Кончалась длинная ночь… (ежедневное)

В ночь ударил мороз. В прозрачных окнах дома напротив замигали праздничные гирлянды. Городской шум увяз в снежных сугробах. Стало торжественно тихо, как бывает накануне Нового года.

Нежданная тишина ‒ как гром среди ясного неба. Тихо у нас не бывает. Этот город не спит никогда. На станции посвистывают электрички, подвывает на улице скорая, ветер шумит в проемах между домами. Тут ругаются, стучат, сверлят, поют, а иногда даже пляшут. Особо чувствительные соседи жалуются на подземные поезда, которые якобы снуют по ночам прямо под нашим подъездом. Неурочное время в этих местах неизвестно. Глубокой ночью по дворам кто-то ходит, выгуливают собак, приезжают и уезжают. По темноте Анна Павловна из 34-й квартиры прётся из дому со своими бидонами, хотя магазины еще на замке.

Я слушал тишину, глядя в потолок. Сна не было, он бродил далеко, в чужом подсознании. О, счастливчик! Утром нужно было идти на работу.

В 4 утра зашумел лифт. Стукнула дверь подъезда. Заскрипели по снегу шаги. Сосед снизу, который по ночам кормил кошек у подвального окошка кирпичной многоэтажки, недавно умер. Кошек теперь кормят другие, не из нашего дома. Куда можно двигать в 4 часа? Иногда в это время домой возвращаются подгулявшие соседки, чтобы утром тащить своих чад в детский садик.

Ночная тьма постепенно сходила, уступая полусумраку за окном. Город задвигался, задышал. Протарахтел грейдер, сдвигая снег на обочину. Завизжала машина, выбираясь из ледяного капкана. Черные тени цепью потянулись на остановку автобуса. Была пора одеваться.

На улице мороз ударил под дых, глаза заслезились от холода. Вместе со всеми я поскакал в направлении станции. На площади, во дворах, у офисов и магазинов уже поставили ёлки. Наркологи расклеили объявления на столбах, обещая скорый вывод из новогоднего запоя. Не глядя на сумрак, царило предпраздничное оживление.

На станции людской водопад сливался с моста на платформу, быстро густел, застывал, покрываясь инеем. Электричек не было, электрички замерзли где-то в пути. Расписание, годами отточенное горожанами, неожиданно рухнуло. Народ замерзал.

Наконец прибыл одинокий экспресс. Причалил на другую платформу. Толпа ожила, кинулась обратно на мост, заскользила вниз по ступеням, набилась в вагоны и тамбуры. Электричка свистнула и, неспешно раскачиваясь, поплыла в сторону Москвы. Зажатый между норковой шубой, широкой спиной в кожаном шлеме и ледяной дверью тамбура, я переминался с ноги на ногу, пытаясь согреться.

В Москве было светлее. Мокрый, густо посыпанный солью, асфальт испарялся. Пар тянулся вверх, в серое московское небо. Сновали носильщики и таксисты. Норковая шуба и кожаный шлем устремились под землю. Двери тамбура остались на месте.

Я шагал по платформе, вдыхая дым сигарет и, что еще курят. Заблудший мужик, громко ругаясь, спрашивал тульскую электричку. Анна Павловна из 34-й квартиры со своими бидонами как-то ловко обогнула заблудшего и кинулась в опустевший вагон, чтобы ехать обратно. Как она по морозу добралась до самой Москвы, было загадкой.

«А бидоны-то не пустые», ‒ мелькнула счастливая мысль.

Небо неспешно светлело. Кончалась самая длинная ночь. Еще немного и день начнет прибавляться!