Рыжий свет

Просыпаюсь. Яркий солнечный свет бьет сквозь оранжевые шторы, и на полу лежат теплые рыжие квадраты. Такие же пятна – на обоях. Солнце заливает поверхность письменного стола, рыжий луч скользит по ворсу ковра, в нем стаей мошек толкутся золотые пылинки. 

Спросонок я еще ничего не понимаю. Сажусь на кровати, ковер щекочет босые ноги. Рыжий ворс, рыжий мех, рыжий свет…
Взгляд падает на фотографию у края стола. Там беспечно улыбается кареглазая девушка в смешном толстом свитере.
И чернота обрушивается на меня, гася золотое сияние. Тугая петля стягивает горло, из груди вырывается то ли хрип, то ли стон.
Тот самый день. Та проклятая дата!
Но я никогда не обведу твое имя на фотографии черной линией.

Невыносимая боль в груди срывает меня с места. Роняя вещи, я кидаюсь к бару, не глядя, наливаю себе полный стакан виски, пролив половину на пол.
Рыжие блики играют в янтаре напитка…
Стакан летит в стену и разбивается, оставляя на обоях кривое мокрое пятно.
Внезапно обессилев, я устало провожу рукой по лбу. Роюсь в шкафу, достаю диктофон.
Когда я год назад подыхал от такой же тоски и пил без продыху почти месяц, тренер сначала угрожал мне дисквалификацией, потом пробовал набить морду, а потом, впав в отчаяние, притащил штатного психолога. Тот выслушал мою корявую исповедь, профессионально посочувствовал и вручил этот самый гаджет. Сказав, что я должен проговаривать вслух и записывать на него все свои мысли и чувства, как только «нахлынет». Сначала я послал его куда подальше, но после, когда ни водка, ни виски уже не помогали, включил чертову машинку и попробовал сделать то, что мне советовали.
Видно, и сейчас придется.
Хреновый из тебя рассказчик, Домагой Вида. Да, что поделаешь…

Я закрываю глаза и уже не вижу твою веселую улыбку. Диктофон еле слышно жужжит, сжав его в руке, я что-то тихо бормочу.
А память уносит меня в прошлое. Туда, где я впервые увидел тебя, Эвелина. Эва, Линка, Лиска. Рыжее кареглазое чудо, самая странная девушка на свете.

Я сижу на лавке, отдыхая после долгой тренировки. Прохладный ветер приятно ворошит влажные волосы. Передо мной зеленеет трава стадиона, я лениво щурюсь на солнце, и вдруг замечаю краем глаза, что по пустому полю бежит, гоня перед собой мяч, какой-то мальчишка.
Что за черт? Откуда посторонние на стадионе? Или он из команды юниоров? Все равно, соплякам не место там, где тренируются профессионалы.
- Эй ты, пацан! – ору я, не вставая с места, - Ты че тут делаешь?
Он не останавливается, довольно ловко проводит дриблинг и четким ударом посылает мяч в ворота.
Ах ты мелкий засранец!
- А ну, вали отсюда! – кричу я ему опять, - Щаз вот, как встану и шею тебе намылю!
Вставать мне, конечно, лень и ругаюсь я больше для очистки совести.
А обнаглевший пацан, не торопясь, оборачивается в мою сторону, пожимает плечами и так же спокойненько уходит со стадиона.
Уже вечером, в душевой, я вспоминаю об этом дурацком случае и спрашиваю Олега, моего знакомого из молодежного состава:
- Слушай, ты не знаешь, что за чучело просочилось на наш стадион? Какой-то мальчишка гонял мяч у меня под носом, не реагируя на крики.
Олег сосредоточенно чешет в затылке, а потом, усмехнувшись, отвечает:
- Когда гонял? После нашей тренировки? Так это и не парень вовсе, а девчонка! Эвелина Олешкевич из женского молодежного состава. Их команда как раз после нашей на поле пошла.
От удивления я чуть не роняю мыло. И говорю, трагически воздев глаза к потолку:
- Сначала девки взяли в руки руль, потом футбольный мяч… Ну, все – пропал большой спорт!
- Ага! – хмыкает, соглашаясь, Олег. И добавляет непонятное русское выражение:
- Убиться веником!

Ты ведешь мяч по полю так уверенно, что кажется – перехватить его невозможно! На твоем пути заслоном встают мои парни, но ты легко, словно играючи обходишь их одного за другим. Мяч летит в ворота.
Го-о-ол!!!
- Ах ты, мелкая зараза! – шепотом говорю я и уже не знаю, чего больше в моем голосе: злости или восхищения.
На твоих губах – уже знакомая мне улыбка. Дерзкая и насмешливая, открывающая ряд крупноватых белых зубов. Короткие рыжеватые волосы стоят торчком, карие глаза победно сверкают.
Зачем я только согласился на эту безумную авантюру? На, так называемый, «товарищеский матч» между мужской и женской командами? Ясно же, что наши парни разделают девчонок под орех!
Но ваша команда не сдается. И достойно проигрывает со счетом два-три.
После матча мы пожимаем друг другу руки, и я крепко хлопаю тебя по плечу.
- А ты здорово играешь! – говорю я. – Прямо, как Тиана Немеич, первая женщина-футболист.
- Девки рулят! – уважительно добавляет из-за моей спины Олег.

А ты смеешься, запрокинув голову. И меня вдруг обжигает безумное желание обнять тебя и поцеловать прямо в этот смеющийся рот.
Черт побери, Домагой, опомнись!
Неужели ты хочешь сказать, что тебе нравится пятнадцатилетняя свистушка? Тебе хочется положить руки на эти худые острые плечи, внимательнее вглядеться в карие глаза, провести пальцем по щеке с россыпью веснушек, жадно припасть губами к ее губам, по-детски пухлым, с маленькими трещинками.
Ну, признайся честно, тебе ведь и вправду всего этого хочется?!
Ты полный придурок, Домагой Вида!

Каждый вечер после тренировок мы с тобой идем в небольшую кофейню напротив стадиона. Моя рука лежит на твоем плече, а ты рассказываешь мне что-то, доверчиво поглядываю на меня своими глазищами.

Если бы кто-нибудь спросил меня: когда и как мы успели стать друзьями, я не смог бы четко ответить. Все произошло как-то само собой. Просто однажды после тренировки я шел домой пешком, а Линка догнала меня. И заговорила так легко и непринужденно, будто мы были знакомы с ней сто лет. Я и сам не заметил, как наш беспечный треп перетек в интересную беседу. Она улыбалась открыто, смеялась заразительно, умела поддержать любой разговор и умела внимательно слушать собеседника. Мне было легко общаться с ней, гораздо легче, чем с большинством девушек, которых я когда-либо знал.
- А как тебя дома-то зовут? – спросил я ее во время нашей первой встречи. – Эвелина – слишком длинно.
- Веля, - как-то не слишком охотно отозвалась она.
Я слегка скривился.
- Ну, нет! Веля – звучит вяло. Слушай, а можно я буду звать тебя Лина? Линка! Или – Лиска! Тебе это имя очень подходит.
И я, шутя, подергал ее за капюшон рыжего свитера, украшенный парой лисьих ушек. Она расхохоталась и кивнула.
- Стоп! Вот так и замри!
И я щелкнул ее на свой телефон. Озорно смеющейся, сморщившей конопатый нос.
Теперь это фото стоит на моем столе.

Голос мой прерывается, но я беру себя в руки и продолжаю шептать в ненавистный диктофон.

Мы сидим за столиком в кофейне. За окном кружатся снежинки, над белыми чашечками дымится ароматный пар. Я рассказываю тебе какой-то случай из прошлого чемпионата, а ты внимательно и сочувственно киваешь. Потом отпиваешь кофе, и на верхней губе у тебя на мгновение повисает крошечная капелька.
А я даже прикрываю глаза, потому что мне снова мерещится, как я перегибаюсь через стол и снимаю эту каплю своим поцелуем.
Бр-р, Домагой, успокойся уже! Девчонка смотрит на тебя, как на брата, что за идиотские мысли?!
Чтобы Линка ничего не заметила, я торопливо делаю глоток, крякаю и, улыбаясь, говорю:
- Ну-ка, покажи, что ты там еще нарисовала?
Я ведь уже говорил, что Эвелина – самая странная девушка на свете? Никогда не слышал, чтобы спортсмены интересовались еще чем-то, кроме чемпионатов и олимпиад. Но ты, оказывается, здорово владеешь карандашом и даже между тренировками не расстаешься со скетчбуком.
Ты охотно раскрываешь мне его и показываешь новые рисунки. Честно говоря, никогда не разбирался в этой мазне, именуемой живописью. Но твои картинки мне нравятся! В них почти нет темных, тусклых красок. Все лучится желтым, оранжевым, ярко-алым. Все смеется и сияет.
- Как твоя улыбка! – важно ляпаю я комплимент, и твои глаза вспыхивают как-то особенно.
Чтобы в голову опять не полезли грешные мысли, я снова наклоняюсь над страницей. ЧуднЫЕ картинки похожи на сценарий какого-то сна. В нем машут крыльями деревья, бредут по дорогам смешные человечки с гитарами в руках, огромные птицы летят над бурными водами неизвестных морей.
Один рисунок особенно привлекает мое внимание. Там сидят друг напротив друга мальчишка и лиса. Сидят близко, почти касаюсь друг друга носами. И, кажется, смущенно улыбаются друг другу.
- Прикольная картинка! – тыкаю я в нее пальцем. – Здорово ты это придумала!
Ты удивленно вскидываешь брови.
- Это же не я придумала! Я просто нарисовала иллюстрацию к сказке «Маленький принц». Ее Экзюпери написал. Ты не читал разве?
Я отвечаю с коротким смешком:
- Детка, в своей жизни я читал только три книжки. Букварь, вторую и синюю. Сама подумай, когда мне было читать? Если я с десяти лет тренируюсь ежедневно по восемь часов в день.
Ты призадумываешься, а потом с готовностью восклицаешь:
- Тогда я перескажу тебе эту замечательную историю!
И принимаешься рассказывать бесконечную путаную сказку про путешествие мальчишки по разным планетам. Мысли мои все время куда-то разбегаются, и после долгого сложного дня начинает клонить в сон. Но, чтобы ты не обиделась, я делаю вид, что слушаю очень внимательно и все время киваю, как гусь на лужайке. Впрочем, один момент мне, действительно, очень нравится. Та самая сценка с Лисом, которую ты нарисовала.
- Вот такая история, - вздыхаешь ты, закончив рассказ. – Что ты об этом скажешь, Домагой?
- Да, неплохая сказка, - рассеянно бормочу я. – Только я там не со всем согласен. Вот насчет того, что мы отвечаем за тех, кого приручили. Лично я отвечаю в этой жизни только за себя. Да и приручать-то мне некого и незачем. К примеру, если я покормлю на улице бродячего пса, то потом все равно не смогу забрать его к себе, даже если он будет тащиться за мной до самого подъезда. Потому что вся жизнь моя – сплошные разъезды. Да и дома-то у меня настоящего нет. Так что, лучше уж никого не приручать, а жить, как сам себе хозяин. Проблем меньше. Лично я так считаю!
Я проговариваю все это, и вижу, как твои глаза постепенно гаснут.
- Понятно, - говоришь ты каким-то усталым, безжизненным голосом. – Ладно, до завтра, Домагой. Меня уже дома ждут.
Ты уходишь, не оглядываясь и не улыбаясь мне на прощание. Я недоуменно пожимаю плечами: и чего обиделась? Но на сердце становится как-то неспокойно. Так и не допив кофе, я выхожу на улицу, но тебя уже нет.

После этого случая мы продолжаем встречаться, как ни в чем не бывало. Ты по-прежнему показываешь мне свои рисунки, вот только сказок больше не рассказываешь. А я стараюсь следить за тем, что говорю, чтобы ненароком не обидеть тебя снова. Парни из команды уже давно посмеиваются надо мной: мол, связался черт с малолеткой. Я не обращаю внимания на их подначки. Они не понимают, что мне просто нравится с тобой ОБЩАТЬСЯ. Ты – живая, ты естественная, так непохожая на томных гламурных девиц из моего прошлого, которым нужны были только деньги и слава. С тобою рядом я могу быть любым: глупым, слабым, ворчливым, жалующимся на разбитую во время матча коленку. Я могу без конца обсуждать удачную игру или просто молчать, глядя на твои картинки, и мне не будет скучно.
Но каждый раз, когда моя рука ложится на твое плечо, я ощущаю странный жар и трепет. Которого и сам пугаюсь, как дурак. Черт! Взрослый мужик, а краснею и волнуюсь, как мальчишка. Хорошо, что ты этого не замечаешь.

А дни пролетают, зима уходит, и стылая весна становится жарким летом. В один особенно душный тягучий вечер мы опять сидим в знакомой кофейне и болтаем о каких-то пустяках. Я строю планы насчет грядущего чемпионата, ты небрежно сообщаешь мне, что завтра едешь на товарищеский матч с местным «Локомотивом».
И все. И больше ничего. Ни тревожных предчувствий, ни тоски от грядущей разлуки. Я ведь знаю, что совсем скоро мы опять увидимся.
Но когда мы выходим из кофейни, ты, прощаясь, отчего-то задерживаешь свою ладонь в моей. И я, повинуясь вновь нахлынувшему жару, делаю то, чего не смел раньше. Наклоняюсь и неуклюже, как подросток, целую тебя в уголок губ. На мгновение ты замираешь в моих объятиях, и мне кажется, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а кости, похоже, начинают плавиться. Ты осторожно отстраняешься, и я вижу твое вспыхнувшее лицо и приоткрытый рот, потерявший детские очертания. Мне безумно хочется повторить поцелуй, но вместо этого я опускаю руки и бормочу прощальные слова.
Мгновение ты выжидающе смотришь на меня, а потом тоже машешь рукой на прощание. Поворачиваешься и уходишь, растворяясь в пыльной перспективе залитой лучами заката улицы.
Почему я не бросился тогда тебе вслед? Не схватил за плечи, не развернул к себе? Не крикнул: брось свой дурацкий матч и останься со мной?!
Но ведь я ничего не знал. О том, что случится буквально через день.

Через день захожу после тренировки в клуб. В холле угрюмо бубнит телевизор: " ... о главных событиях: сегодня днём, на бульваре Тараса Шевченко, произошла крупная авария с участием экипажа молодёжного состава киевского футбольного клуба "Динамо". Есть данные о пострадавших..."
- Кошмарная новость, - вздыхает Олег, - Наш автобус столкнулся с пассажирским. В пассажирском никто не пострадал, а вот в нашем…

И он почему-то запинается.
Становится очень тихо.

- Знаешь, я не хотел тебе говорит, - бормочет Олег, - Но ты ведь все равно узнал бы. Эта девчонка из женской команды…Эвелина Олешкевич…Ты ведь, кажется, с ней встречался? В общем, она погибла.
Тишина в моих ушах звенит, как стая комарья в жаркий полдень.
Парни окружают меня. Кто-то сует мне под нос стакан с водой, кто-то говорит соболезнования.
Я ничего не слышу и не воспринимаю. Мне кажется, что в этот миг меня выключили из жизни. Все голоса доносятся, как сквозь толстое стекло. Фигуры товарищей почему-то начинают плясать перед глазами. В виски кузнечным молотом бьют услышанные слова: «Эвелина погибла…»

Странно, что в этот миг я не чувствую ни ужаса, ни боли. Все эмоции как бы выключились. Слов тоже нет, а есть только разверзшаяся в груди дыра и ужасающая черная пустота, поглощающая меня и весь мир.

Я не помню, как возвращаюсь домой, а вечером меня валит с ног приступ жесточайшей лихорадки.
В бреду ты приходишь ко мне. Я вновь обнимаю тебя за плечи и говорю, задыхаясь от счастья: «А мне сказали, что ты умерла. Представляешь, какая хрень?»
И открываю глаза, понимая, что это – всего лишь сон.
Потом я пытаюсь жить без тебя. И сначала мне это почти удается. Я еще не чувствую боли потери, а всего лишь невыносимую жалость и бессильный гнев. На кого? На Мироздание, судьбу, бога, в которого не верю? Почему они отняли тебя у меня?! Как посмели прервать твою юную жизнь? Ты о многом мечтала и так мало успела..

Нет ответа.

Я возвращаюсь к тренировкам и стараюсь заглушить крик души, изнуряя себя на поле. Но однажды ловлю себя на мысли: «Сегодня освобожусь пораньше, надо бы сообщить об этом Линке»
И понимание того, что ее больше НЕТ , обрушивается на меня с неотвратимостью лавины!

Ее нет. Никто больше не посмотрит на меня лучистым карим взглядом. Не спросит, как прошел матч. Не покажет свои смешные и странные рисунки.

Лина погибла.
А мир не рухнул, реки не пересохли, камни не источились.
И наша кофейня ,по-прежнему, стоит за углом. И я могу войти туда, заказать чашечку кофе.
И посмотреть на пустой стул напротив.

От невыносимой боли, скрутившей мое сердце узлом, я мычу и шатаюсь, как пьяный. Потом, кажется, падаю. Кто-то вызывает мне такси, а дома я в первый раз напиваюсь до полусмерти.

Несколько дальнейших дней выпадают из моей памяти.

Помню только, как стою рядом с твоей могилой с дурацкой оранжевой розой в руках. И немолодая женщина касается моего рукава.
- Я мать Эвелины. А вы – Домагой Вида?
Я машинально киваю.
- Первый раз в жизни вижу кумира своей дочери, - произносит она сдавленным голосом.
И протягивает мне письмо в толстом желтоватом конверте.
На конверте стоит моя фамилия.
- Я нашла это среди вещей Вели, - вздыхает женщина. – И подумала, что она хотела отправить вам его, но не успела. В любом случае – возьмите. Наверное, дочка хотела бы, чтобы вы это прочли.
Она смотрит на цветок в моей руке и губы ее вздрагивают в подобии улыбки.
- А вы угадали с цветом. Эвелине всегда нравился оранжевый…

Строчки синих чернил бегут от одного края листа до другого, легко, стремительно, слегка загибаясь, там, где тебе не хватило бумаги.
И в моих ушах звучит твой голос. Мягкий, но вздрагивающий от затаенного волнения.

«Домагой, ты будешь смеяться, если прочтешь это письмо. Знаешь, я всегда считала, что девчонкам глупо писать любовные послания. Всякие там Татьяны Ларины никогда меня не вдохновляли. Поэтому отсылать тебе это письмо я не стану. А просто доверю свои запутанные бестолковые чувства бумаге и спрячу ее до лучших времен.
Ну вот, хотела начать красиво, как в романе, а получилась какая-то сбивчивая чушь.
Начну-ка сначала!
Я люблю тебя, Домагой! Ну, вот видишь? Уже забавно! Пятнадцатилетняя девчонка пишет прославленному футболисту. Ты бы смеялся еще громче, если бы увидел меня пару лет назад.
Я была совсем не такой, как сейчас. Скромная, тихая, застенчивая до боязливости. Словом, домашняя девочка, радость мамы и папы.
Но все изменилось, когда я впервые увидела тебя.
Это был самый обычный день. Отец смотрел футбол по телевизору. Уже не помню, кто там с кем и где играл. Но в памяти осталось главное – как ты бежишь по полю, и твои волосы развевает ветер. А потом удачный удар, и твое счастливое лицо показывают на весь экран. Ты улыбаешься, хотя пять минут назад соперник очень грубо задел тебя в атаке, и судья даже хотел вызвать на поле врачей. Ты победно поднимаешь руки, твоя форма заляпана грязью, а на скуле цветет здоровенный кровоподтек. Но от тебя исходит такая жажда жизни и радость победы, что я невольно улыбаюсь в ответ твоему изображению.
Потом я стала смотреть спортивный канал и старалась не пропустить ни одного матча с тобой.
Потом я усиленно занялась спортом и стала ходить в вечернюю секцию футбола для девочек.
Постепенно я изменилась. Стала сильнее, насмешливей, смелее. От прежней тихони Велечки осталась только тяга к рисованию.
Да еще моя любовь к тебе.
Понимаю, как глупо это звучит. Я прямо так и вижу перед собой героиню дурацкого женского романа, которая закатывает глаза и пищит: «Ах, любовь!..»
Но что же мне делать, если это – правда?
Я полюбила тебя, когда мне было еще тринадцать. Все это время ты давал мне силы жить. Твоя веселая ярость во время матча, твое упорство, с которым ты, усталый, после неудачного тайма вновь и вновь поднимался и шел на поле, поднимали с колен и меня, когда жизнь начинала казаться серой и бессмысленной.
Когда я пришла в «Динамо», я поняла, что не могу упустить шанса и не встретиться с тобой! Потому и придумала товарищеский матч и подбила девчонок вызвать твою команду на поле. Мне хотелось, чтобы ты САМ заметил меня. Без назойливых знаков внимания с моей стороны. Их, я думаю, у тебя и так было немало от кучи поклонниц.
И все получилось! Ты впервые посмотрел на меня ПО-ОСОБЕННОМУ. Внимательно и серьезно, и немного изумленно. В твоих глазах играли смешинки и стоял возмущенный вопрос: «И эта пигалица только что увела у меня мяч?!»

А мне все это так нравилось, что просто захватывало дыхание. И хотелось, чтобы это мгновение продлилось вечность.
Последующие месяцы стали самыми счастливыми в моей жизни. Я просыпалась утром, и в моей груди словно бы шевелился пушистый солнечный зайчик. Я знала, что день закончится нашей встречей и походом в милую кофейню, и ты снова будешь сидеть напротив меня. Твоя большая теплая рука согреет мое плечо, и я мы будем говорить долго и хорошо о самых разных разностях. И я снова покажу тебе мои рисунки.
Ты улыбаешься, когда смотришь на них, и тогда твое лицо становится совсем мальчишеским. А на щеках появляются смешные ямочки. Мне безумно хочется поцеловать тебя в этот миг, но я боюсь все испортить. Ведь для тебя я – всего лишь веселая подружка. Или кто-то вроде младшей сестренки. Вдруг ты испугаешься или обидишься, если я попробую сделать новый шаг в наших отношениях? Ты ведь недаром отверг фразу Экзюпери, что мы в ответе за тех, кого приручили.
Я не хочу становиться тебе обузой.
Пусть пока все остается, как есть. Играй на поле, побеждай, а я буду рядом. Я поддержу тебя в тяжелый миг и обрадуюсь твоей удаче. Я буду сочувственно слушать твои рассказы о тяжелом матче и несправедливом судье.
И ты никогда не узнаешь, как бьется мое сердце, когда ты касаешься моего плеча. Как пересыхают губы, когда ты наклоняешься над моим блокнотом, рассматривая картинки, и прядь твоих волос щекочет мою щеку. Какие сны мне снятся жаркими летними ночами, в которых мы…
Но мне и не надо, чтобы ты все это знал. Достаточно быть с тобою рядом. Хотя бы несколько кратких часов. И все же я не теряю надежды, что ты ответишь на мои чувства. Вчера ты поцеловал меня, а потом сам испугался этого порыва. Но мои губы до сих пор помнят жар твоих. Может быть чуть позже, когда я стану старше, ты посмотришь на меня иначе. Не только как на «боевую подружку».
А пока же, до свиданья, Домагой Вида. Мой сильный, мой смелый, мой веселый друг! Мой…любимый. Пусть хоть в мечтах, хоть на бумаге я осмелюсь назвать тебя так.
Я еще не уехала, а мне уже хочется вернуться. Как поторопить время, чтобы матч поскорее закончился, и я вновь увидела тебя…

Письмо прерывалось на этой фразе. И здесь же остановилась моя жизнь. Потом был долгий загул с запоем, из которого меня вытащил старенький психолог со своим диктофоном.

Сегодня прошел год со смерти Лины. Я никогда не обведу ее имя на фото черной чертой.
Диктофон выскальзывает из моей руки. Я встаю и иду к окну. Отдергиваю штору и долго смотрю на небо сухими, почти спокойными глазами.
Где ты, Линка-Лиска? На какую неведомую планету улетела твоя рыжая душа? А, может, ты и сама смотришь сейчас на меня с небес? Тогда подскажи, что мне делать дальше? Ведь, когда ты была рядом, это казалось мне таким же естественным и простым, как солнце летом и снег зимой. Наверно, я не ценил такого счастья.
А теперь я вижу тебя повсюду. В этих лучах, что щекочут мою кожу. В позолоте осенних листьев и в золоте рассветных облаков. Я кладу руку на теплый подоконник и кажется, ощущаю шерсть твоего «лисьего» свитера. Облака на закате напоминают мне твои рисунки, летящий над полем мяч – историю нашей первой встречи.
Лина, Лиса, странная девчонка, которой удалось приручить меня! Я не верю, что ты ушла навсегда! В тебе было так много жизни, тепла и света.
Знаешь, я готов сказать тебе все слова, которых ты так ждала от меня.
Я люблю тебя, Лина! Ты – самая прекрасная, самая сумасшедшая девушка на свете! И пусть горячий оранжевый ветер, гоняющий по двору пыль, взметнувшись к небу, донесет тебе мой крик.
Это глупая вера – единственное, что держит меня и не дает снова упасть. Услышь меня, Лина!