.

Тяпа сочувственно сдулся:

– Не гундось. Что-нибудь придумаем.

– Что у вас случилось? – подключился к спецоперации рыжий Валерка из четвёртого отряда.

– Малёк очки в очко уронил.

– Ха-ха.

– Гы-гы.

– Кто кого куда уронил?

В дверном проёме маячило уже пять голов.

– Никого не пускать! Не сцать! – громко скомандовал я. – Иначе очки провалятся еще глубже.

– Пустите! – орал кто-то из вновь подошедших. – Не донесу-у-у!

– Идите к девчонкам.

– К девчонкам нельзя – яма-то общая.

– Меня за очки мамка отлупит, – нагнал ещё больше жути и ответственности на всех Малёк.

– Значит так, выставляем часовых и пусть всех направляют в кусты.

– А что это вы тут делаете, а?

К нам выдвинулся отряд любопытных девчонок. Они хоть и дуры, но понимающие. Так, и с девчачьей стороны организовалось круглосуточное бдение за толчком до полного окончания операции «Очко».

Священную дыру охраняли часовые, меняющиеся каждые десять минут по быстро составленному графику. И каждый (каждый!) причастный к мальковой трагедии пионер чувствовал на своих плечах не только колыхание кумачового галстука, но и тяжеленный груз ответственности. Дежурные направляли страждущих в густые заросли смородины и шиповника. Как водится: мальчики – налево, девочки – направо. Только мне казалось, что заросли у нас топорщились поежистей, да еще и с крапивой. Возвращались оттуда все поцарапанные и готовые вернуться с палками на войну с кусачей жгучкой.

Неприкосновенность мальковым очкам была обеспечена.

Оперативный штаб в лице меня, Тяпы, опечаленного Малька, Эдика Бляхера и еще парочки вольнонаёмных спасателей из других отрядов между тем решал сложнейшую задачу по поднятию очков на поверхность.

– Я всё-таки думаю, в дырку надо опустить самого хилого.

Все посмотрели на тщедушного Малька. Недаром он получил такую кличку. Но Малёк, хоть и был дистрофичен и полуслеп, сдаваться не собирался:

– Можно дырку выпилить пошире, тогда туда и Тяпа пролезет. Он же с меня очки смахнул.

– И на чём мы его спустим?

– Есть у кого-нибудь ремень?

– Есть. Один.

– Одного не хватит.

– Можно галстуки связать…

– Я свой не дам!

– Ты хочешь, чтобы Малька мать отлупила?

– Мне галстуки не вариант. Меня даже никакая верёвка не выдержит.

– Точно, у нас нет верёвки.

– А мы возьмём у Хомяка.

– Эврика! – вскочил Эдик с корточек, до сих пор морщивший лоб и густую чёлку.

Мы посмотрели на Эдика также, как когда-то апостолы смотрели на Иисуса Христа, а революционеры на живого Ленина.

Он пояснил:

– Руками мы не дотягиваемся. Так?

– Так.

– Лезть в какашки никто не хочет. Так?

– Так.

– Тогда мы достанем очки с помощью удочки!

– Продолжай.

– Мы все знаем, что наш завхоз Хомяк Дмитрич ходит на рыбалку. Проследим, где он хранит снасти, утащим и подцепим мальковы очечи.

- Качай гения! – радостно заорали мы.

- В очко не уроните! – искренне заорал Эдик.

Спиннинг завхоза являлся предметом зависти всех рыбачащих пионеров, да и не рыбачащих тоже – бамбуковый, с катушкой-трещоткой, с блесной-рыбкой и тройным крючком. Вряд ли Хомяк Дмитрич отдал бы нам спиннинг добровольно. А в неравный бой вступать не хотелось. Конечно, мы победили бы численно, но до конца лагерной смены не дожил бы никто.

Честно говоря, мы вообще не понимали, зачем Хомяк Дмитрич рыбачил с таким крутым спиннингом на нашей речке. Любой пионер одним плевком мог попасть в глаз лягушке, сидящей на другом берегу. Глубина – как раз по пипирку, а кроме мальков, головастиков и плаврука в нашей купалке никого рыбоплавающего не наблюдалось. Но Хомяк Дмитрич исправно встречался нам перед завтраком с закрытым ведёрком и спиннингом.

Каждый из нас понимал, что воровать не хорошо. Поэтому мы быстро убедили себя, что берём только на время и с возвратом, и этот поступок никак не может порочить честь советского пионера.

Эдик разработал хороший план, и мы его придерживались.

Проследить за рыбачком не составило труда. Спиннинг Хомяк Дмитрич всякий раз заносил в свою комнатку в административном корпусе и оставлял за дверью.

Завхоз как раз собирался отпраздновать тихий час, как к нему ворвался подслеповатый Малёк с криками, что с двери склада кто-то сорвал замок. Материально ответственное лицо пулей выскочило за дверь и, взметая тапками облака пыли, боевым галопом унеслось на юго-восток.

А наша активная группа, сп… стырив спиннинг, унеслась на северо-запад, ведомая единой целью и незабываемыми запахами.

Выполнить самую ответственную часть по зацепке и подсечке очков доверили мне, мотивируя тем, что я ловкий, потому что хожу в секцию гимнастики, хотя я занимался спортивной акробатикой, а на рыбалку с отцом ездил всего три раза в жизни. Спасибо за доверие, ребята!

Пока я морально настраивался, вокруг не прекращались советы и рекомендации:

– Ты катушку сильно не разматывай.

– Постарайся задержать дыхание.

– Дайте посмотреть, что там внутри!

– Надо ему фонариком подсветить.

– Не толкайтесь!

– Не дышите!

– Смотрите, каких мы червей накопали!

– Зачем?

– А зачем спиннинг так сразу отдавать?

– Можно и на рыбалку еще сходить, ага.

– Хомяк всё равно ничего не узнает.

– Так, все замерли! Не дышать!

– …

– Подсекай!

Драгоценные мальковы очки мотыльком взмыли из зловонных глубин к свету одинокой лампочки Ильича и благополучно приземлились прямо Тяпе в руки.

Тяпа без тени омерзения протёр стекла о свою футболку и словно меч короля Артура вручил их пострадавшему очконосцу.

– Ура-а-а! – завопил Малёк и, держа очки в вытянутой руке, словно гадюку, рванул из сортира. Попытка не удалась, ибо с разбега он воткнулся в живот Хомяка Дмитрича. Пока завхоз ловил ртом воздух, внушительная толпа пионеров, в том числе и девочек, просочилась через дверь. На выходе завхозу вручили его спиннинг и банку червей.

Очки были вымыты в ближайшем умывальнике, продезинфицированы незаменимой «ДЭТой» и торжественно водружены на довольную физиономию Малька.

Операция «Очко» считалась официально завершённой.

Вечер прошёл в обсуждении подробностей. Воспитатель вызвал Малька на допрос, но ничего не выпытал. Чего ж вы хотели от мальчика, который без очков не разглядел складского замка?

Уже на следующий день половина лагеря мастерила себе удочки. Камышовые заросли вдоль речки подверглись жестокому вытаптыванию. Складские запасы лески и проволоки, из которой мы делали крючки, значительно поредели. Хомяк Дмитрич благосклонно давал мастер-классы на берегу. Воспитатели и вожатые поочерёдно сопровождали нас на рыбалку, («а то мало ли чего») и сами с удовольствием удили.

Речка оказалась с виду мелкой, но по факту – богатой. Может, все караси, окуни и судачки приплыли из-за поворота, где она становилась немного шире и глубже? Весь пойманный улов мы сдавали в столовую и до конца лагерной смены наворачивали уху три дня в неделю, а не только по четвергам.

Вот так пионерское лето вспыхнуло ярким событием со множеством последствий. Нужно ли говорить, что история про Малька и его очки переходила из смены в смену и пополнила лагерный фольклор наряду с Чёрным пионером?

С тех пор я ездил в пионерские лагеря с верой в силу взаимопомощи, командного мышления и точно знал, как это важно - беречь зрение. Ну, или беречь очки.