Безмолвный гребец

«Их мучила жажда. В конце концов,

Им стало казаться, что едят мертвецов.

Йо-хо-хо, и бутылка рому!»

Посмотрев на свои руки, понял, что я не тот, кто держит штурвал. Шли без парусов, усилием воли.

Мы слишком далеко отплыли, чтобы возвращаться. Но, проделав такой долгий путь, не нашли, что искали. И впереди не видно берега. Так говорит наш слепой впередсмотрящий.

Думаю, я не слишком храбр, так как очень боюсь цинги и тифа. Об этих болезнях не знаю ничего. И неизвестность пугает. Однако все происходящее я нахожу смешным. Нахожу и снова теряю. Потом снова нахожу. Возможно, мне просто нравится сам процесс поиска.

Прыщавый мальчишка, возомнивший себя Капитаном, называет нас потомками конкистадоров, насильно объединяет в команду и никогда не унывает, не смотря погоду. От его безуныния становится тошно. И нас тошнит. Непрерывно. Ему прекрасно подошло бы имя Арчулетта или Зерраттулл, но все зовут его просто Юрой.

Напротив меня к веслу прикован субтильный, обветренный и покрытый язвами человек. Иногда он говорит странные вещи. Рассказывает о внутренних терзаниях Христофора и Колумба. Но никто не знает этих людей. Я не знаю, как зовут субтильного парня, не знаю, кто такой Христофор и кто такой Колумб. Впрочем, имя Христофор мне нравится. Вот бы меня так звали. Но меня чаще называют Эй Ты и уверенно показывают пальцем. Значит, я не только имя, но еще и жест. Возможно, я из высшего сословия.

Сегодня снова мертвый штиль. Сходим с ума. Жара пахнет черной смолой. Смерть одного лишь нужна… Странно. Где-то я уже это слышал.

В гигантских окнах проплывающих мимо пятиэтажек невероятно большие люди что-то пьют, избивают друг друга, наносят на стены цвет, вкручивают свет под потолки и безостановочно готовят пищу. Тонны еды.

Берег впереди не виден. Он лицезрим по обеим бортам нашей шхуны, но только не впереди. И это удручает. Компас показывает вверх. Вероятно, ранняя полночь.

Среди тех, кого Юра называет командой, нет никого, кого бы я узнал, проснувшись. Собственно, не помню, чтобы я спал.

Безмолвный язвенный гребец вдруг отстегнул ржавой отмычкой кандалы, достал из-под скамьи серебряное блюдо с ароматными жареными голубями, полил их соусом барбекю и принялся с аппетитом поглощать, бросая кости в водную пучину. Увидевший это старый одноногий моряк Бенбоу с белым попугаем на плече покачал головой:

- О чем думает этот сумасшедший! Бедняга совсем не следит за холестерином!

Я ничего на это не ответил, так как совсем не силен в слежке. Да и потом, зачем следить за каким-то Холестерином, если мы все в одной лодке. Никуда он не денется, клянусь своей печенью.

Безмолвный гребец тоже ничего не сказал. Его потрескавшийся рот был полон жаренных голубей. Так вот.

Покончив с птицами безмолвный пристегнул себя к веслу и заговорил:

- Экспедиция Колумба началась третьего августа 1492 года, когда корабли "Санта-Мария", "Пинта" и "Нинья" вышли из бухты испанского города Палос-де-ла-Фронтера. Шестнадцатого сентября на пути экспедиции стали появляться пучки зеленых водорослей. Через это водное пространство корабли шли три недели. Так было открыто Саргассово море.

Господи! Что несет этот безумный еретик! Откуда в нем это черное знание? И, черт возьми, откуда у него голуби и серебряное блюдо?

Наклонившись к его загорелому обветренному уху, я зло прошептал:

- Откуда голуби, Иуда? В каких трюмах лежит серебро?

Ничего не ответил мне безмолвный гребец. Лишь угрюмо смотрел в обозримую даль и продолжал грести.

На мое плечо легла крепкая жилистая рука. Такое бывало и раньше. Я давно перестал удивляться чужим рукам и тыквенным семечкам у меня в кармане.

Сегодня особенно деспотичный Юра снова указал на меня пальцем:

- Эй Ты, немедленно пой мне! Пой мне еще!

И я запел. Мой лирический тенор понесся над простором. Команда навалилась на весла и подхватила стройным хором: «Nobody knows the trouble I've seen, Nobody knows my sorrow! Nobody knows the trouble I've seen, It's such a dark tomorrow».

Одноногий Бенбоу одобрительно кивнул:

- Здесь превосходная, просто божественная акустика, друзья. Я словно вернулся в гиблые пещеры Тортуги.

Его белый попугай, будто что-то вспомнив, как-то тоскливо пробурчал:

- Пиастррры… Пиастррры…

Внезапно из окна обшарпанной пятиэтажки высунулась огромная голова с пластиковыми роллами в волосах и чудовищным голосом заорала:

- Юррра! Домооой!

Наш юный Капитан чертыхнулся и, громыхая по асфальту расстегнутыми сандалиями, побежал на чудовищный, неотвратимый зов, словно треска на нерест.

Потеряв вожака, команда пришла в уныние. Мы бросили грести и погрузились в вакханалию пьянства. Спустя земной световой день бумажные борта кораблика окончательно размякли. Мы завалились на один борт, и нас вынесло на железную решетку с таинственной надписью «Горводоканал».

Добравшись до суши вплавь, мы разбрелись по материку в поисках зыбкой удачи, дешевого пойла и доступных женщин. И только безмолвный гребец, прикованный к веслу, продолжал изо всех сил грести, зачерпывая жаркий воздух очередного незнакомого города.

«Любой, имеющий в доме ружьё,

Приравнивается к Курту Кобейну

Любой, умеющий читать между строк,

обречён иметь в доме ружьё?

Пой мне ещё!»

(Сплин)